Фантазии Дарио. Тру-крайм с поразительной развязкой - Пабло Тринчия

Доктор Малакреа сказала, что, вопреки данным итальянских и международных научных журналов, «крайне маловероятно», что психолог способен негативно повлиять на ребенка, ведь «внушить ребенку что-то, что подвергает риску его жизнь, крайне трудно». Если дети продолжают рассказывать про обезглавливания на кладбище, распятия, кошачью кровь, убийства и изнасилования после нескольких недель посещений, эти истории «могут быть связаны с фантазиями насильников или с декорациями… которые используются для продажи продукции по всему миру. Фильмы ужасов с элементами детской порнографии – жанр, в существовании которого мы убеждены и с которым часто сталкивается полиция – требует создания декораций».

Ее объяснение показалось мне неубедительным. То, что «декорации» способны обмануть такое количество детей 9–10 лет, убедить, что они находятся на настоящем кладбище, откапывают настоящие тела или убивают реальных детей, маловероятно. Кроме того, полиция, которая «часто сталкивается» с педопорно-фильмами ужасов – это миф, и три агента из ключевых центров по борьбе с детской порнографией с севера, центра и юга Италии подтвердили это. Они отслеживают видеоматериалы, которые циркулируют по всему миру последние 20 лет, и никто из них не сталкивался со снафф-фильмом в сатанистском сеттинге, содержащими сцены человеческого жертвоприношения или употребления крови.

Судебные психологи, поддерживающие Carta di Noto, продолжают оспаривать методы работы с детьми, используемые CISMAI. Время, опыт и новые дела, например, дело детских садов Абба и Сорелли в Брешии или детского сада в Риньяно-Фламинио, наглядно показывают все риски использования таких методов допроса, далеких от нейтральности и беспристрастности. Судебный психолог Марко Лагацци рассказал: «По этой причине все больше и больше экспертов суда отказываются отвечать на вопросы судей о том, а было ли насилие. Это может – и должен – решать только сам судья. Мы можем предоставить психологический портрет ребенка и оценить, способен ли он на дачу показаний. Или подтвердить, что показания ребенка не были даны под давлением или внушением. Ничего более».

Словами Кьяры Брилланти, юриста-психолога, которая была экспертом в ходе процесса в Модене: «Психолог должен быть психологом. Он не может играть роль полицейского, не должен заставлять ребенка говорить. Он должен оставаться нейтральной фигурой. А вот психологов [в процессе Бассы] нейтральными назвать никак нельзя».

Оддина Пальтриньери была уверена, что все дело в деньгах. Она часто это повторяла. На этих детях можно было заработать: приемным семьям, социальным работникам и их начальству из AUSL – особенно последним двум. Они были убеждены, что раскрыли преступление века, и построили целую сеть вокруг него, обеспечив массу людей работой – от консультантов, прокуроров и судей до создателей обучающих курсов и тех, кто получил научные гранты.

Я не знал, соглашаться ли с такой интерпретацией. Хотя я считал маловероятным, что кучка педофилов, для которых характерны проблемы с психическим здоровьем и склонность к действиям в одиночку, случайно собрались в целое сообщество в двух городках Басса-Моденезе, согласиться с тем, что столько психологов решили создать дело на пустом месте только ради заработка, мне было тяжело.

Сотрудник городской администрации Мирандолы отправил мне отчет северного Союза городов Модены. В нем перечислялись расходы на содержание приемных семей, включая защиту и уход за изъятыми детьми, и я остался под впечатлением от увиденного. Общая сумма расходов государства на это дело – включая 5 судебных процессов – составила около 4,5 миллиона долларов. Из этого меньше всего денег досталось приемным семьям, которые в среднем получали 650 долларов в месяц на содержание ребенка. Они не зарабатывали на опеке, несмотря на убежденность многих в обратном. При этом более половины бюджета было выделено на «психологическое лечение». Мягко говоря, неоднозначная позиция.

Работая психологом для AUSL в Мирандоле, Валерия Донати начала руководить независимым учреждением в Реджо-Эмилии. Вместе с ней там работали доктор Джемелли и социальный работник Мария Тереза Мамбрини. Это учреждение называлось Centro Aiuto al bambino (CAB), Центр помощи детям. В 2002 году региональный совет по здравоохранению поручил «лечение вовлеченных в это дело детей CAB, поскольку у них есть необходимые инструменты и опыт для работы с жертвами жестокого обращения».

Один и тот же человек положил начало этому делу, лечил детей, собрал их первичные свидетельства, выбрал новые приемные семьи, отчитывался перед обвинением и судом по делам несовершеннолетних, играл роль ключевого свидетеля в суде и мешал встречам детей с биологическими родителями даже после оправдания. И этот же самый человек продвигался по карьерной лестнице и получал денежную выгоду от своей роли в этом деле. Центр доктора Донати получал от 1250 до 1700 долларов в месяц за каждого ребенка, в зависимости от серьезности случая. В течение примерно 10 лет CAB получил 2,7 миллиона долларов государственных средств, несмотря на наличие вопиющего и потенциально опасного конфликта интересов. Если бы психологи восстановили контакт между детьми и их биологическими семьями, CAB, вероятно, потерял бы финансирование.

Я пытался понять, как это могло произойти. Все глубже погружаясь в историю, я писал, звонил и посещал многих людей, которые на тот момент считали подсудимых виновными: прокуроров Модены, суд по делам несовершеннолетних Болоньи, полицейских. Если мне и отвечали, то коротко и уклончиво. Несколько слов, которые намекали: без комментариев.

Как такое количество экспертов в этом деле умудрились найти невидимое и невероятное, упуская то, что лежит у них прямо под носом? Может быть, я никогда этого и не пойму. Они не подвергали сомнению свои теории, продолжая верить, что история развивалась именно таким путем, хотя целая гора улик указывала на обратное. Они сосредоточились на словах детей, не удосужившись убедиться в их правдивости. После работы с одними и теми же экспертами все дети рассказали похожие истории, и у них развилась паранойя и тревожность, несмотря на то, что им обещали, что открытый разговор снимет груз с их плеч. Как все это произошло? Сейчас нет никакой возможности это выяснить, если только кто-то из тех, кто отказался со мной общаться, вдруг не решит рассказать всю правду. В итоге, после многих лет расследования, мы с Алессией пришли к следующему выводу: стоит предположить виновность человека, как отступить и признать даже малейшую ошибку становится крайне трудно. Именно так маленькая и грязная история о предполагаемой педофилии была раздута до невероятных масштабов и начала поглощать все на своем пути. Целые семьи были разрушены, их дети – травмированы, а пять человек и вовсе погибли.

Когда я искал Валерию Донати, чтобы взять у нее интервью, я узнал, что после многих лет работы в CAB в Реджо-Эмилии она перевелась в другой центр в Модене. Один из ее посетителей сказал,