Полигон - Александр Александрович Гангнус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Васька Кокин, бывшая шпана, в детской трудколонии побывал, взялся было с энтузиазмом после основной работы, проявления сейсмограмм да наладки аппаратуры, точки на графиках ставить, чтобы с Олеговой подсказки деликатной закономерность уловить в распределении слабых землетрясений по глубинам перед сильными толчками. Книги начал было читать. В институт заочный в Душанбе поступил. Способный. А хватило его на полгода. Женился, погрязает с удовольствием в пеленках, про толчки забыл, хорошо, если из института не загремит. Да если и не загремит — толку-то. Диплом даст должность, но разве ради этого все затевалось?
Кот. Никита. Помнится еще краснощеким бутузом во дворе в Запорожье. Силач-богатырь. Охотник. Добряк и рохля. Этого пожалел за несчастную семейную жизнь. Спивался малый. Вырвали, привезли, устроили. Стало, ему лучше, пить стал меньше, и — на тебе, Оля, жена, тут как тут, в гости дочку привезла, Кот счастлив — любит дочку, — и Оля вся какая-то мирная, тихая. Поогляделась, попрыгала, сразу с Зиной, Эдиковой женой, — лучшая подруга. Через месяц она уже работала в камералке. Всем «запорижцам» — священную войну за то, что Кота у ней отнять хотели. А Кот — не Кот, а кролик перед удавом. С Эдиком теперь дружбу водит, а старым приятелям и в глаза не смотрит, даже здороваться избегает. И пьет снова… И снова житья ему нет — только на рыбалке и охоте и живет, человеком себя чувствует. Обидная потеря…
Ну, а Разгуляев есть Разгуляев. Хохмач, бабник, каких свет не видывал, никогда не поймешь, что у него всерьез, а что нет. Но ничего знать не хочет сверх аппаратуры. Станцию вылизали они с Кокиным Ганчскую, головную из шестнадцати станций полигона, образцово-показательную, первую среди равных, — американцы ахают, реле там всякие, приборы, усовершенствования, все сами, либо руками, либо закажут невесть где, налево-направо. Но ведь дым коромыслом у него каждый вечер, разъяренные папаши-мамаши из Ганча то и дело своих дочек от Разгуляева выволакивают с боем-скандалом, сколько раз уже и начальство и местком разбирали заявления, ссылали Разгуляева на дальние станции, не первые, поплоше. Но золотые руки попадаются не на каждом шагу — сами же и вытаскивали всякий раз назад, ибо кто хоть с завязанными глазами, хоть в темноте найдет и устранит любую поломку в любой, хоть самой современной, хоть даже американской или японской штуковине, когда уже и спецы иностранцы в затылках чешут да плечами пожимают? Разгуляев! Вот и не боится он никого и ничего. И не хочет ничего — сверх того, что и так ему дано. Но — верный друг и надежная опора. Всегда поддержит — вопреки любому начальству.
И вот получается, что он, Олег Дьяконов, всегда и во всем привыкший чувствовать себя не просто не одиноким, а во главе «своих хлопцев», готовых за него в огонь и в воду, в одном, и притом в главном, деле жизни — всегда одинок. Как был один, например, изучая Канта… Может, все дело в том, что есть целый разряд дел, где человек не может не быть один…
Да, хороши ребята, повезло, что они есть и что они рядом, такие разные. Но не загорятся никогда их глаза восторгом понимания и вдохновения, когда попытаешься поделиться с ними лучшим из своей коллекции удивительных фактов и дерзких мыслей. Ну, вот, например… одна из самых старых тетрадей. Ну и почерк. До того мелкий, что и прочесть трудно. Что-то с глазами… Уж не дальнозоркость ли в тридцать восемь лет появилась? Похоже на то — хочется отодвинуть тетрадь подальше, чтоб разглядеть, но если подальше, то буковки просто букашками крошечными одинаковыми кажутся. Неужто очки заводить?
Придется взять лупу:
«При проходке Монбланского тоннеля опасной считалась должность вагонетчика, ибо не раз бывало, что цельная скальная глыба, вывозимая в вагонетке, ни с того ни с сего взрывалась, разбрасывая кругом острые осколки и клубы пыли, людям причиняя ушибы и раны, а лошадей пугая. По суждению инженеров, то освобождалась заключенная в глыбе сила тяжести огромной горы».
Горный удар в вагонетке… Вот что это было! Почему такими фактами — их немного в литературе, но они есть — не удалось заинтересовать почти никого? А ведь один такой факт, если он достоверен, опровергает все расчеты и прикидки поколений теоретиков. Не сила тяжести одной, пусть и высокой горы разорвала ту глыбу, а энергия глубоких земных кедр, где горные породы сдавлены чудовищными силами. Что происходит, когда поднимается к поверхности, обнажается эрозией начиненный энергией куб глубинных пород? По академику Б. Б. Ресницыну, эта энергия пропадает втуне, за тридцать тысяч лет, почти молниеносно с геологической точки зрения, расходуется на растрескивание и разрушение выпершего монолита. С этой точки зрения любая выросшая гора не может долго существовать — разрушается от собственной тяжести и эрозии, и все горы, какие есть, существуют, только пока быстро растут, восполняя этим ростом быстрое разрушение. Но тогда как объяснить существование старых гор, мало менявшихся, по всем данным, миллионы, а то и десятки миллионов лет?
А что, если эта накопленная в прошлом энергия вовсе не пропадает бесполезно, а хранится в недрах гор? И расходуется лишь изредка, по мере надобности, участвуя и в росте гор, и в землетрясениях? Собственно, Олег давно уверен в этом. Вот только чтобы доказать — нужны настоящие знания и в механике, и в физике, и в математике.
Половина этих тетрадей — законспектированные тома учебников и монографий. Пока даже подступиться к расчету страшно — до такой степени свойства горных пород в больших объемах являются неизвестной величиной. Один и
