Фантазии Дарио. Тру-крайм с поразительной развязкой - Пабло Тринчия

что там есть комнаты с игрушками, вероятно, для детей, проходящих терапию. Коллега доктора Донати подтвердила, что несколько лет после судебных процессов Бассы центр предоставлял экспертов для судебных процессов в Модене, Реджо-Эмилии и Ферраре. Когда я попросил доктора Донати об интервью, она ответила:

«Я глубоко уважаю пережитую боль этих семей, особенно девочек и мальчиков, а также их право на частную жизнь. Теперь это взрослые мужчины и женщины, которые стараются вернуться к нормальной жизни после пережитых сложностей и страданий. По этой причине, пусть я и хочу высказать свое мнение по ряду ключевых моментов, а также прояснить детали, которые были искажены со временем, я не рассматриваю возможность сделать это публично или при помощи медиа, даже когда меня несправедливо атакуют».

Я пытался связаться с ней еще несколько раз, как по телефону, так и лично. Мне хотелось услышать ее версию событий. Безуспешно.

Единственным человеком, который согласился встретиться со мной, был Марчелло Бургони, бывший начальник доктора Донати. Он, спокойный и вежливый человек с седыми волосами и усами, давно вышедший на пенсию, пригласил меня в свой дом в Мирандоле. Мы прошли через холл и внутренний двор в столовую. Он предложил мне присесть за стол, хотя сам не сел, а остался стоять, прислонившись к шкафу. Я чувствовал его нервозность. Бургони рассказал, что в то время ни у кого из его социальных работников, полиции или судей не было опыта в такого рода делах – это было впервые для всех. Его обязанности ограничивались сбором свидетельских показаний и предоставлением доказательств суду, который затем решил действовать независимо. Забрать детей решили не социальные работники, а судьи. Я возразил. Суд по делам несовершеннолетних действовал, опираясь на предупреждения из его офиса, доверяя его мнению и мнению доктора Донати.

– Доктор Бургони, почему все дети, которые побывали у вас в кабинете, рассказывали такие странные истории?

– Я неоднократно задавался тем же вопросом, но так и не смог на него ответить, – развел руками он.

– Вы верите, что ритуалы на кладбище и правда происходили? – надавил я.

– Не знаю. Не знаю. Если честно, понятия не имею, – покачал головой Бургони.

Я был поражен. Этот человек поручил дело, которое требовало специальных знаний и высокого уровня профессионализма, молодому и неопытному психологу и одобрил ее работу. Доктор Бургони присутствовал при большинстве изъятий, ведь именно он зачитывал плачущим родителям приказы о приостановлении опеки из-за подозрения в проведении сексуальных и сатанинских ритуалов с участием детей. Но дети никогда не обвиняли своих мам и пап. А теперь он не знал, верить ли этим историям?

– Нет, минуточку. Детей изымали после того, как они сообщали о домашнем насилии, а не до этого, – поправил меня он.

Я прервал его. Это была ложь, очевидная ложь. Во всех отчетах, в сотнях страниц стенограмм слушаний и судов, говорилось обратное. Дети сами говорили это судье. Я назвал всех 16 детей, одного за другим. Всех, кого забрали из семей, не имея никаких доказательств. Доктор Бургони покачал головой:

– Достаточно… Этого достаточно, потому что я не думаю… Кажется, что условия не предполагают… История была написана и переписана судами, так что теперь она выглядит так и не может выглядеть иначе. Такова истина сейчас.

Но ведь подсудимых не только обвиняли, но и оправдывали. Причем в нескольких судебных процессах. О какой истине он говорил? Неужели он все еще верил, что методы, использованные его психологами, были приемлемы?

– На тот момент выбранная методология была легитимна. В том смысле, что это был первый опыт.

– То есть вы могли ошибиться?

– Все могут ошибиться… Все могут.

Я попросил его объяснить, почему всех братьев и сестер – Скотта, Ковецци, Морселли – разлучили. Однако к тому моменту доктор Бургони уже спрятал голову в песок:

– Я… Я не могу продолжать этот разговор.

Он хотел, чтобы я ушел; он чувствовал исходящую от меня «угрозу». Перед тем, как уйти, я взглянул ему в глаза.

– Глубоко в сердце вы верите, что не разрушили жизни этих детей?

Доктор Бургони громко сглотнул. Прикрыв рот одной рукой, второй он распахнул передо мной входную дверь, намекая, что мне пора.

Вечерний воздух был прохладным. Перед тем, как сесть в машину, я долго шел по улице и обдумывал наш разговор – недолгий, полный противоречий и сомнений. Интересно, что доктор Бургони на самом деле думал об этом деле?

21

Вчетверг, 26 июля 2018 года, в 10:25 я стоял на светофоре за пределами Падуи, когда вдруг почувствовал вибрацию телефона. Сообщение в WhatsApp. Когда я прочитал имя отправителя, у меня чуть не отказало сердце: это была Марта. Я немедленно притормозил. Машины позади меня протестующе засигналили, но я этого почти не слышал.

«Здравствуйте, Пабло. Не знаю, есть ли у вас еще мой номер, но вы связывались со мной насчет расследования дел в Мирандоле и окрестностях. Извините, что послала вас. С тех пор я не могу перестать об этом думать, потому что считаю, что вы правы. Меня всегда терзали сомнения».

Кажется, я перечитал это сообщение 5 или 6 раз перед тем, как наконец продолжить движение. Из всех детей, которых изъяли и которых я нашел, чаще всего я думал именно о Марте. Ее история, как и трагическое самоубийство ее матери, глубоко меня тронула. Я часто задавался вопросом, как 8-летняя девочка могла справиться с влиянием такой травмы. После прибытия Марты в Ченаколо-Франческано ее прошлое было стерто. Учитывая то, каким категоричным был ее отказ, я не ожидал, что она со мной свяжется.

На следующее утро мы с Алисией отправились в Реджо-Эмилию с сумкой, набитой отчетами, которые Марта попросила нас взять. Она хотела знать все, что о ней писала доктор Донати, и прочитать медицинское заключение доктора Маджиони, чтобы попробовать разобраться, что именно она сказала сама, а что ее заставили сказать. Мы встретились на парковке за городом. Застенчивая маленькая девочка в красном свитере, которую я помнил по видео с экспертами суда, исчезла. Она превратилась в красивую молодую женщину с волнистыми волосами и светлым лицом.

Когда мы сели в машину, Марта сказала:

– Вы первые люди, с которыми я это обсуждаю. Даже мой парень не знает.

– И даже твои друзья? – спросила Алессия.

– Никто не знает. Я многое забыла о том времени. Но я на сто процентов уверена, что все выдумала. Истории, которые я рассказывала социальным работникам, психологам, судьям… Ничего подобного со мной не происходило. Думаю, что кто-то