Полигон - Александр Александрович Гангнус

тот же гранит в объеме кубического метра и кубокилометра ведет себя как два совершенно разных вещества… И нет теории, нет такого сопромата, который позволил бы соблюсти «условия подобия» для перехода с лабораторного уровня на уровень геомеханики…

А вот еще одна заметка пятилетней давности — вырезка из журнала «Природа» — о затруднениях, с которыми сталкиваются все глобальные теории геологического развития Земли. Тоже, помнится, навела на кое-какие важные размышления, послужила толчком. Написана хорошо — трезво, иронично, с хорошим знанием не только сути проблемы, но и всего комплекса смежных вопросов. И — главное — похоже, в ту же сторону двигалась мысль… Как же его звали, того автора? Олег убрал лупу, пошарил глазами по наклеенным двум страничкам. Не сразу нашел фамилию автора, мелко, в углу, в конце заметки: В. Орешкин.

Брови непроизвольно сдвинулись, тетрадь резко отодвинул, пальцы машинально потянули сигарету из лежащей наготове пачки. Чиркнул спичкой. Откинулся в кресле, посмотрел в темное окно, затянулся.

Надо же… Орешкин — это тот, что сидит сейчас в другом конце корпуса, второй любитель полуночной работы, новый коллега, привезенный Эдиком Чесноковым, по всем данным, для окончательной расправы над коллективом, который не сработался с начальством, — так этот подонок… Лютиков весной выразился. Коллега, с которым Олег каким-то чудом избежал знакомства и на этом основании не здоровается.

Только сегодня произошла в столовой сцена, при воспоминании о которой краска заливает лицо. У окошка раздаточной стояла небольшая очередь — трое или четверо. Олег встал было, но увидел за столиком Лиду, с которой разминулся, — она приехала в Ганч еще с неделю назад, но тут же должна была ехать на южный профиль полигона. А Олег в это время был на востоке, опять напросился на вертолетные работы. А не виделись все лето… Олег подошел, поздоровался, сказал, что сейчас подойдет с подносом. А когда вернулся в очередь, увидел, что там успел встать этот новенький, Орешкин. Никакой проблемы, если честно, не было. Можно было стать перед Орешкиным, извинившись, упомянув, что уже стоял. Тем более что с женой его — красивая, молодая, добрая — все как-то поладили, и он, Олег, поладил, уже носил ей тяжести из подвала. Но извиняться и разговаривать с этим могильщиком, представителем враждебного лагеря? Нет, ни за что! Можно было стать снова в конец очереди — тоже обычное дело, никаких проблем. Раздатчица Валя работает быстро, да и спешить некуда. Но это значило уступить — опять-таки супостату, могильщику и т. д., да еще и обладателю такого безмятежно-спокойного, постоянно нахального, как показалось Олегу, лица и бесстыдно-белозубой улыбочки.

И Олег, устрашающе выдвинув челюсть, окостенев лбом и глядя параллельным взглядом в пространство, деревянно вдвинулся в очередь впереди Орешкина, напряженно готовый к скандалу, к драке, священной борьбе. Довольно глупо, если вдуматься.

Боковым зрением, кожей почувствовал со стороны Орешкина удивленную реакцию, мгновенный насмешливый взгляд. И шаг назад: Олега со всем почтением, правда, несколько саркастическим, пропускали на законное место.

Все столь же каменно напряженный, покрасневший от натуги и неловкости, наспех выбрал блюда, односложно и сухо отвечая на попытки Вали-поварихи вызвать на какую-нибудь обычную шуточку. И к столику Лиды шел с каменной спиной, держа поднос, как некое грозное оружие, провожаемый ясно ощутимыми удивленными взглядами новенького и поварихи.

«Реб Аврум сказал: до́жили», как Силкин очень смешно кого-то процитировал два месяца назад, после драки с этим подонком Лютиковым. Морда в кровище — осколками очков поранился, глаз заплывший мокрым платком прижимает и хохмит еще. А ведь и правда, дожили… Сегодня Олег сам тоже набивался на драку. Р-реванш, так сказать… Хотя, может быть, этот Орешкин и ни при чем. Его тогда и не было в обсерватории. Н-да. Вот и приобщайся тут к вечности.

Да, что-то все не то. Просто работать — не получается, а займешься склокой и борьбой — этого все настойчивей требуют и свои, «запорижцы», да и весь коллектив, каждый научный семинар превращается в сражение, — науке приходит конец. Не разорвать ли узел, как прежде не раз было, махом. Вон, на Камчатку, совсем недавно звали…

Перелистнул в задумчивости старую тетрадь, вчитался в еще один конспект, усмехнулся, перечитал еще раз. Как нарочно, это была цитата из Гёте, весьма подходящая для сегодняшних невеселых размышлений: «Если я, в конце концов, охотнее всего имею дело с природой, то это потому, что она всегда права, и заблуждение может быть только с моей стороны…» Ну, уж если так думал Гёте, то ему, немолодому младшему научному сотруднику, стыдно проявлять слабохарактерность из-за того, что друзья не так увлечены наукой, как хотелось бы, а враги время от времени выводят из себя. Надо работать. И все образуется. Тут еще что-то было на ту же тему. Ага! Вот.

«Естествознание так человечно, так правдиво, что я желаю удачи каждому, кто отдается ему… оно так ясно доказывает, что самое великое, самое таинственное, самое волшебное протекает необыкновенно просто и открыто…»

Вот и займемся. Теперь представим себе, что будет с горной системой, если эрозия снимет с нее, унесет верхнюю пару километров горных пород. Станет ниже на два километра? Нет, ничего подобного. Освободившись от нагрузки, гора, как айсберг, начнет всплывать…

Ночь продолжалась. Затихли голоса, смех, музыка в разных концах небольшого поселка, начали гаснуть окна в домах. Но по-прежнему в двух окнах камерального корпуса горели лампы. Над столами склонились головы двух героев этой книги, двух людей, при встрече пока отводящих взгляды в сторону, чтобы не поздороваться нечаянно. Они не нужны друг другу, и если встретятся — то на узкой дорожке и вовсе не для обмена любезностями. Так думают они оба, хотя и стараются об этом не думать, погруженные в общение с природой, которая всегда права.

Глава восьмая

1

Итак, Вадим трудился, Женя рисовал и переписывался с Лилей, не подозревая, какой сюрприз его вскоре ждет. День, когда Орешкин, с папкой под мышкой, переступил порог Жениной квартиры, чтобы вернуть друга на путь науки, был относительно теплый, но уже декабрьский день. До Нового года оставалось около двух недель.

Лютиков, как уже известно читателю, был йог. Когда Вадим вошел к нему с результатом, его непосредственный начальник сидел в позе лотоса. Он был в плавках. Левая ступня Жени покоилась на правом бедре, а правая — на левом и розовой пяткой смотрела на Вадима. Стенка живота прижата к позвоночнику. В комнате был полумрак. Горел рефлектор, поддерживающий приемлемую для занятий йогой температуру, плотно сдвинутые шторы в то же время слегка колыхались — окно было приоткрыто, создавая легкий сквозняк, необходимый, по всем йоговским руководствам, для