Рассказы и повести - Виктория Токарева

Я молчу, ожидая подвоха.

- Убей его, - серьезно говорить Кира. Я вижу, что она не шутит.

- Не могу, - говорю я, тоже серьезно. - С какой стати?

- Ты любишь меня?

- Да.

- Во имя любви.

- Ты считаешь, этого достаточно.

- Сто лет назад этого было вполне достаточно.

- Но он мне ничего не сделал.

- Он иссушил мою душу. Это тоже преступление.

- Попроси кого-нибудь другого, - предлагаю я.

- Другого у меня нет. Только ты.

Такая преданность меня тронула. Я колебался.

- А где я возьму ружье?

- У милиционера, у охотника, в тире - тысяча мест.

Я задумался, глядя сквозь березовые стволы.

- Меня посадят в тюрьму... - торгуюсь я.

- Я приеду к тебе в Сибирь.

- Ты? В Сибирь? - усомнился я.

- А что? Там мало людей и много свежего воздуха.

Я представил себя и Киру в высоких валенках. Мы идем по сугробам, вязнем на каждом шагу, и это нам смешно.

- Ну?

Кира смотрит мне в самые зрачки, как бы подталкивая своим "ну" мою нерешительность.

- Ладно, - вяло соглашаюсь я, поскольку не умею отказывать, когда меня о чем-то просят.

Сработала гипертрофия обратной связи. Хотя, если разобраться, любовь - это и есть та самая гипертрофия, когда интересы другой стороны становятся выше, чем свои.

Мой приятель Гарик говорит обо мне, что я - бассейн на Кропоткинской, который отапливает вселенную.

Гарик, кстати, тоже обладает энергией, способной обогревать вселенную, но топит он за деньги или за обратные услуги. Его жизненная система формируется так: "Я - тебе, ты - мне". В сущности, это удобно и справедливо.

Гарик - гений доставания. Он может достать все, что угодно: югославскую кухню "Катарина", швейную машинку "Веритас", московскую прописку, птичье молоко, живую воду, и если бы Руслану понадобилась Людмила, то ему не пришлось бы лететь по небу за Черномором, рисковать, держась за бороду. Гарик привез бы Людмилу на такси, по указанному адресу и к назначенному сроку. За деньги или за ответную услугу.

Я попросил Гарика достать мне огнестрельное оружие. Гарик сказал, что от него много грохоту, и достал мне цианистый калий по большому блату.

Мы вышли на кухню. Гарик стал отсыпать пол чайной ложки в чисто промытую баночку из-под вазелина. По внешнему виду цианистый калий походил на мелко толченный антрацит. Острые кристаллики отливали коричневым и поблескивали.

- А это не марганцовка? - усомнился я.

- Не пробовал, - сказал Гарик.

- А как проверить?

- Никак.

"В самом деле, - подумал я. - Кто будет проверять. Даже если пятьдесят процентов риска, то это тоже очень высокий процент".

- А сколько с тебя взяли?

Я попробовал проверить по цене. Марганцовка стоит 11 копеек. Могли, правда, запросить в десятикратном размере, учитывая дефицит, но и тогда получилось бы только рубль десять.

- Нисколько, - сказал Гарик. - Услуга за услугу.

- А какая услуга?

- Билеты в театр.

- Но это же неравноценно...

- Неизвестно, - заметил Гарик. - Тут спектакль и там...

- А я тебе что должен?

- Будешь переводить мою переписку.

- С кем? - испугался я.

- С частным детективом. Из Англии.

- Но это мелочь... - возразил я.

- Мы же друзья, - напомнил Гарик.

Дружба тоже входила в прейскурант.

Гарик закрыл баночку и сказал, чтобы я не вздумал ее открывать и нюхать. Еще он сказал, что цианистый калий - очень дефицитное средство и, если у меня останется, я должен вернуть все, что останется.

Я положил коробочку в карман и, чтобы не тянуть с этим делом, тут же позвонил "непорядочному человеку".

Трубку долго не снимали. В глубине души я мечтал, чтобы никого не оказалось дома. Но Он был дома.

- Слушаю... - отозвался хрипловатый голос много курящего человека.

- Здравствуйте, - поздоровался я.

- Здравствуйте. - Он был вежлив, но я все же чувствовал, что Он торопится и не расположен к длительной беседе с незнакомым человеком.

- Я должен с вами встретиться. У меня к вам дело.

- Какое дело, простите?

- Это не надолго, - пообещал я. - Это займет у вас...

- Две секунды, - подсказал Гарик, имея в виду эффективность цианистого калия.

- Две секунды, - повторил я.

- Хорошо, - согласился он. - Приезжайте.

Я ожидал, что мне откроет отрицательный красавец, хозяин жизни, пират в далеких морях, предпочитающий тотальный хаос скучному порядку. Но дверь отворил невысокий лысоватый и рябоватый человек. Большой головой и тонкими ногами он неуловимо напоминал кузнечика, однако в бархатном пиджачке и с печальным взором. Мне показалось, что я ошибся.

