Лабух - Владимир Некляев

Феликс зря передо мной винился: я и сам тогда в землю молчал, собою осчастливленный. Мог ведь поехать с Нелли… Какое–то время было из–за этого стыдно, потом неловко, затем никак — прошло, забылось.

А Феликса не отпускает. Столько времени — а не проходит.

— Ты не думал бы об этом… Обычно дольше всего помнишь то, что стараешься забыть.

— Я не хочу забывать!.. — Феликс вскочил, сел. — Что тогда помнить?.. Думаешь, за границей есть чем жить? Съезди поживи!.. Я пятнадцать лет прикидываю, не зря ли уехал? Нужно ли было?..

— И что?..

— Нет ответа. Там не этак и тут не так.

— Как еврей говорил: лучше всего в дороге.

— Какой еврей?

— Ты уже анекдоты позабывал. У еврея спросили: ты чего мотаешься туда–сюда, если и там, и здесь тебе хреново? Он ответил: в дороге хорошо.

— А… Не было при мне таких анекдотов, туда–сюда не очень–то разъезжали. Да я и сейчас не приехал бы, если б не Игорь Львович… Ты помнишь, что я учился у Рутнянского?

Я кивнул — и Феликс подался ко мне:

— Так во мне Нелли виной саднила, а теперь еще и Рутнянский! И ты оказался втянутым!..

— Не из–за тебя же…

— Как сказать!

Разговор у нас должен был в конце концов пойти про это, не ради воспоминаний о несбыточном мы встретились, не для рефлексий и не сырое мясо есть. Но Нелли с Игорем Львовичем, а тем более я с Рутнянским через Феликса — все это в одно никак не связывалось. И пока оно не связывалось, я так, чтобы не слишком заметно было, посматривал на дом, подглядывал в окна: где Ли — Ли? Здесь она? Не здесь? Не у Феликса же спрашивать, будто из–за Ли — Ли только я и приехал…

— И что ты хочешь сказать?..

— За сестру спасибо, — неожиданно сменил тему разговора Феликс. — Хоть не в борделе…Сколько ни звал к себе, так и не выбралась.

Я припомнил судью, который затянул Аксюту под Герб Державы…

— Патриотка.

Феликс словно догадался, о чем я вспомнил.

— Да брось ты!.. Во Франции во время войны проститутки сифилис немцам подсеивали и считали себя патриотками!

У меня само собой вылетело:

— А разве нет?..

У меня такое случается — вроде как само по себе спрашивается.

У Феликса само не ответилось.

Он потирал виски, что–то взвешивая. Я не торопил его, не представляя, зачем и к чему торопить. Спросил про Аксюту — через нее Панок мне советовал Феликса поискать:

— Видел ее?

— Виделись. Амед привозил. Опять нет да нет… Там я, заявила, не товар. Я взорвался, подумал, она про блядки, оказалось — про сцену. Она вправду здесь артистка какая–то?

— Не из худших… Ты вон тоже — артист. Зачем в таких лохмотьях?

— А что?.. Не идет?

— Идет. Особенно майка. Да и штаны ништяк. А сандалии — хоть откидывай.

— Тихон с Алексеем презентовали. Я у Амеда за батрака, а батраку в чем ходить?.. Поеду — с собой возьму на память.

— На таможне свихнутся…

Разговор утекал в сторону… Мне подумалось, что мы оба недоговариваем и говорим без толку, почти как я в последний раз с Ростиком. Хорошо еще хоть с Максимом Аркадьевичем договорили.

— Когда ехать собираешься?

— Как только паспорт Амед достанет. У него в Москве люди свои, за деньги — любой паспорт. Мой у меня вырвать успели, когда на кладбище накинулись… Ты про это знаешь?

Про паспорт я знал, но откуда? Поэтому пожал плечами:

— Откуда?.. А почему в посольство не пойти?

— Так не здесь же… Где они, по–твоему, караулить будут? В посольство я уже или в Москве, или в Киеве — куда выберусь…

Он уверен, что они не знают, где он. Уверен.

— А кто такой Амед?

— Как — кто? Вы же знакомы…

— Не скажу, что нет…

Я ожидал, что Феликса, который, похоже, доверял Амеду и думать не думал, что про убежище его среди бомжей и фикусов мог кто–то донести… — а, может, и нет?.. мало что мне примерещилось?.. — кивок мой в сторону татарина встревожит, но он не встревожился. Засмеявшись, ударил по столу.

— Ну, басурманин! Он же тебя за лучшего друга выдает! Фикусы здесь, говорит, твои…

— Один. И не мой — соседский. Рутнянских фикус.

Тут Феликс слегка, но замялся.

— С чего вдруг?..

— Случайно. Не имеет значения.

— Как это не имеет? Как раз имеет.

