Правда о Портъ-Артуре Часть I - E. Ножинъ

Пусть-де собаки грызутся, пусть шерсть съ нихъ летитъ, пусть брызжетъ кровь – намъ горя мало, отгрызутся, а тамъ мы, какъ более прыткіе, поскачемъ съ вестью, что загрызли быка… А за это насъ покормятъ лавровыми листиками… Мы ихъ любимъ.

Вдругъ видятъ – уже быкъ показался. Тутъ зайцы – въ разсыпную и попрятались подъ собачьи хвосты… Когда же дело дошло до смертной свалки, зайцы не выдержали и въ кильватерной колонне засверкали пятками, взявъ направленіе на NO съ предводителемъ во главе, старымъ, седымъ и самымъ трусливымъ зайцемъ. Смрадъ отъ того пошелъ невозможный.

Но т. к. зайцы дальше своего лесочка никуда не ходили, то скоро сбились и заблудились.

Картина меняется.

Отъ быка только клочья остались: собаки его разнесли; а тутъ на железной лодке появляется дедушка Мазай.

Видитъ, зайцы кто где: какой на камне сидитъ, какой на берегъ выпрыгнулъ, у иного одни уши торчатъ.

Сталъ ихъ Мазай подбирать.

– Какъ это вы, говоритъ, зайцы, тягу дали, а нетъ, чтобы собакамъ помочь?

– Э! дедушка! отвечаютъ зайцы: собачья-то шкура не ценится, а наша шкурка дорого стоитъ – вотъ и спасали!

– Эхъ вы, зайцы, трусы! Не разсудительные! Что толку въ томъ, что шкуру спасали, когда вся-то она у васъ загажена! И давай ихъ Мазай тузить и уму-разуму учить. Многіе изъ нихъ не выжили, а другіе прощенія запросили…

Тутъ я проснулся.

Ну, думаю, этотъ сонъ еще знаменательнее перваго.

Артурецъ.

Мне пришлось читать этотъ разсказъ на судахъ эскадры.

Анонимные авторы отлитографировали его и разослали во все каютъ-кампаніи, въ томъ числе и самому Витгефту былъ посланъ одинъ оттискъ.

Впоследствіи мне удалось узнать фамилію одного изъ авторовъ и толковать съ нимъ по поводу его произведенія. Это было уже тогда, когда моряки успели доказать безъ словъ, на что они способны. Смерть павшихъ героевъ сама говорила, сама защищала ихъ. Это было тогда, когда стрелки и моряки отстаивали Артуръ бокъ-о-бокъ и умирали не порознь.

На мой укоръ – какъ могла подняться рука написать такой возмутительный пасквиль на людей, которые столько же виноваты во всехъ неудачахъ флота на море, сколько право въ этомъ ихъ петербургское начальство – сконфуженный авторъ ничего не могъ сразу ответить… Потомъ онъ заговорилъ. Много и горячо говорилъ. Говорилъ о товарищахъ-морякахъ, объ ихъ доблести, трудоспособности, о "чортовой храбрости" ихъ и ихъ матросовъ.

Слезы сверкали въ его честныхъ голубыхъ глазахъ, когда онъ вспоминалъ смерть одного, страшныя страданія другого, его последнюю просьбу… Это была не беседа, а скорей исповедь наболевшей души.

– Нетъ, нетъ, не надо, помню его слова при прощаніи (Это было ночью, мы шли ходами сообщенія изъ его блиндажика на одномъ изъ самыхъ передовыхъ укрепленій северо-восточнаго фронта): не успокаивайте меня. Это всегда будетъ лежать на моей совести. Когда этотъ разсказъ былъ прочитанъ Стесселю и Фоку, они очень потешались имъ и советовали отправить на эскадру, что и было исполнено.

Читатель, быть можетъ, вамъ этотъ маленькій эпизодъ, изъ артурской эпопеи покажется пустякомъ, пустякомъ, на который не следовало обращать вниманія.

Да, совершенно верно: въ Артуре мы и на смерть смотрели, какъ на пустякъ.

Въ Артуре, отрезанномъ отъ всего міра, каждый изъ насъ привыкъ къ мысли о смерти. Любуясь лазоревымъ небомъ, испещреннымъ милліардами звездъ, вспоминая далекую родину, близкихъ, всю жизнь, все ея добро и зло – мы, менее, чемъ кто-либо, уверенные, что увидимъ завтра светъ торжествующаго дня – посылали всему оставшемуся тамъ доброму искренній приветъ, всему минувшему злому – прощеніе.

Но здесь въ Артуре, въ этомъ маленькомъ и своеобразномъ мірке, въ этомъ надземномъ аде въ миніатуре – мы были болезненно чутки ко всякой правде и неправде, творившейся непосредственно вокругъ насъ.

Когда этотъ пасквиль сталъ достояніемъ эскадры, рознь между арміей и флотомъ увеличилась.

Моряки, конечно, старались игнорировать его, но въ душе каждый чувствовалъ обиду, и обиду совершенно незаслуженную.

Повторяю – обиду незаслуженную. Мне пришлось близко познакомиться съ артурскими моряками и изучить ихъ психологію.

Подъ внешнимъ лоскомъ, светскостью, скажу больше, иногда фанфаронствомъ – таился русскій и человекъ вообще, способный во имя долга итти на все. А уродовъ где не бываетъ?

