Фантазии Дарио. Тру-крайм с поразительной развязкой - Пабло Тринчия

день мальчик рассказал то же самое, только исправил одну деталь – теперь под маской был дядя Джузеппе, а не Эмидио.

– Я снял его маску, так что он схватил меня и начал делать мне больно… бамбуковой палкой. Он заставил меня снять рубашку и бил меня по спине.

– А затем? – подтолкнула его доктор Рочча.

– Он бил меня по лицу и пинал в лицо.

– А твои родители там были?

– В тот день их там не было.

– А когда ты пришел домой, родители ничего не заметили?

– Нет… На следующее утро все исчезло.

Казалось, что у доктора Рочча нет слов. Она решила не давить на мальчика дальше.

– А дядя Джулиано тоже там был? – спросил судья Цирольди.

– Нет, – ответил Пьетро, очистив имя дяди и противореча версии Кристины.

В особо разговорчивом настроении Пьетро перечислял все инструменты, которыми его мучили дяди и их подручные. Например, иногда они привязывали его к кресту и метали в него ножи. Кроме того, мальчик признался во впечатляющем количестве убийств и пыток других неопознанных несовершеннолетних. Однако эта игра в небылицы постепенно меняла восприятие мальчиком реальности, превращая ее в гротескный фильм ужасов, в котором он играл главную роль, а все вокруг хотели его убить. Пьетро все глубже погружался в пучину тревоги и паранойи. Его пришлось неоднократно заверять, что за дверью стоит полиция и ему ничего не грозит. Несколько раз, как Дарио и Вероника, он утверждал, что видел своих родителей или других сомнительных личностей в городе, куда переехал с приемной семьей. Мальчик даже попросил о переезде. Когда сестра пригласила его на свою конфирмацию[14], он ответил, что боится, что это место будет недостаточно «защищено».

Психологи признали, что внушили детям страх, что за ними кто-то придет. При допросе судьей доктор Джемелли сказала:

– Мы сказали детям, что к другим жертвам приходили подозреваемые по делу. Мы хотели, чтобы они сохраняли бдительность.

Они не учли, что само предупреждение, при том основанное на недоказанных фактах, зародило в детях страх преследования.

Со временем четверо детей Ковецци начали вести себя все беспокойнее. Беспричинные слезы, истерики и вспышки ярости. Федерико, младший сын, доставлял своим приемным родителям все больше хлопот: его комната вечно была в беспорядке, словно он ненавидел все окружающее и пытался от всего избавиться. Вероника и Пьетро испытывали глубокое чувство вины перед своими младшими за то, что были вынуждены подвергать их сексуальному насилию и не смогли остановить родителей. Некоторое время маленькая Аврора, все еще запертая в Ченаколо-Франческано в ожидании приемной семьи, и вовсе не хотела ни с кем видеться.

– Аврора, что ты делала с мамой, папой, братьями и сестрами? – спросила на закрытом слушании доктор Сабрина Фарчи, одна из туринских психологов. Они сидели на полу и играли с кукольным домиком.

– Не знаю, – ответила девочка, сосредоточившись на игрушках. Ей только исполнилось 4 года – о каком допросе может идти речь?

– «Я не знаю»… – задумчиво повторила доктор Фарчи. – Так можно сказать вместо «Я не хочу об этом говорить». Думаю, ты знаешь. Может, тебе просто неприятно это вспоминать. Хочешь рассказать об этом?

– Нет.

– Тогда я не смогу тебе помочь, Аврора.

Но в последующие дни Аврора приняла помощь доктора и начала отвечать на ее вопросы.

– Я не понимаю, почему ты больше не хочешь домой.

– Потому что мама и папа делали мне больно.

– Что они делали? Можешь мне рассказать?

– Нет.

– Почему нет?

– Они шлепали меня по попе.

Со временем они нашли Авроре новый дом, и она выросла далеко-далеко от родного города и семьи. Лорена так и не увидела ее снова, даже на фото. Мне тоже не удалось ее найти. Тем не менее мы с Алессией смогли найти Веронику и Федерико, и они оба терпеливо выслушали причину, по которой мы ни с того ни с сего заявились к ним на порог. Они все еще жили со своими приемными семьями и не хотели заново проживать события своего прошлого. Это же касалось и Пьетро. Он жил в одной из стран Северной Европы. Когда я ему позвонил, выяснилось, что воспоминания о тех страшных годах он тоже хранил под замком. Смерть отца не расстроила никого из них, и никто не хотел иметь ничего общего со своей биологической матерью.

То же самое относилось и к Кристине. Для нее прошлое было лишь прошлым, куда нет причин возвращаться. Ее мать умерла в тюрьме, а своего отца, Джулиано, и дядей она боялась до дрожи. Первая приемная семья, взявшая Кристину к себе, когда ей было 8 лет, не смогла прожить с ней дольше нескольких месяцев. Девочка была неряшливой, непривычной к чистоте, обладала трудным характером и постоянно закатывала истерики. Кристина разрушала жизнь своей приемной матери Гильды и терроризировала ее младших дочерей рассказами о кладбищах и мертвецах, а потому Гильда не могла оставить ее у себя. К тому же ей надоело мириться с психологами, которые каждый раз после общения с Кристиной напоминали: «Будьте осторожны, когда будете уходить. Покидая отделение нейропсихиатрии, будьте очень осторожны, избегайте слежки».

Итак, с комом в горле Гильда объяснила Кристине, что, возможно, они неподходящая для нее семья и девочка будет счастливее в другом месте. Социальные службы нашли ей другую семью, на этот раз в Имоле. Новыми сестрами Кристины должны были стать Джованна и Симона, которым было 18 и 16 лет соответственно. Но их краткое знакомство оказалось настолько негативным, что Джованна много лет спустя получила степень по психологии, выбрав Кристину в качестве темы своей диссертации. Социальные службы рассказали родителям Джованны и Симоны о детях из Басса-Моденезе, которые подвергались жестокому обращению со стороны своих семей, и тогда они предложили дочерям взять одного из этих детей к себе. Девочки были рады появлению младшей сестры или брата – кого-то, о ком можно было бы заботиться.

В их семью отправили Кристину. Девочка приехала 7 декабря 1999 года, и в качестве приветственного подарка Джованна и Симона вручили ей черные бархатные штаны и светло-серый топик, которые купили накануне специально для новой сестры.

Новой семье Кристину описали как «милую маленькую девочку, прилежную, трудолюбивую, любопытную, веселую, симпатичную и ласковую». Однако все их усилия помочь ей освоиться «постоянно сводились на нет двумя любимыми стратегиями Кристины: закатывать истерики и рыдать, как 3-летняя девочка, или лгать, капризничать и неподобающе себя вести, как 13-летняя», как позже писала Джованна. Вскоре Джованна, Симона и их родители поняли, что имеют дело с глубоко неуравновешенным ребенком.

«Кристина жила в своем мире, где