Птица-жар и проклятый волк - Полина Бронзова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И Тишило ушёл в корчму. Сказал, послушать, о чём люди толкуют — да, может, и он думал, как бы чего не вышло, и не хотел оказаться рядом.
Ходит Завид с шапкою, а сам на людей и не смотрит. Глядит, где телеги не тесно стоят. По спине вдоль хребта будто кто ледяным когтем ведёт. Так и кинулся бы прочь, да будто и глупо — ну, чего забоялся?
Тут протолкался сквозь толпу знакомый мальчишка, тот, что с медвежатниками ходил. Уставился на Завида, да как закричит:
— Они нашего зверя свели, они! Этого помню: ещё в Белополье к медведю-то лез!
А за ним, раздвигая людей плечами, уж идут медвежатники. А ведь они будто к стольному граду поехали, никто не ждал их тут увидеть! Углядели своего зверя, в лице переменились и тоже подняли крик:
— Держи их, ломи их! Ишь, облазы, наше красть удумали!
Морщок да Хмыра вмиг исчезли в толпе — нечего и надеяться, что придут на помощь. Первуша у Завида из рук шапку выхватил, на голову натянул, рассыпая монеты. Выдернул нож из сапога, да как уколет медведя! Заревел медведь от боли, рванулся вперёд. Отшатнулись люди, завопили.
Тут Завид опомнился, рукой махнул, закричал:
— Сюда!
И кинулся по ряду меж телег. Оттолкнул одного, второго, лоточника сшиб. Полетели наземь блины.
За спиною кричат, визжат, кони ржут. Обернулся Завид — спешит за ним Пчела, тянет на цепи медведя, тот боком телегу задел, покатилась под ноги репа. Первуша третьим бежит, одной рукой о телегу опёрся, репу перескочил.
— Бросай цепь! — кричит. — Бросай!
Где там! Пчела намертво пальцы сжал, несётся, выпучив глаза, ничего не понимает. Медведь-то силён, да нос у него нежный — куда тянут, туда и бежит.
Завид мечется, путь выискивая. Впереди мужики телегу на дорогу толкают, хотят их задержать. Тут Первуша подоспел, где-то схватил гуся, да теперь мужику в лицо метнул. Серый гусь полетел, гогоча и роняя перья, мужик отмахнулся, вскрикнул, бросил тележный борт. Кое-как они протиснулись мимо, дальше бегут. Старые вишни над ними листвой шумят, солнце дробится, в глазах от него рябит.
Вот наособицу стоит воз, гружённый луком. Возница глядит, разинув рот, держит поводья. Первуша зверем наскочил, дал ему кулаком по шее да опрокинул, только ноги мелькнули. Сам поводья схватил, коня хлестнул, зарычал свирепо:
— С дороги! С дороги!
Тут и медведь на воз полез, и Пчела за ним. Завид в борт вцепился, следом пошёл, а там побежал. Ему уж места нет.
— Что возишься, рохля! — прикрикнул на него Пчела, за шиворот схватил, потянул к себе. Опёрся Завид ногою на колесо — запрыгнул, втиснулся!
Трясётся воз, Первуша ревёт, люди с дороги бегут. Медведь лёг, морду лапами накрыл. Дюжие коробейники хотели подступиться, да Пчела с Завидом забросали их луком:
— Нате, угощайтесь!
Вылетели в ворота, мало кур не подавили, те гвалт подняли. Первуша всё коня нахлёстывает да озирается.
— Нагонят! — кричит. — Сядут на коней, нагонят. Медведя долой!
— Да поди его спихни! — растерянно отвечает Пчела.
От ворот и впрямь уже двое скачут, вопят. У Завида тут в груди похолодело. Пригляделся — ан нет, Морщок да Хмыра едут! Где-то взяли коней.
Доскакал Морщок до Первуши, руку протянул, кричит:
— Хватайся!
Первуша ему за спину вскочил, поводья бросил. Остановилась телега. Тут и Хмыра подоспел, Пчелу подхватил.
— Беги! — кричат Завиду. — В кустах схоронись дотемна, после к гиблому месту придёшь, там встретимся!
И поскакали к горам, только пыль столбом.
Завид им вслед поглядел растерянно, и медведь голову поднял. Моргает жёлтым от солнца глазом, не понимает, что случилось. И впрямь, можно его бросить, хозяева подберут, как раз и задержатся…
Оглянулся ещё Завид. Суета у ворот, а следом будто никто не скачет.
— Ну, держись! — воскликнул он, перелезая вперёд, и взял поводья. — Вишь, бросили нас, чтобы самим уйти… Я уж тебя не брошу!
И, хлестнув коня, погнал его к лесу у горных подножий.
Глава 15
Самый пакостный лес — у гор. Только поверишь, что сыскал дорогу, как она оборвётся, осыплется. Протянутся, хватаясь друг за друга, узловатые руки корней. Они ещё держат оползающий склон, однако ель на краю уж накренилась, вскинув оголевшие ветви, застыла в медленном падении. Стой в досаде, глядя вниз, и думай: то ли спускаться, рискуя свернуть шею, то ли поворачивать назад.
Высятся старые истрёпанные ели, глядят и молчат недобро. Пожалуй, и сам лесной хозяин не любит здесь ходить. Даже и птицы не поют.
Внизу щетинится ветвями старая коряга, да вот будто шевельнулась…
Ведёт Завид медведя, тот идёт послушно. Удалось им добраться до гор, никто не изловил, будто люди не шибко спешили. Завид уж от леса оглянулся, увидел, как далеко позади пыль клубится. Лошадёнку назад погнал, та и пошла, мотая головой: не по нраву пришёлся ей новый возница, не по нраву был и медведь.
Ушли, да не совсем. Может, люди охотников кликнули, оттого задержались, а теперь пустят псов по следу. Оттого торопился Завид, оттого досадовал, когда обрывалась тропа. Да ещё путь незнакомый, тут уж только надейся, что выйдешь куда хотел.
— Ты погоди, — говорит он медведю, — скоро добудешь волю!
Медведь не спорит, идёт, куда ведут. Рад Завид, что может перемолвиться словом хоть с ним, не то, казалось, и вовсе обезумел бы в этом глухом лесу. Казалось, не будь рядом с ним доверчивой живой души, о которой дал себе слово позаботиться, он опрометью кинулся бы прочь, не глядя ни вперёд, ни под ноги — и, должно быть, скоро скатился бы в какой-нибудь овраг, переломавши кости.
— Ничего, скоро придём, — всё повторяет Завид. Больше себя успокаивает, потому как медведь не тревожится, идёт за ним на цепи, как телок. Добро хоть не противится, не то и не будешь знать, что тут делать.
Всё же пришлось повернуть назад, отыскать новый путь. Стоя на открытом месте, Завид тревожно вгляделся в тенистую чащу — нет, вроде никого. Если бы хоть пели птицы! Но они молчали, будто их что спугнуло. Тишь давила, и чудилось всякое. Вот-вот затрубит рог, наскочат лютые псы, скаля пасти… Кто пожалеет вора и станет их усмирять? Скажут потом, сам виноват.
Близко было и гиблое место, куда уехали мужики. На этих тоже набрести не хотелось.
Срезав путь, Завид съехал по короткому склону