Глубоко неправъ, нетъ, скажу больше, преступенъ генералъ Стессель въ своемъ неуклонномъ, до самой сдачи, стремленіи селить вражду между сухопутными и морскими силами.

Я часто задавалъ себе вопросъ: почему? Но яснаго, определеннаго ответа найти не могъ. Я объяснялъ все это необыкновенной тупостью, недальнозоркостью и мстительностью.

До войны Стессель былъ всегда посмешищемъ среди сознательной и образованной части военнаго общества. И для него, конечно, не оставалось секретомъ, какъ хохотали надъ его застольными речами во время парадныхъ пріемовъ у Наместника Его Величества. Моряки, какъ народъ бывалый, конечно, больше и язвительнее всехъ шутили надъ его готтентотскими речами.

Впоследствіи, когда я узналъ о томъ, что 5 іюня ему предложено было оставить Артуръ, для чего, въ случае надобности, онъ могъ даже воспользоваться крейсеромъ,- ненависть его къ флоту мне стала понятной.

Я прекрасно понялъ, что онъ не такъ тупъ и недальнозорокъ.

Сея вражду между арміей и флотомъ, онъ надеялся использовать ее въ критическую минуту.

Генералъ Стессель артистически усвоилъ пріемы шантажа и, широко имъ пользуясь, всегда былъ все-таки подъ страхомъ ранняго или поздняго разоблаченія, и поэтому предусмотрительно, какъ разумный полководецъ, обезпечивалъ себе пути отступленія.

Энергично сеемая имъ вражда между арміей и флотомъ предусмотрительно поддерживалась также и между младшими и старшими начальниками, при упорномъ игнорированіи генерала Смирнова, какъ коменданта крепости – вотъ пути отступленія, которые обезпечивалъ себе Стессель, и которыми такъ блестяще воспользовался при внезапной, позорной, обманнымъ путемъ подписанной капитуляціи Артура.

Впоследствіи эти пути отступленія, выражавшіеся въ широкомъ шантаже, помогли ему на дутыхъ лаврахъ добраться до Петербурга, долгое время еще обманывать Государя и всю Россію, при горячемъ содействіи своихъ приспешниковъ, съ начальникомъ штаба генералъ-маіоромъ Рейсомъ во главе.

Въ то время, когда я пишу эти строки, генералъ Рейсъ, этотъ одинъ изъ видныхъ лицъ черной артурской сотни, не бывавшій никогда во всю осаду на веркахъ крепости, осмеливается еще полемизировать съ честнымъ офицеромъ артурскаго гарнизона полковникомъ Хвостовымъ, после того какъ онъ, Рейсъ, вместе съ другимъ чернымъ генераломъ – генералъ-маіоромъ Фокъ былъ вдохновителемъ генерала Стесселя въ деле позорнейшей въ летописяхъ Россіи сдачи крепости.

Бой 21 іюня доказалъ японцамъ, насколько сильны и энергичны квантунскія войска, пока, до времени, предоставленныя самимъ себе; онъ доказалъ, что они способны не только къ обороне, но и на удачныя наступательныя движенія. При этомъ нужно иметь въ виду, что въ бой былъ введенъ минимумъ наличныхъ на передовой позиціи боевыхъ силъ.

Отобравъ у японцевъ Большой перевалъ, Зеленыя горы, предгоріе Куинъ-Сана, имея еще въ рукахъ "дефиле", второй ключъ передовыхъ позицій, и начавъ по мере силъ укреплять всю оборонительную линію, мы совершенно остановили поступательное движеніе японцевъ къ передовымъ фортамъ Артура, на которыхъ кипела лихорадочная работа.

Въ это время нашей подвижной береговой обороне (отрядъ канонерскихъ лодокъ) представлялась возможность особенно продуктивно обстреливать позиціи противника, его тыловыя дороги и бивачныя расположенія. Резкая линія Большого перевала, Зеленыхъ горъ и Юпелазскаго горнаго хребта определенно указываетъ площадь, занятую противникомъ, и даетъ возможность съ командующихъ высотъ путемъ правильно организованной корректировки ежедневно концентрировать огонь съ моря на позиціяхъ противника и наносить ему огромный вредъ, мешая работамъ и передвиженію обозовъ и артиллеріи.

Противникъ, благодаря удачному исходу боя 21 іюня, очутился въ положеніи обороняющагося. Его ошеломила горячая, дружная атака одушевленныхъ боевыхъ силъ нашего праваго фланга подъ руководствомъ покойнаго Романа Кондратенко.

Японцы после Кинжоу победоносно, но не торопясь, шествовали впередъ. Бой 13 іюня, преступно-возмутительное оставленіе Куинъ-Сана укрепило ихъ въ сознаніи, что русскіе неспособны пользоваться и удерживать блестящія позиціи.

Дни же 20 и 21 іюня заставили ихъ быть осторожней и не такъ ужъ слепо верить въ счастливую звезду.

Противникъ очутился въ положеніи обороняющагося, началъ возводить временныя укрепленія довольно сильнаго профиля, проводить проволочныя загражденія и закладывать фугасы по всей своей оборонительной линіи занятыхъ высотъ.