Презумпция невиновности (СИ) - "feral brunette"

Это было так чуждо для неё. Гермиона сотни раз слышала истории своих клиентов, как виновных, так и невиновных. И редко случалось так, что эти предистории были счастливыми или вызывали какое-то отторжение. У всех всегда были причины или мотивации. Даже самые отпетые преступники становились на эту скользкую дорожку, потому что были искалечены какими-то обстоятельствами. Кого-то бросила жена, кого-то избивал муж, а кого-то с самого рождения ненавидела мать.

Все они были сломлены, и как под копирку, никто не видел счастливого конца своей истории.

Иронично, что счастливого конца для себя не видела и сама Грейнджер. Она всегда сидела напротив своих клиентов, которым грозило наказание, но никогда не чувствовала этой разницы. Они были в разном положении, но она не чувствовала этой разницы, потому что знала — её сказка, рано или поздно, тоже закончится точно так же.

Но этот рассказ заставил что-то ёкнуть внутри неё, возможно это было сердце или совесть. Гермиона пыталась отмахнуться от этого, напоминая себе о том, кто сидел перед ней, но это чувство разрасталось с каждой минутой — поглощало всю её ненависть, весь гнев, весь страх. Это была жалость, которую она так давно не испытывала к кому-то, кроме самой себя, и то крайне редко.

— Я не слышал её крика, не слышал её слёз — я ничего не слышал, но встрепенулся, когда Астория не вернулась ко мне спустя сорок минут, — продолжил рассказ Малфой. — Её не было в ванной комнате, не было в коридоре, не было на первом этаже. Я подумал, что она могла заглянуть в спальню к Скорпиусу, но нет…

Ей казалось, что она не слышит историю Драко, а только свою собственную историю, только вот ей когда-то не пришлось искать своих родителей — они были прямо в гостиной на первом этаже. Гермиона сжала в руке кольцо и постаралась выдохнуть, чтобы снова не расплакаться.

— Астория была мертва, а вот Скорпиус… Я слышал его последний вздох, слышал последний удар его сердца… Он умер у меня на руках, Грейнджер. Но я клянусь тебе, что я не делал этого. Я нашёл их мёртвыми… Я бы никогда не сделал…

— Твои воспоминания говорят об обратном, — тихо ответила Гермиона. — Ты же понимаешь, что твоё признание под сывороткой правды и твои воспоминания — это главное доказательство суда против тебя?

— Я не делал этого, Грейнджер. Ты должна мне верить, раз ты — мой адвокат.

— Тут такой диссонанс получается, — она опустила голову. — Возможно, что какая-то часть меня хочет и верит тебе, но это сложно. Думаю, что ты и сам это понимаешь.

— Вот у меня так же, — Малфой снова отпил с бутылки. — Мне хочется верить тебе и в твои благие намерения, но это сложно. Что ты тут забыла, Грейнджер?

— Деньги.

— Враньё. Я не знаю, что должно было случится с тобой за эти десять лет, чтобы ты смогла вызваться защищать меня только из-за денег.

— Вот именно, Малфой, ты не знаешь, что случилось со мной за эти десять лет. Ты лишь знаешь, что случилось со мной в стенах Хогвартса, а дальше наши пути разошлись. Когда мы виделись с тобой в последний раз, то я убежала от тебя.

Они оба глубоко несчастны, и даже похожи на искажённое отражение друг друга. Он, как тень души её, а она — как выращенная им тьма.

— Кто мог желать тебе смерти, Малфой? Кто ненавидел тебя настолько сильно, что был готов убить твою жену, твоего сына? — Гермиона закинула ногу на ногу. — Кто хотел бы убить тебя?

От этих вопросов становилось до одури плохо.

А в ответ — тишина. Грейнджер выжидающе смотрела на своего клиента, но так и не дождалась ни единого предположения. Неужели в его жизни не было такого человека, который бы ненавидел его так же сильно, как сама Гермиона? Девушка осматривала каждый дюйм его лица, пытаясь прочитать хотя бы какую-то эмоцию, но оно было безразличным, и даже слёзы пропали. Грант был прав — он мёртв и опустошён. Она даже не понимала, осознаёт ли Малфой то, насколько сильно ненавидела его сама Грейнджер, ведь была готова сама убить, лишь бы получить возможность наблюдать за его страданиями.

