Ведущий в погибель. - Надежда Попова

— Слишком сложно, чтобы быть правдой, — заметил фон Вегерхоф с сомнением. — И откровенно фальшиво.

— Как, например, удачно перехваченное нешифрованное письмо, да? — уточнил Курт, и стриг вздохнул, кивнув:

— Je suis forcé avouer[89], в обоих случаях имеется кое-что общее, а именно — то, что Конгрегацию, pardon, держат за дуру… Что намерен делать теперь?

— Для начала следовало бы разыскать того, кто обнаружил кости, поговорить с ним, равно как и со сторожем; чем он здесь занимался, пока кто-то ломал двери и палил труп? И, кстати говоря, весьма любопытно узнать, чей. Есть немалая вероятность того, что дело о введении следствия в заблуждение плавно перетечет в дело об убийстве.

Разыскивать сторожа долго не пришлось — тот обнаружился чуть в отдалении сидящим на каменной ограде кладбища в окружении сограждан; сограждане внимали его рассказу, явно излагаемому далеко не в первый раз, затаив дыхание и лишь изредка прерывая возгласами «ах» и «вот это да». Завидев Курта, кладбищенский охранитель порядка, молодой рослый парень, умолк, глядя на приближающегося следователя неприязненно, настороженно и даже, кажется, с некоторым испугом. Неопределенной серо-бурой окраски пес, возлежащий рядом с ним на прошлогодней жухлой траве, приподнял голову и тут же снова опустил ее на сложенные перед грудью лапы.

— Приболел? — поинтересовался Курт, когда на поглаживание по загривку тот лишь зажмурился и тяжело вздохнул.

Сторож еще мгновение сидел в прежней позе, не произнося ни слова и явно растерявшись, и, наконец, медленно качнул головой:

— Да нет… с чего вы взяли такое…

— Довольно миролюбивая тварь для сторожевого, — пояснил Курт. — Как звать?

— Пса? — переспросил парень оторопело, и он вздохнул, терпеливо пояснив:

— Тебя, дурень.

— А… — спохватился сторож, нервно ерзнув по каменной ограде. — Дольф, майстер инквизитор.

— Дольф, — повторил он и кивнул через плечо на оскверненный склеп: — Знаешь, кто нашел тело?

— Я нашел — поутру. Уже светало, я стал обходить — ну, и вижу, дверь взломана…

— Ясно, — оборвал Курт, — стало быть, только ты мне и нужен. Мне нужен только он, — повторил он четко, повысив голос. — Это значит — прочие могут быть свободны. Нечего толпиться.

На сей раз возражений не последовало, и слушатели, недовольно ворча, нехотя и медлительно стали разбредаться прочь, пытаясь при том держаться поблизости в надежде, вероятно, уловить хотя бы обрывок грядущего разговора. На фон Вегерхофа, оставшегося рядом, сторож посмотрел опасливо и непонимающе, вопросительно поглядывая на майстера инквизитора.

— Господин барон оказывает помощь следствию, — пояснил Курт и, опершись о камень ладонью, уселся на ограду рядом. — При нем можешь говорить спокойно.

— А я все уже сказал. Нашел его утром; всё…

— Наверняка работенка та еще? — оборвав сторожа на полуслове, осведомился он участливо. — И не выспаться толком; днем ведь ты тоже тут?

— Круглые сутки, майстер инквизитор, но днем здесь тихо; кто ж полезет могилы грабить при свете? Днем сплю — в подсобке тут. Если кому что надо — будят. Вообще, каюсь, не положено, но… Помощник у меня имеется, но он так — временами только приходит, у него другая еще работа есть.

— И ночами клонит в сон, верно? — уточнил Курт с сочувственной улыбкой, и парень нервно усмехнулся в ответ:

— Случается, что тут говорить. Бывает, что и забываешься на минуту-другую; работа ж муторная, скучная, тоскливая — бродишь тут туда-сюда…

— … а кругом могилы, — договорил он со вздохом, — покойники, склепы… Не боязно?

— Поначалу было. Теперь стерпелся, а прежде, бывало, дергался, если кошка где мяукнет или ветер в листве, все дрожал…

— … прикладывался как следует, — снова окончил Курт и благодушно отмахнулся, когда парень буркнул что-то невнятное, отведя взгляд в сторону: — Да полно тебе. Понимаю.

— Ну, бывало, — неохотно согласился Дольф. — Тоже — поначалу. Примешь немного — и уже не так жутко. Только с этим я быстро завязал; на такой работе закладывать нельзя — сопьешься, и толку от тебя будет, как с рыбы шуба. Был тут прежде сторож — славный старикан, но вот он как раз с вечера нагружался, после чего отрубался намертво; приходи и делай, что хочешь. Поперли его. А мне оно надо? занятие, сами понимаете, майстер инквизитор, хоть и не особо приятное, а все же довольно необременительное. А платят недурно.

— Да уж я думаю, — кивнул он понимающе и понизил голос, вкрадчиво поинтересовавшись: — Ну-ка, Дольф, честно: спал сегодня?

