Реквием по Марии - Вера Львовна Малева

как ее мать, оживленно всплеснула руками, доказывая тем самым, что не очень уступает матери в аффектации. — Ох, Муся! И даже не сказала об этом! А как посмотрят наши преподавательницы?

— А как посмотрят, если вырастили такую замечательную ученицу, — вновь появилась с подносом в руках мадам Табачник. — Вот принесла немного баклавы… Так о чем мы говорили?

— Мама-а-а! — чуть не простонала Рива. — С ума можно сойти! Дай нам спокойно поговорить. Уйдем, Муся, из этого дома!..

— Ну ладно, Рива, я только… — мадам Табачник растерянно посмотрела на дочь. Она явно не понимала, в чем причина ее раздражения.

Чтоб успокоить их, Мария поторопилась взять с подноса кусок баклавы.

— До чего же вкусно вы их печете, мадам Табачник. Такие только у вас можно отведать.

После спектакля Мария умылась из таза в комнатенке костюмерши тетушки Полины, затем надела новое платье. Лизет сдержала слово. Платье было в самом деле восхитительное. По последней моде. Вместо широких платьев с узкими плиссированными юбками и низкой талией сейчас стали носить длинные, узкие, прилегающие к телу, с рукавами буф, покрывавшими три четверти руки. Именно такое платье сшила ей Лизет, так что мадам Терзи была права: если приложит руку Лизет, то приложит руку и сам бог. Смотрясь в зеркало, Мария с трудом узнавала себя. С мутной поверхности старого, щербатого зеркала на нее глядела настоящая дама. Стройная, гибкая, с лицом, которому большие черные глаза, в чьих глубинах таилось пламя неизбывной, вечной грусти, придавали выражение загадочной отчужденности. С большим сожалением она надела поверх этого шедевра свое старенькое, слишком короткое пальто, утешаясь мыслью, что эти лохмотья останутся в гардеробе ресторана.

Актеры разошлись по своим номерам в гостинице одеваться к прощальному ужину. И Мария, жившая последние два дня словно во сне, с мыслью о минуте, когда переступит ярко освещенный порог ресторана, внезапно была резко отброшена к реальности самой рядовой, простейшей мыслью, которая сковала все ее тело холодом. Как она войдет в ресторан одна, без спутника? В такие шикарные места ходить одной непристойно… Мысль эта прогнала из души радость и заставила замедлить шаг. И как только она раньше об этом не подумала? Но если б даже и подумала? Она продолжала идти, но теперь шаг ее был неуверенным, лишенным прежнего оживления.

Она миновала сумрачное здание собора и вышла на аллею, ведущую к Пушкинской улице. Уже были видны два белых шара, освещавших вход в ресторан. С вечера начал идти снег, и сейчас весь парк был окутан белым покровом, который рассеивал таинственный серебристый свет. В его тусклых лучах резвились крупные молчаливые снежинки, в конце концов медленно покрывавшие кусты вдоль аллей, ложившиеся на неподвижно застывшие кроны деревьев.

У выхода из Соборного сада, среди редких спешащих прохожих она увидела вдруг одиноко маячившую фигуру, медленно прогуливающуюся на свету с заложенными за спину руками. Высокая фигура, величественная походка, пальто с блестящим бобровым воротником — да это же… Нет, нет! Какие безрассудные мысли приходят ей в голову! Вырубов! Зачем ему здесь прогуливаться, когда все уже, конечно, собрались в ресторане? В это мгновение мужчина повернулся, и их взгляды встретились.

— Маша, голуба, поторопись-ка! Наши уже в сборе.

Блеск десятков ламп, отражавшихся в стольких зеркалах, сразу же ослепил и ошеломил ее. С того мгновения, когда у выхода из парка Вырубов взял ее за локоть своей сильной, твердой рукой, Мария перестала понимать, что происходит вокруг. Шагала точно во сне, поддерживаемая его рукой, по мягкому ковру навстречу приглушенному гулу голосов, ничего не различая в бело-красно-черном море, которое открывалось ее глазу.

Когда они входили в большой банкетный зал, оркестр стал исполнять марш из «Веселой вдовы», и Мария бессознательно оперлась на руку спутника. Показалось, что взгляды всех собравшихся направлены только на них двоих… И лишь несколько часов спустя, когда выпитое развязало языки, а разговор стал общим, Мария наконец-то пришла в себя. Спала с глаз белая пелена, и теперь она уже могла свободно смотреть на происходящее. И сразу же встретилась глазами со взглядом Вырубова. Он пристально, вопрошающе смотрел на нее, словно подстерегал, пытался понять, что прячется за ее одиночеством и молчанием. Мария вздрогнула и отвела взгляд. И все же успела заметить, как элегантен он в смокинге с блестящими лацканами, с тщательно причесанными волосами — а ведь обычно ходил растрепанный, на репетициях на всех смотрел волком, сердито орал, когда что-то не получалось. Почему он так посмотрел на нее? Чего хочет? Поди разбери. Может, права была мама, когда высказала сомнение, хорошо ли поступает она, Мария, принимая это приглашение. Но как можно было не принять его? Если ожидала этот день как самый большой праздник! Как не принять, если хоть сейчас согласна пойти за ним, куда только ни позовет. И все же почему он так посмотрел? Вместо мучительной неуверенности сердце ее охватила какая-то непонятная радость — впрочем, что-то подобное она испытала еще тогда, когда увидела, что он ждет ее… Задумавшись, она обвела глазами зал. Откуда-то из-за дальнего стола кто-то приветственно махал ей рукой, и она различила знакомую, очень знакомую улыбку. Заинтригованная, через какое-то время она снова бросила взгляд в ту сторону. За столом сидело несколько офицеров в новых, ослепительных, с иголочки мундирах. И сразу же поняла, чья это улыбка. Старый знакомый Шербан Сакелариди. В это мгновение офицер снова поклонился, и, не зная, как поступить, Мария ответила ему чуть заметной улыбкой. И в то же мгновение вспомнила ослепительно сверкающий майский день, усыпанные цветами аллеи Долины Чар, затем продвижение в ослепительно сверкающем черном лимузине по празднично украшенному бульвару в сторону Триумфальной арки. И по мере того как воспоминания становились отчетливее, лицо ее все больше озарялось лучистой улыбкой. И разве что в глубине затуманенных глаз четко светился отблеск печали и недоверия. Сакелариди понял, что его узнали, и даже решил, что могут благосклонно встретить. При первых же тактах медленного, напевного танго он поднялся из-за стола, по привычке оправил мундир и уже в следующее мгновение кланялся, звеня шпорами, приглашая на танец. Мария растерялась и непроизвольно бросила взгляд в сторону Вырубова. Однако он казался углубленным в серьезный разговор с одним из местных театралов и, по-видимому, не обращал внимания на происходящее вокруг. Шербан Сакелариди еще раз звякнул шпорами. Мария поднялась.