Без Царя… - Василий Сергеевич Панфилов

предлагает решить, сохранять ли нам в текущих условиях нейтралитет, присоединиться к защитникам Временного правительства или… присоединиться к Военно-революционному Комитету, возглавляемому большевиками, — с усилием договорил Мартов после короткой паузы.

Поправив ремень мосинского карабина на плече, устало приваливаюсь к железному боку грузовичка, уже не слишком вслушиваясь в разговоры. Время, время, время… оно утекает, как песок…

Вчера, вернувшись домой, целый вечер палил свои архивы в печи. От греха… Со дня на день закончат оформлять бумаги, и тогда я, ни теряя ни часа, выеду из Москвы во Францию. Вещи собраны, сижу на чемоданах…

Жёг бумагу, слушал тихохонькие причитания Глафиры на кухне и прощался с очередным этапом своей жизни, разрывая многочисленные невидимые нитки и ниточки, которыми я пришит к Российской Империи. Крепко!

К стране, к друзьям, знакомым… ко всем тем мелочам, вроде проводов Масленицы и своеобразия Сухаревки. К трактирам, вывескам на русском языке и самому звучанию русской речи.

Вроде и не первый раз, но… ничуть не легче. Тогда, в двадцать первом веке, была глобализация и открытые границы, интернет и возможность прилететь в страну, просто купив билет. А теперь… кто знает? Возможно, я никогда больше не увижу Россию!

Не могу сказать, что это какой-то необыкновенный стресс и на меня разом навалилась депрессия, но и нормальным такое состояние не назовёшь. В эту же кучу — сёстры, Глафира и даже однокурсники, пока ещё не бывшие.

Чувствую себя не то чтобы предателем, но как-то… будто подташнивает. Вроде бы и правильно всё делаю, но поступки с некоторым душком.

— … во главе московской Думы правые эсеры! — с отчаянием восклицает кто-то из студентов неподалёку от меня, — Правые! Как можно…

Споры, споры… для некоторых важнее сложившаяся ситуация, и они, даже если сочувствуют большевикам, считают захват власти неправомочным. Другим важнее идеологическая девственность и они находят оправдания действиям левых, среди которых, к слову, не только большевики, но и часть меньшевиков, немалое количество левых эсеров и анархистов всех оттенков. Есть и третьи, четвёртые, десятые!

— Комитет Общественной Безопасности найдёт надёжную опору с Солдатских комитетах, в которых большинство мандатов принадлежит эсерам! — с апломбом вещает очередной оратор, влезший на грузовик.

«— Не эсерам, а левым эсерам! — проснулся во мне внутренний зануда, — Притом не просто левым, а из числа ближайших союзников большевикам!»

Эсеры хотя и многочисленны[51], но раздробленны до крайности — так, что говоря о левых или центристах, необходимо уточнять, потому что все эти группы, группки, течения и отряды, верные зачастую не идее, а конкретному вождю, придёрживаются порой кардинально отличных точек зрения!

Доходит до того, что среди левых эсеров (как и среди анархистов) политические дискуссии заканчиваются стрельбой. Но все — леваки!

— … гражданин совершенно не разбирается в вопросе! — перебивает его кто-то из толпы, начав по пунктам разбивать доводы оратора.

— Давай-ка… — тронув его за плечо, показываю на кузов грузовика, — лезь! Там поудобнее будет дискуссию вести!

— А действительно! — поддержали мне близ стоящие, и спорщика буквально закинули на грузовик. Ушибив руку о кабину, тот сморщился, но сходу продолжил разговор, ничуть не смущённый неожиданным воспарением. — … на самом деле, большая часть армии московского гарнизона разагитирована большевиками или левыми эсерами из числа идейно близких большевикам!

— Двинцы за большевиков! — поддержал его чей-то хриплый, простуженный басок из толпы.