Сторож вздрогнул, опустив взгляд в траву, и Курт толкнул его локтем в бок:

— Да ладно. Я же не стану тебя за это арестовывать или гнать с работы — не моя это епархия. Просто — ну, рассуди сам: взломать склепную дверь (запечатанную, как я видел) — это ведь не тихое дело; скажи, что ты просто ничего не услышал — и я скажу «врешь». Давай-ка, Дольф. Правду. Как ты мог это прохлопать?

Парень отодвинулся, бросив беглый взгляд на молчаливого фон Вегерхофа и вновь опустив глаза в траву.

— Спал, — выговорил он через силу. — Днем выспаться не вышло, а ночь была теплая; присел на траву — так, передохнуть просто — ну, и… Уснул.

На понурую макушку Курт смотрел молча с минуту, краем глаза отмечая, как нахмурился стриг, кажется, увидевший то, же, что он уже понял и сам. Слишком просто и быстро, слишком спокойно; слишком легко.

— Врешь, Дольф, — тихо произнес он, и сторожн вскинул голову, глядя на следователя с испугом и растерянностью.

— Так ведь вы сами велели сказать, что спал… — начал он, и Курт возразил все так же тихо и доброжелательно:

— Я велел сказать правду.

— Я сказал! — заспорил тот горячо. — Я просто уснул, я ничего не видел!..

— Видел, Дольф, — мягко оборвал он. — Знаешь, большинство людей на белом свете просто не умеют лгать; у них это не получается. В мелочи какой-нибудь — жене, матери, брату, торговцу, нанимателю — могут; а когда дело доходит до чего-то серьезного, вот тут-то и начинаются проблемы. Как у тебя, к примеру. Не возражай; это ни к чему. Я все равно не поверю ни единому твоему слову. Давай-ка лучше я разъясню тебе кое-что, а уж после будешь говорить ты, идет?.. Я в этом городе, Дольф, человек не слишком-то желанный, меня здесь не любят — причем все; никто не упускает случая напомнить, что здесь хозяева они, а не я. А вот ты со мною говорил вежливо, учтиво, я бы сказал, ни разу не надерзил, отвечал на все вопросы, точнее, пытался отвечать; я завел разговор по душам — ты его поддержал, хотя только слепой не увидит, что говорить со мною тебе не нравится и не хочется. И ты с превеликим удовольствием попросту встал бы и ушел, махнув на меня рукою, но этого ты не сделаешь, потому как любое твое действие, могущее вызвать мое недовольство, тебя пугает. Любое слово, движение, любой свой поступок ты сверяешь с вопросом «а подозрительно ли это»; потому ты и сидишь тут до сих пор, потому слушаешь меня и стараешься говорить со мной. Только лишь потому, что тебе есть что скрывать. Есть чего бояться. А теперь, когда ты понял, что я все понимаю, начнем с самого начала. Итак, Дольф. Этой ночью ты не спал. Не спал ведь?

— Нет, — согласился парень не сразу, вновь отведя взгляд. — Не спал.

— И что-то видел. Что?

— Не знаю, — отозвался сторож неуверенно. — Люди. Слышал, как дверь ломали, подошел проверить; смотрю — люди…

— И почему же ты не вмешался? Ведь для того тебя и брали на эту работу — молодого, здорового парня — чтобы ты мог вмешиваться в подобные ситуации. Даже оружие, как я погляжу, имеется.

— Какое еще оружие, — возразил Дольф тоскливо. — Нож да дубина? Тоже мне… А те были с мечами. Я видел. Я работу исполняю честно, но какого толку, если я тут лягу? Все равно ничего не сделал бы, не смог бы.

— И мечи в темноте разглядел? — усомнился Курт, и сторож передернул плечами:

— Да. От луны отражалось — лезвия, длинные…

— Этой ночью было холодно, — впервые за время разговора разомкнул губы фон Вегерхоф, и парень вжал голову в плечи, вздрогнув. — На небе — тучи. С полчаса даже прокапало. И луны, соответственно, видно не было.

— Что скажешь? — по-прежнему благожелательно поинтересовался Курт, когда сторож не ответил, все так же сидя с опущенной головой. — Даже и без этого я вижу, что врешь. Снова. Дольф, послушай меня внимательно. Обыкновенно я говорю это при допросах иного рода, когда тот, от кого я жду ответа, упирается и молчит, однако все то же самое применимо и к тебе. Так вот: я все равно все узнаю. Понимаешь? Осознай, что ты от меня не отвяжешься, пока я не услышу правды; и если ты не скажешь ее здесь, сейчас, в простом разговоре — ты скажешь ее в ином месте чуть позже при разговоре более вдумчивом. Как бы ни зарывались твои сограждане, а на одно я имею право: на использование в случае нужды камер местной тюрьмы и на помещение любого, живущего в этом городе, в одну из этих камер. Кстати сказать, насколько мне известно, кроме камер, что здесь имеются, местное узилище — это еще и просто пара ям, закрытых решеткой сверху; наверняка во время столь частых весенних дождей там весьма уютно. Однако для того, чтобы поговорить с тобою более душевно, мне камера и не нужна; достаточно любого другого места, довольно отдаленного, чтобы не распугивать окружающих. Ты ведь не герой, Дольф, и в случае такого развития событий не сможешь устоять — расскажешь все. Ну, и к чему тянуть время и доставлять самому себе неприятности вместо того, чтобы просто поговорить?