— Как сильно я должен кому-то не нравится, чтобы убили мою семью?! — он повысил голос и швырнул бутылку в стену. — Как думаешь, Грейнджер? За что можно так сильно ненавидеть, чтобы зарезать беременную женщину и пятилетнего ребёнка?

— Это к тебе вопрос, Малфой.

— А ты простила меня?

Рано или поздно этот вопрос должен был всплыть в их разговоре, но она не думала, что это случится так скоро. Столько раз Гермиона слышала этот вопрос из чужих уст, от других людей, которые пытались понять, простила ли она Малфоя, но вот он самолично об этом спрашивал. Морально уничтоженный, пьяный и не совсем при памяти — он на полном серьёзе спрашивал у неё, держит ли она обиду на него.

— Да. Прошло слишком много лет, Драко. Жизнь коротка для ненависти.

— Так нельзя, Грейнджер, — он встал со своего места. — Ты не должна была меня прощать, не должна была становиться моим адвокатом, не должна сидеть тут и расспрашивать меня о той ночи. Как ты смогла?

Никак. Она не смогла и именно это и привело её сюда — в этот город, в этот дом, в это кресло.

— С кем ты встречался в последние дни, перед убийством Астории и Скорпиуса? — девушка прокашлялась и поправила волосы. — Мне нужны имена всех, кто встречался с тобой хотя бы на протяжении недели перед убийством.

— К чему ты клонишь?

— Всё указывает на то, что кто-то поработал с твоей памятью, очень хорошо и качественно, — объяснила Гермиона. — Человек, который это сделал — прекрасно владеет чарами памяти, и осмелюсь предположить, что имеет хорошую практику. Недостаточно несколько раз использовать Обливиэйт, чтобы внушить человеку подобные воспоминания, которые активизируются под воздействием сыворотки правды.

— Это бред. Ты хоть понимаешь, о чём говоришь?

— Понимаю, потому что изучала эти чары, — отрезала Грейнджер. — Но дальше, чем создать поддельные воспоминания я не зашла. Я могу создать фальшивые воспоминания, которые могу подсунуть человеку в омуте памяти, но стоит использовать этому человеку несколько правильных зелий, и сыворотку правды в том числе, как эти воспоминая потеряют смысл. Человек осознает, что это не настоящее.

— Но как? Разве человек под Обливиэйтом может осознавать, что из воспоминаний правда, а что нет? Я думал, что именно в этом и состоит вся прелесть чар забвения.

— Обливиэйт не стирает память, а лишь блокирует её, и на подсознательном уровне человек всё же способен отличить вымысел от правды, а ты сознался под сывороткой, Малфой, — она снова прокашлялась из-за того, что начало першить горло. — Чары памяти и чары забвения — это разная магия, она имеет очень много тонкостей и человек, который сможет правильно соединить это — может взять чужой разум под свой контроль. Чары памяти не просто так исключили из школьных программ школ, поместив все книги с информацией об этой магии в специальные закрытые секции.

Они говорили так, словно не было этих десяти лет, словно снова оказались на квиддичном поле в свете полной луны. Гермиона затаила дыхание, когда её собственная память начала откапывать глубоко под тоннами пыли эти далёкие воспоминания. Это уж точно не входило в её планы — одно дело все её кошмары, которые помогали ненавидеть Малфоя, и совершенно другое — то, что могло оправдать его в её глазах.

Гермиона устала от того, что в её гнилом и обугленном сердце было слишком много этого человека.

Девушка попыталась сосредоточиться на той боли, которой обычно отдавали шрамы на бёдрах и по всему телу — так вот было правильно — помнить всю свою боль, а не снова поддаваться соблазну прощения. Она не простила, и никогда не простит, как бы там остатки здорового разума не скреблись в ржавые стены сознания.

— Если тебе это так интересно, то почитай книги – в библиотеке Мэнора такие должны быть, а мы вернёмся с тобой к тому, с кем ты встречался в последние дни перед смертью жены и сына, — Грейнджер снова взяла себя в руки. — Назови мне имена, а я приглашу всех этих людей в Мэнор, чтобы побеседовать с ними.