Полигон - Александр Александрович Гангнус

с заметным хвостиком) легче переходить к отношениям на совершенно новой основе — ровным отношениям старинных приятелей, да так на них и оставаться — что такого?

Но не в том суть. А в том, что даже по воскресеньям в экспедиции шла работа — «камералка», то есть первичная обработка накопленных за неделю материалов, а конкретно, в данном случае лент с записями приборов, нанесение на миллиметровку данных, впоследствии образующих карты и профили. Олегу все это — очень понравилось. Почувствовал, что экспедиция, экспедиционный стиль жизни и работы — для него.

Прокладывался профиль — разрез земной коры от Балтики до Черного моря. На лентах были записи колебаний земли от взрывов, которые специально проводились через определенные интервалы для «просвечивания» земных недр. Слои земные по-разному проводят и отражают сейсмические волны и тем себя обнаруживают. Лида показывала ленты, разъясняла, как именно интерпретируются те или иные пики колебаний, превращаясь с помощью разного рода расчетов в данные для составления карт и профилей. Олег обратил внимание на какие-то посторонние колебания, иногда попадающиеся на сейсмограммах.

— Это землетрясения, — объяснила Лида. — Дальние. Здесь — платформа, местных землетрясений почти не бывает.

Естественно, Олег стал спрашивать, почему не бывает, и что значит «почти», и не запишет ли сейсмограф горный удар, и как запишет — похоже это будет на землетрясение или больше на взрыв… Ответы Лиды не удовлетворили. Лида и ее геофизики кое-чего и сами не знали, а кое на что и не было в науке ответа, как Олег выяснил потом, обложившись новой литературой. По совету Лиды от имени института он запросил областной центр — там была постоянная сейсмостанция, — не зарегистрировали ли там какого-то местного толчка в день и час горного удара на шахте. Прислали фотокопию ленты с отмеченным красными чернилами «автографом» местного неглубокого толчка, судя по времени и расстоянию — того самого горного удара.

Они с Лидой долго сидели над записью, листали толстые тома сейсмологических трудов, оказавшихся под рукой, разыскивали разные записи, сравнивали.

— Похоже на землетрясение, — наконец резюмировала Лида. — Хотя взрыв тоже иногда как будто маскируется под землетрясение. Из-за этого и соглашения с американцами о запрете подземных ядерных взрывов нет до сих пор — трудно проконтролировать. А в общем интересно. Здесь могут быть большие сюрпризы…

В промежутках между поездками в лагерь Лиды Олег без разгибу сидел над этой задачкой… Проектные дела оказались в загоне, зрела выволочка от начальства за невыполнение плана. Так прошел месяц. Лида должна была сниматься и двигать с отрядом на юг, к Перекопу. Без гитары и без бутылки Олег последний раз приехал в лагерь, когда вагончиков уже не было — они ушли вперед, палатки скатывались, колья выдергивались.

— Лида! — То, что он хотел сказать, было просьбой. Он знал, что Лида сделает все, чтобы просьба исполнилась, тем труднее было решиться, а потому его смуглое худое лицо посерело от волнения, черные глаза светились упрямством и решимостью. Сигаретой затянулся так, что окурок с треском почернел разом на целый сантиметр и чуть не вспыхнул. — Лида, я хочу заниматься землетрясениями. По-моему, это те же горные удары… Но это работа на много лет. Здесь и близко нет ничего такого — ни землетрясений, ни институтов… Скажи, как это сделать…

Лида ожидала этого вопроса, а потому была готова на него ответить. В ее бывшем возлюбленном, чуть не закосневшем в своем гитарном, бродяжном инфантилизме, проснулся исследователь, довольно цепкий, то есть человек, умеющий ставить вопросы, которые выводят к неизвестному. А почувствовав однажды это в себе, человек уже не сможет вернуться в свое прежнее бесцельное бродяжничество. Не высидеть ему в проектной конторе.

Почувствовала она и первую главную тайну Олега. Почувствовала и, что особенно примечательно, уверовала. Почувствовала то, в чем вслух он не признался бы никогда и никому: навязчивой идеей, целью его жизни была только одна вещица под названием мировая слава, для достижения которой нужен был сущий пустяк: всего лишь одно, но зато крупное, глобальное открытие. А уверовала — без слов, без колебаний и безо всяких видимых оснований — в то, что так оно и будет. Будет открытие, будет мировая слава и тернистый долгий к ней путь и нелегкое бремя этой славы потом. А поскольку до такой веры и такой догадки можно дойти только внелогическим путем, на что способны иногда некоторые женщины, то, пройдя по этому пути еще немного, она почувствовала и то, о чем сам Олег и не мог подозревать. Почувствовала страшное грядущее его одиночество, неизбежное на подходе к цели — вопреки всему нынешнему застольно-гитарному многолюдью. Ибо в таком деле, как добывание мировой славы, друзей не приобретают, а теряют. И пожалела. Потому что хорошо знала по прежним отношениям вторую главную тайну Олега: страх перед одиночеством. Конечно, чтобы преодолеть эту недостойную сильной личности слабость, просидел в свое время Олег абсолютно один всю зимовку на Эльбрусе, выдержал, но разве не после той зимовки засеребрилась в его волосах первая седина? А поняв и пожалев, Лида пророчески и безотчетно подыграла судьбе: в геофизике пути Олега неизбежно пересекутся с маршрутами Лиды. Ей этого хотелось. А ему это может понадобиться в самую важную минуту, пусть даже это ему сейчас и в голову не придет.

— На Памир поедешь?

— На Памир? — Круглые глаза, восторг и удивление. — Ух ты! Не шутишь? Хоть завтра!

— Подожди. — Лида засмеялась, и Олег засмеялся, облегченно, уже веря, что и Лиду попросил правильно, нет ничего неэтичного в том, чтобы обращаться с просьбами такого сорта к бывшей возлюбленной, и что с Памиром дело в шляпе. — Можно и завтра, — продолжала Лида, — но не нужно. Люди там нужны, и тебя, скорее всего, возьмут на месте с твоими данными, даже если ты приедешь на свой страх и риск. Но лучше иначе сделать. Пиши письмо в Москву, в Институт Земли, заместителю директора Саркисову. Он же начальник Горной геофизической обсерватории на Памире. Письмо отправь через неделю. Я же завтра, нет, даже сегодня отправлю ему одно письмо, по другим делам, кое-что о тебе скажу и предварю твое. Понял? Если тебя оформят в Москве, то в обсерватории ты будешь числиться как бы в постоянной командировке, ясно? Полевые будешь получать, кроме зарплаты. Да, кстати, тогда тебе и отсюда не надо будет выписываться — мало ли что в жизни бывает.

Лида отправила отряд на двух машинах вперед, а сама на газике сделала крюк — подбросила его поближе к городу. У железнодорожного переезда они распрощались — Олегу выдали, чертыхаясь, велосипед, он лежал крайне неудобно на коленях у веселых бородачей, в два ряда сидевших сзади. Лида потянулась было — поцеловать, что ли,