— Если имеет, так известно тебе, как Игорь Львович жизнь доживал? Пил, не просыхая. Мать гонял. Пока на улицу не выбросил вместе с фикусом… В тот день его и убил кто–то. То ли я, то ли бомжи, то ли баба, или хрен знает кто.

— Я! — опять, и уже решительно, подался ко мне Феликс, еще один убийца, третий в очереди за мной и Лидией Павловной. Не американец, а комплекс вины…

— Не говори ерунды. Не перед ним тебе виниться.

— Перед ним! Рутнянский — гений! Разработки его уникальные — и лежали здесь мертвым грузом! А у меня там ни черта не получалось! Что–то удавалось, но не так и не то, чтобы выбиться в люди! На первые роли! Мне необходим был успех, настоящий успех! На уровне открытия, потому что меня уже поджимали, потихоньку списывали… Я и написал Рутнянскому, попросил помощи. По теме, не связанной с оружием. Он когда–то сам предлагал мне ею заняться, так я и подумал, что имею моральное право… Письмо передал с надежным человеком, а оно оказалось в конторе. Игоря Львовича и выперли сразу. Не за пьянку его выгнали, понимаешь?..

Мне стало не очень уютно в беседке возле моря с пальмами… Поскольку получалось, что подполковник Панок не пугалом пустым меня пугал.

— Говорю тебе: он пил! — для себя самого заперечил я во всем виноватому Феликсу. — И выгнали его года три назад!..

— Так то и было три года назад. Не теперь.

Я уже собирался про подполковника Панка рассказать, не одному же Феликсу беседу нашу договаривать — и тут припомнил: три года назад Лидия Павловна была в Америке! Я так и не понял тогда: как, зачем? Не допытывался… Оно и сейчас невероятно, чтобы допытываться: не могла же она сына сдать.

Феликс смотрел на меня, чего–то ожидая, я спросил:

— Это все?

— До всего далеко… — решил пропустить мою паузу Феликс. — Три года прошло, а три недели назад находят меня два удалых молодца в Германии, я там лекции читал. И спрашивают после всяких анекдотов и земляческих жестов к сближению: вас интересуют разработки Рутнянского?.. И говорят: мы готовы продать. Ты понимаешь?..

Я не все еще понимал.

— Они из лаборатории?

— Ага, из лаборатории! Лаборанты! Только в званиях не представились, капитаны или майоры… И у них на дискетах — все, что Рутнянский наработал. Вместе с проектом сейсмического оружия.

Вот и всплыла бумажка со дна коробки с лекарствами…

И все из нее посыпалось, разлетелось, раскатилось… из меня все вопросы выпали… не знал, про что дальше спрашивать… должно быть, нужно про это оружие…

— А это оружие сейсмическое… оно что такое?

— Как сказать, чтоб растолковать… — на лице Феликса отобразилось мучительное усилие, такое же, которое наплывало на лицо Максима Аркадьевича, когда он про дао мне растолковать старался, но разве я виноват, что вы такие ученые, а я лабух… — Оно условно так называется. Можно резонансным назвать. Пример резонанса со школы помнишь? Когда солдаты по мосту маршируют — и мост рушится? Потому что частота биений марша совпадает и накладывается на частоту колебаний моста. Здесь приблизительно то же самое… Но, конечно, не такое, как на марше, сложнее… Параматический резонанс… То, что может, скажем, Англию, как мост, на дно Атлантики обрушить. Или вздыбить дно океана — и смыть тот же мост, волной накрыть ту же Англию… И оно годами в сейфе пылилось никому не нужное! Страна разваливалась, не до того было всем, в том числе и конторским. Но эти первыми начали очухиваться, службу исполнять… Перехватили мое письмо и заинтересовались: что же там еще? И сейф очистили. Разобрались — а дальше–то что делать?.. Если ни технологий никаких, ни средств на них. Здесь Советский Союз вряд ли потянул бы, какая там Беларусь!.. Они и решили продать тем, у кого и средства, и технологии. Кто сразу сообразит, сколько это стоит.

— Тебе?

Феликс хмыкнул.

— Мне!.. Мне то, что я у Рутнянского просил. Причем, за так, как презент за все остальное… Если я квалифицированно сведу их с покупателями.

Про Феликса в газетах, когда он уехал, как о предателе писали… Которого государство кормило, учило, а он… И, чувствуя себя все более неуютно, я не придумал ничего другого, как сказать:

— Это же государственная измена…

— Верь не верь, я то же самое им сказал. Тогда один из них, помоложе, вроде как удивился: мол, вам какая разница?.. А постарше спросил, я слово в слово запомнил: «Как вы считаете, может ли иметь место государственная измена в действиях по поручению государства? Которому нужно преодолевать экономический кризис, у которого столько проблем — да еще Чернобыль? Вы ведь от Чернобыля, зная проблему, съехали?..» Чернобыль он мне уже как кость подбросил. С намеком, что они ко мне без претензий, поскольку я не какой–то там политический эмигрант.