Пышечка - Джули Мёрфи

– Нет, простите, детки. Ничем не могу помочь.

– Но у меня есть письмо. – Я показываю ему распечатку письма, будто она способна что-то изменить.

Он забирает у меня бумагу, и его взгляд задерживается на верхней строчке. Затем он говорит:

– Это не твой имейл.

Я сглатываю.

– Он тетин. Моей тети Люси.

Вышибала осторожно складывает распечатку и возвращает ее мне. Потом достает четыре неоново-оранжевых браслета из кармана жилетки и надевает их нам на запястья. От удивления у меня отвисает челюсть.

– Только попробуйте посмотреть в сторону бара – вылетите сразу же.

Когда остальные заходят внутрь, вышибала придерживает меня за локоть.

– Люси была очень хорошим человеком, – говорит он.

Я киваю и мысленно благодарю ее за сегодняшнее маленькое чудо.

Оказавшись в зале, мы находим столик сбоку от сцены и очень-очень далеко от бара. Мимо проходит официант, кидает взгляд на наши браслеты и приносит четыре стакана с водой.

Милли пододвигает стул поближе к нам и приглаживает волосы.

– А тут дофига мужчин, вам не кажется?

Ханна окидывает взглядом помещение, и выражение ее лица неуловимо меняется.

– Дай-ка свое письмо.

Я отодвигаюсь от нее.

– Что? Зачем? Не дам.

Она тянется к моему карману и, несмотря на то что я отчаянно от нее отмахиваюсь, вырывает у меня распечатку. Милли и Аманда завороженно глазеют по сторонам и ничего не замечают. Ханна пробегает по письму взглядом.

– Ну ничего себе!

Свет постепенно меркнет.

– Что?

Она качает головой.

– О боже. Ты ничего не понимаешь, да? – Ханна хлопает ладонью по столу и прыскает со смеху. – Милли, – продолжает она, – твоя мамочка заставит тебя вымыть глаза с мылом, когда ты вернешься домой.

Губы Милли вопросительно округляются, но больше я ничего не вижу, потому что в клубе становится совершенно темно, и только у бара горят несколько огоньков.

Из динамиков раздается низкий чувственный голос:

– Распутники и потаскухи, дамы и господа, добро пожаловать в «Убежище» на вечер Долли Партон!

Толпа радостно откликается.

– Первой на сцену сегодня выйдет прекрасная мисс Кэнди Диш! Поприветствуем ее от души!

Прожектор освещает центр сцены, и в его луче появляется высокая женщина в огромном блондинистом парике. На ней бархатное вечернее платье в пол цвета спелого лайма. Макияж чересчур яркий, губы очень пухлые, очевидно нарисованные. Начинается музыка, и с первых же нот я узнаю песню. Это «Higher and Higher».

– Твоя любовь вознесла меня, – поет она, – выше, выше и выше.

Темп нарастает, и, хотя певица худая и плоская, у нее внезапно, как по мановению волшебной палочки, обнаруживаются весьма заметные бедра. Вся сотрясаясь, она поет каждой клеточкой своего тела. Я совершенно поглощена происходящим на сцене. Мне даже не приходит в голову полюбопытствовать, какое впечатление певица произвела на моих подруг. Я подпеваю и, только когда Кэнди Диш заканчивает свое выступление, замечаю, что Ханна, хохоча, бьется в истерике.

Глаза у меня привыкли к темноте, поэтому я вижу, как Милли поворачивается ко мне с тем же изумленным выражением на лице, как и в тот миг, когда погасили свет.

– Уиллоудин, – говорит она, – поправь меня, если я ошибаюсь, но это ведь был мужчина, верно? Очень красивый мужчина.

Я оглядываюсь. Повсюду держащиеся за руки мужчины. Обнимающиеся девушки.

– Это круче, чем реалити-шоу, – шепчет Аманда.

Толпа аплодирует, а Кэнди Диш кланяется и делает реверансы.

– А теперь послушаем божественную Бритни-с-пирса!

Из-за кулис выходит другая женщина, и теперь мне становится очевидно: массивная квадратная челюсть, широкие плечи, едва заметная щетина, проглядывающая из-под макияжа.

Мы попали на дрэг-шоу.

Я выпрямляюсь.

От волнения у меня в животе порхают бабочки. Впервые с той ночи, когда я сидела в кузове вместе с Бо и любовалась метеоритным дождем, ко мне возвращается ощущение, что моя жизнь наконец началась.

– Я почти впечатлена, – хмыкает Ханна.

Мы сидим в маленьком замызганном баре в самом сердце западного Техаса и наблюдаем, как на сцене дрэг-квины всех возможных цветов, пропорций и размеров выкладываются по полной, отдаваясь залу без остатка. На них изысканные сверкающие платья, безумные парики и невероятно высокие каблуки. Каждая при этом по-своему красива. Вскоре на сцену выходит дрэг-дуэт (причем женщина переодета под Кенни Роджерса[21]) и исполняет «Islands in the Stream».

Однако мое сердце безраздельно принадлежит низенькой дрэг-квин азиатской внешности по имени Ли Вэй. На ней светло-голубое платье-мини с длинной бахромой из пайеток, которые с каждым движением превращают силуэт артистки в сияющее пятно.

В тот миг, когда на Ли Вэй падает свет прожектора, начинается музыка и весь бар с первой же ноты приходит в неистовство. Играет песня «Jolene».

Возможно, сейчас я скажу банальность, но, если бы мне всю жизнь пришлось слушать одну песню, я выбрала бы «Jolene». Нравится она всем, но мне хочется верить, что эту песню могут понять и прочувствовать лишь те, кому серьезно разбивали сердце. Только подумать: Долли Партон – сама Долли Партон – обращается к некой загадочной Джолин, которую считает прекраснее и достойнее себя, и умоляет не уводить у нее мужчину. Песня прилипчивая, и