Нашествие - Юлия Юрьевна Яковлева

Русские дороги — дрянь. Русские трактиры — грязь. Русские ямщики — безумцы. А русские аристократы не знали, что такое уважение к учёности. Один раз в Твери им с доктором Сотниковым постелили в одной кровати. В одной! Кровати! Что ещё сказать кроме того, что доктор Сотников препротивно лягался во сне.

Здесь хотя бы разделили постели ширмой. Но что ж — скажете, во всем барском доме не нашлось двух лишних комнат? Пф. А ведь у господина Бурмина явно водились деньги.

— Спите? — повторил в подсвеченную свечой темноту.

— Почти, господин Грим. Что такое?

— Какой занятный больной.

Русский доктор ответил не сразу и по-латински:

— Что именно вы нашли в нём занятным?

Грим понял: опасается, что разговор подслушают и поймут. Некоторые русские аристократы умели и по-немецки. Оплошаешь раз — пойдёт молва. Пойдёт молва — перестанут рекомендовать друг другу пациенты. Перестанут рекомендовать — потеряешь практику. Никогда нельзя быть осторожным чересчур!

Но и доктору Сотникову хотелось обсудить странный случай. Это Грим понял тоже. А потому без приглашения зашёл за ширму и уселся на край кровати, подле холмистых колен доктора Сотникова, покрытого одеялом. Грим уютно скрестил ноги в домашних туфлях, потёр пяткой о пятку и спросил по-латински:

— Как вы думаете, нам следует донести властям?

Доктор Сотников разогнул под одеялом колени. У него это получилось негодующе. Будто отбрыкнулся.

— Но обязаны же мы известить хотя бы родных пациента, — растерялся Грим.

Сотников возмущённо перебросил конец ночного колпака с груди за спину.

— Скажите мне словами, — взмолился Грим. Строго законопослушный, как всякий немец, он пришёл в замешательство от этой пантомимы. «Мне ещё многое предстоит понять в этой стране», — подумал Грим.

— Он ещё не пациент, — буркнул Сотников.

— Но он болен!

— Вы давали клятву Гиппократа? И я давал. Мы не можем ничего сказать другим, пока больной не разрешит.

— Мы не можем не предпринять ничего.

Сотников пожал тощим плечом. Рубашка съехала набок, открыла худую грудь с рыжими волосами. Сотников стыдливо поправил вырез.

Грим выкинул свою главную карту:

— Он может быть опасен для окружающих.

— Этот больной — человек образованный и хорошего общества. Он в состоянии сам решить, насколько он опасен, и принять необходимые меры предосторожности.

— В настоящий момент — да. Не спорю. Но что будет, если он утратит сознание? Вернее, не если, а когда он его утратит?

Грим упёрся руками в колени. В маленьких рыжеватых глазках Сотникова увидел сомнение. Нажал:

— Что, если в припадке он кого-нибудь изувечит? Или вообще убьёт? Ведь тем самым мы тоже несём ответственность…

Рыжие глазки забегали:

— Мы слишком мало знаем о душевных заболеваниях.

— Мы знаем достаточно об этом случае. — Грим стал рассудительно загибать толстые красные пальцы: — У пациента головокружения. Ему делается худо, когда темнеет. Но легче — на свету. Так же действуют холод и жара. Заболевание носит характер припадков. Больной начинает обострённо воспринимать запахи. Ему кажется, что его тело меняет форму. И наконец (Грим загнул мизинец, напоминающий маленькую венгерскую колбаску), не помнит, что с ним было.

Грим поднял кулак и показал его Сотникову:

— Достаточно?

А так как коллега не возразил, то Грим принялся за главную мысль:

— Мозговые болезни…

— Душевные болезни, — перебил Сотников. — По-русски мы называем их душевными. Dushevnie.

— Ах, это языковые тонкости. Хорошо, скажем: нервные.

— Нет-нет, коллега. Это тонкости научные. Мозговая болезнь есть физическое поражение мозга как органа. Чего, согласитесь, мы в данном случае не наблюдаем.

— Как можно наблюдать мозг, не открывая череп? А открыть череп, можно, извините, только трупу. Поздновато тогда лечить.

Грим, несмотря на немецкую порядочность, был не чужд цинического медицинского юмора. Но Сотников не улыбнулся:

— Мозг поражён, если пациент был ранен в голову. Но господин Бурмин не был ранен в голову.

— Он мог ушибиться головой при падении с лошади. Получить контузию при обстреле. Галлюцинации и беспокойный сон указывают на…

— Он не был контужен. И не падал с лошади.

— Он так говорит.

Сотников поразился:

— Он русский дворянин и джентльмен!

Грим поднял обе пухлые ладони:

— Хорошо. Поверим слову джентльмена. Но я не сдаюсь. Я готов переменить своё заключение, если ваши доводы будут солидно обоснованы с точки зрения, — он подчеркнул, — медицины.

Сотников пощипал жидкую бородку. Грим усмехнулся:

— Ну? Так в чём разница между болезнью мозговой, нервной и душевной?

Сотников вздохнул:

— Нервные болезни бывают только у дам.

Грим вскрикнул, как ужаленный:

— Я серьёзно!

— Хорошо, хорошо, коллега. Видите ли… Допустим, мы сделаем, как вы предлагаете: объявим господина Бурмина душевнобольным. Безумцем. Сумасшедшим. Вопрос не в терминах. Вопрос в том, как на это посмотрят другие.

— Как на необходимую…

Но Сотников быстро встрял:

— Так, что мы с вами, вы и я, плюём на положение пациента в обществе.

— Я не это…