- Это вы звонили? - спросил Кузнечик.

- Да. Это я.

- Проходите, пожалуйста.

Я вошел в прихожую. Мне совершенно не хотелось его убивать. Наоборот, мне хотелось что-то для него сделать, например сварить кофе или поджарить картошку. Я просто не представлял себе, как буду выходить из создавшегося положения.

- Я должен перед вами извиниться, - проговорил Кузнечик, - меня срочно вызвали на прослушивание. Я должен бежать. Так что если можно - давайте на ходу и покороче.

Он смотрел мне в лицо мягко и одновременно твердо.

- Я должен вас убить, - сказал я мягко и в то же время твердо, глядя на него осмысленно и с симпатией. Чтобы он не принял меня за сумасшедшего.

Он задумался ненадолго, глядя в пол. Потом пошел в одну из комнат и тут же вернулся с зажигалкой в замшевом чехольчике. Положил ее в карман своего плаща. Он молчал, и это ставило меня в затруднительное положение.

- Почему вы молчите? - спросил я.

- А что я должен сказать? "Пожалуйста" или "Ой, не надо"... Что вы от меня ждете?

- Я не знаю. Мне очень неудобно, - сознался я.

Он поставил ногу на маленькую табуреточку и стал затягивать шнурки на ботинках, а я стоял рядом и смотрел, как он это делает: он выстроил сначала петлю на одном шнурке, потом на другом, а потом переплел эти петли в бантик.

- Как вы странно завязываете, - удивился я.

- В детстве так научили.

Я читал, что из летающих тарелок выходят инопланетные жители, их называют гуманоиды. Они похожи на людей и бывают трех видов: низкие, средние и трехметровые. Может быть, это - гуманоид? Он вышел из тарелки и остался. И скучает по своей планете. Иначе чем объяснить его печальный взор?

- Лично я против вас ничего не имею, - сказал я. - Может, вы сами...

- Что? - Он выпрямился.

- Убьете себя, - прямо сказал я.

- Но мне не хочется, - прямо сказал он.

- Ради Киры...

- Я так и понял: откуда ветер дует.

- Она плачет, - грустно сказал я.

- Она всегда будет плакать. Это характер.

- Может быть. Но одно дело - плакать в свои ладошки, а другое - в мужское плечо.

- Я не могу подставлять плечо. Если я встану на эту стезю, у меня не будет другого занятия, как только подставлять плечо. Я - занятый человек. Я так устал... - вдруг пожаловался он.

- Но она страдает.

- Потому что ей больше нечем заняться. Она бездельница.

- Да. Она бездельница. Но она - ваша бездельница.

Зазвонил телефон.

- Снимите трубку, - попросил Кузнечик и пошел к себе в кабинет.

- Я слушаю, - отозвался я.

- Кто это? - спросил голос Киры.

- Это я.

- Я тебе через десять минут перезвоню. - Кира бросила трубку.

Я тоже положил трубку. Телефон в ту же секунду зазвонил.

- Я слушаю.

- Это опять ты? Да что это такое, я звоню совсем в другое место, а набираю твой номер.

- Ты правильно набираешь, - сказал я. - Я у него.

- Дурак, - определила Кира. - И шутки твои дурацкие...

Она бросила трубку. Я дождался, пока она снова зазвонила, и сказал:

- Я слушаю...

Кира довольно долго молчала, потом спросила:

- Что ты там делаешь?

- Но мы же договорились...

- О чем мы договорились?

- Что ты приедешь ко мне в Сибирь.

- В какую Сибирь?

- Ты что, забыла?

- О чем?

Хорош бы я был...

Я бросил трубку и побежал по квартире разыскивать Кузнечика. Он стоял у себя в кабинете, торопливо перебирал какие-то бумаги.

- Мне не надо вас убивать! - сообщил я.

- Я очень рад за вас, - поздравил меня Кузнечик, не отрываясь от бумаг.

Зазвонил телефон.

- Меня нет! - крикнул Кузнечик.

Я снял трубку и снова услышал Киру.

- Его нет дома, - сказал я ей. - И перестань звонить каждую минуту.

Кузнечик чего-то не мог найти и нервничал.

- Не волнуйтесь, - сказал я. - Я с машиной. Я вас подвезу.

- Да? Это очень кстати. Тогда у нас есть еще, - он посмотрел на часы, - одиннадцать минут.

Кузнечик вывел меня на кухню и достал из холодильника запотевшую бутылку джина.

- Мне нельзя, - сказал я.

- Мне тоже. Символически... - Он разлил джин по рюмкам.

Мы подняли рюмки и посмотрели друг на друга. Лицо у него было узкое и такое печальное, будто он знает что-то неизмеримо больше, чем все.

- Не стоит меня убивать, - серьезно сказал он. - К чему такие хлопоты? Стар я для страстей...

- Тем более надо торопиться дать счастье.

- Некогда мне. У меня тысяча дел, которые никто за меня не сделает.