Современный румынский детектив - Штефан Мариан

Несмотря на то что я погрузился в свои позолоченные грезы, я заметил, как двери бесшумно раздвинулись, пропуская его. Он жевал резинку и вертел, наматывая на указательный палец, золотую цепочку. Выглядел он отлично. Он излучал уверенность, которой сражал наповал целое поколение фрайеров.

Усевшись напротив меня, он долго меня разглядывал, улыбаясь, продолжая жевать жвачку и крутить цепочку, Потом выговорил:

— Салют, Горемыка!

Я не удостоил его ответом. С тех пор как мы виделись в последний раз, у него стали заметнее мешки под глазами, а увесистый зад сполз почти до пяток. Я протянул ему меню. Он глянул на него, как на подрывную листовку, и, подняв непринужденным жестом правую руку, громко щелкнул пальцами. Почуяв появление крупной дичи, парнасец прибежал рысью. Когда бедняга собрался открыть рот для приветствия, его жестом заставили молчать и величественно отдали заранее заготовленный приказ:

— Порцию обжаренной цветной капусты, телячью вырезку а — ля Веллингтон с гарниром из натурального картофеля, грибов и свежей зелени, тосты, масло, салат "Атене", "Куп Жак", бананы, кофе. Вот так. Пить будем? — спросил он меня. Я дал понять, что сам пить не буду, но он, если есть желание, может выпить хоть венецианскую лагуну. — Тогда, — продолжил он, — только для меня бутылку" Мурфатлара-68".

— А вы? — наклонился ко мне официант.

Все так же молча я показал жестом, чтобы он поставил двойную галочку у тех загадочных иероглифов, которые нацарапал в своем бортовом журнале. Он удалился, словно посол по особым поручениям, всем видом демонстрируя важность возложенной на него миссии.

Я закурил сигарету и посмотрел в глаза самого подлого носителя неукротимого духа, какого мне доводилось видеть. Со своей обычной жестко — кислой усмешкой он пожирал меня глазами, не подозревая, как долго и страстно я мечтал — еще со времен, когда этот хорек оплатил мне вступительный взнос в народный университет без права выхода на улицу, — быть официально назначенным на должность его зубного врача. Назначение задерживалось, но надежды я пока не терял. Я боялся одного: как бы кто другой не отомстил ему раньше меня, хотя это и маловероятно. Бог нравственной нечистоплотности, обозначенный кличкой Парандэрэт, всегда выходил чистеньким из своих грязных дел. И при всем при том, что его можно было обвинить по целой простыне статей уголовного кодекса, до сих пор никто не поймал Парандэрэта с поличным, так как он был надежно защищен массой доказательств своей преданности законам. Парандэрэт был человеком не только с идеями, но и с крупными фондами. Исполнение он всегда предоставлял кому-то другому, кто и нес потом ответственность перед законом, А Парандэрэт рук никогда не пачкал. Однако совесть его была настолько черна, что сам Сатана, всегда жаждущий заполучить к себе в котел негодяя пожирнее, давно уже облизывался и глотал слюнки в ожидании такого лакомого куска.

Мне нужна была хоть небольшая разрядка, поэтому я спросил:

— Как дела?

— По — всякому, — скривился он. — Клиентура теперь не та, что прежде.

— Теперь все не так, как прежде! — подсыпал я соли ему на рану.

— Вот именно! — вздохнул он. — Этот город протухает все сильнее, вонь невыносимая. Боишься уже цветочек сорвать. Честность и бдительность стали всеобщим девизом. Что поделаешь, тяжелые времена!

В его глазах читалась ностальгия по прежнему воровскому раздолью. Крутившаяся вокруг пальца цепочка издавала легкое гусиное шипение.

— А как поживает твоя любовница?

— День ото дня она обходится мне все дороже, — с отвращением сказал он и цыкнул зубом. — Скоро мне придется греться на солнышке, иначе я не сведу концы с концами, — заключил он, покачивая головой и выдвигая нижнюю челюсть.

Он был великолепным актером и до такой степени пропитался соусом а — ля Тартюф, что никто не сумел бы его разоблачить. Он поднес ко рту бокал, который официант наполнил наполовину вином, наполовину подобострастием.

— Желаю счастья!

— Здравия! — пожелал я самому себе, вспомнив обо всем, что пришлось перенести.

Желтоватые белки глаз изъеденного временем мастера по социальным реактивам заблестели:

— Именно так, здравия! Настало время сесть в машину и сказать" адью" этому сброду. Надо же, какие безобразные знаки остаются на лице, если пользуешься общественным транспортом! — Он опорожнил бокал. — Купить, что ли, золота?