— Верно, — согласился вознесённый оратор, и выставил руку перед собой, будто затыкая предыдущего ритора, — Дайте мне сказать! Я, в отличие от вас, занимался политической работой с солдатами, и могу говорить о ситуации с позиции очевидца!

К некоторому моему удивлению, спорить с ним никто не стал…

«— А, Матвеев! — с некоторым запозданием опознаю его, — Да, этот действительно в курсе! Не поспоришь!»

— Двинцы, — продолжил вознесённый, для наглядности сняв варежку и загибая пальцы, — самокатчики, 193-й и 56-й полки…

— … в то время как силы, сохранившие верность Временному правительству, могут уверенно опираться максимум на тысячу-полторы человек…

— Не согласен! — запальчиво возразил оппонент, воинственно выпятив подбородок, украшенный чеховской бородкой, и поблёскивая стёклышками запотевшего пенсне, — Значительные силы в Москве настроены резко антибольшевистски и…

— Обыватели! — парировал Матвеев, и разгладил короткие усы-щёточку, — Что толку от разговоров…

Точку в дискуссии поставили два броневика «путиловца», подъехавшие в сопровождении трёх грузовиков с солдатами, и легкового автомобиля, откуда сходу, не дожидаясь окончания движения, выпрыгнул невысокий лысоватый крепыш с жестяным рупором.

— Военно-революционный комитет… — прозвучали отдающие металлом слова, — предлагает вам сложить оружие…

Я не знаю, кто выстрелил первым! Но выстрел прозвучал, а потом башня броневика повернулась, и начал говорить пулемёт. Его свинцовые аргументы оказались неоспоримы, и большевики одержали убедительную победу в дискуссии.

Глава 16

История на баррикадах и сослагательное наклонение

Прищурив воспалённые глаза, я приник щекой к холодному, влажному прикладу, и задержав дыхание, поймал на мушку огромный красный бант на новенькой солдатской шинели. Выстрел, мягкий толчок приклада в плечо, и противник упал, а я, от греха подальше, пригнулся, и вытянув из бойницы ствол «Арисаки», уселся, привалившись спиной к баррикаде.

— Завалил! Ей-ей, завалил красного кабана! — восторженно завопил Володька Щуров, падая рядом со мной на сложенную в несколько раз мешковину, расстеленную на отсыревших досках, — Каков секач, а?!

Морщусь еле заметно, но не перебиваю приятеля, хотя и нахожу манеру расчеловечивать противника дурновкусием и пошлостью. Но…

… так легче. Представлять, что ты стреляешь не в людей, а в некие фигуры, всего лишь похожие на них. У меня вон тоже… НПС, а то и вовсе — мобы! Не вполне живые персонажи, а некие пиксели, ведомые искусственным интеллектом.

Не каждый сможет стрелять в живого человека, ох не каждый… А уж рукопашная, где глаза в глаза, пузырящаяся на губах кровь, хрипы, и жизнь, которая покидает убитого тобой человека, вот где ужас!

Володька, что-то оживлённо (и достаточно бессвязно) рассказывая, нашарил в кармане портсигар и прикурил, выдохнув в сырой мартовский воздух клуб дыма. Едкий запах частиц сгорающего табака, смешавшись со сгоревшим порохом, щекочет ноздри и странным образом проясняет сознание.

— Дай, что ли… — протянул я руку, и Володя, не прерывая разговора, снова щёлкнул портсигаром. Прикуриваю от его папиросы, и сделав неглубокую затяжку, снова приваливаюсь к баррикаде, облокотившись спиной о скрученную в тугой рулон перину.

Где-то там, в паре сотен метров от нас, рычат и кашляют моторы, и совершают перемещения массы людей, желающие нас убить. Говорят, в Москве чуть не двадцать тысяч юнкеров и офицеров, но это, разумеется, сильно вряд ли!

Впрочем, это неважно. Большая их часть не настроена воевать, сохраняя нейтралитет. По разным причинам и под разными предлогами,