Я перевел взгляд с двери на окно. Солнце начинало тускнеть, как плесенью, его покрывали приплывшие откуда-то комковатые, сизо — грязные тучи. Я вспомнил о Серене, и меня затопила волна блаженства.

— Пока еще можно жить за счет чужой глупости! — философствовал мой сотрапезник, — Однако особенно не разживешься. Если и найдешь фрайера на роль пайщика, то его деньги, большие ли, малые, все труднее пускать в оборот…

Я посмотрел ему прямо в глаза и спросил:

Знаешь ли ты какого-нибудь большого любителя подводной охоты?

Он не моргнул. Цепочка с шипением стала раскручиваться в другую сторону.

— Ты что, забыл? Я совершенно равнодушен к спорту. А почему ты спрашиваешь?

Пожав плечами, я собрался задать второй вопрос, когда в зал вошел нью Пинкертон. Нюх меня не обманывал: как ни старался он вести себя непринужденно, от него за километр несло шпиком. Это был блондин соловой масти, разодетый по моде

Дикого Запада. Он развалился за столиком недалеко от входа и начал откровенно оглядывать зал, давая понять, что разыскивает знакомых. На миг наши взгляды встретились. Взор доброжелательный и безмятежный, похвалил я его, но зачем так опережать события? Ладно, сначала пусть им займутся официанты, тем более что один из них уже засуетился.

Парандэрэт, тертый калач, как бы случайно повернулся в ту сторону, куда я смотрел, и пропел козлетоном:

— Ну и ну, какой дождик идет за тобой по пятам, братец мой! Даже смотреть больше не хочется! — Он закрыл лицо растопыренными пальцами, и его перстни засверкали, отражая красный шелк гардин, которые только что задернул помощник официанта. — Что за напасть на нас свалилась!

Да, он был талантливым актером. Перестав обращать на него внимание, я занялся яствами. Ел молча, размышляя о только что сделанном открытии. Я пришел к выводу, что самым доходным видом косоглазия является расходящееся, которое встречается у зубных врачей и официантов, ведь только им удается одновременно заглядывать тебе в рот и в кошелек.

Когда подали кофе, я вновь приступил к делу,

— Накатай мне имена толстосумов, которые занимаются филателией.

— Из наших? — Да.

Он подумал, ковыряясь в зубах, закурил, и вместе с дымом изо рта у него вылетело несколько имен, а среди них и то, которое меня интересовало.

Не давая ему опомниться, я спросил:

— А кто из твоих приятелей заинтересовался марками в последнее время?

— Кроме тебя, у меня нет ни одного приятеля! — проскулил он, прижимая руку к сердцу.

Не дав ему развернуть во всем великолепии свой лицедейский реквизит, я рявкнул:

— Имена!

Однако Парандэрэт не обратил внимания на мой окрик, считая себя хозяином положения.

— И тех, кто сидит в санатории? — решил пошутить он.

— Нет. Пускай себе отдыхают. В деле, о котором идет речь, они участвовать не могли.

Полагая, что настал момент прибегнуть к уверткам, он хрюкнул:

— У меня есть такие карточки! Чудо! — он поцеловал себе кончики пальцев. — Девушки — одна к одной! Тебе тоже надо купить хоть один комплект.

Я перехватил на лету его указательный палец вместе с цепочкой, которая вращалась, как маленький пропеллер, и отогнул его почти перпендикулярно ладони, до предела растянув ему мышцы. Казалось, он вот — вот перекувырнется. От боли он запищал, как мышь.

— Идиот! — сказал я тихо. — Я столько лет жду, что ты заплатишь мне долги, а ты придуриваешься! Если б ты выплатил хотя бы только проценты, и тогда я жил бы по — царски!

С омерзением отпустив его взмокший палец, я подумал, что надо бы продезинфицировать руки.

— А у тебя есть моя расписка? — глумливо проблеял он, тотчас вернув себе утраченное было, немного помятое достоинство и собираясь разыграть твердость характера — дать мне по морде, — что читалось в его глазах.

— Когда ты учил меня красть, я плюнул тебе в лицо, но я был слишком молод, чтобы заставить тебя выдавать мне расписки!

— Но раз ты научился предъявлять претензии, — брезгливо выдавил он, — то этим обязан мне! — И тут же вошел в любимую роль: — Неужели ты, сопляк, да вдобавок по уши в дерьме, воображаешь, что я забыл дни, когда вы подыхали с голоду и у вас не было ни гроша за душой? Да и после ты оказался таким лопухом, что вздумал жениться на ней! Кто тебя приютил, кто тебя кормил — поил, кто тебя одел — обул, кто?