Современный румынский детектив - Штефан Мариан

Так могло продолжаться весь вечер. Я поднес к губам палец:

— Ш — ш–ш!

От негодования у него глаза вылезли из орбит. Он набрал в легкие побольше воздуха, зажмурился и приготовился еще что-то изречь.

— Цыц! То, что ты подтолкнул меня к дверям тюрьмы, ладно… И где бы я ни пытался стать человеком, из-за тебя, клейменного каленым железом, внушал всем такие подозрения, что до сих пор с души воротит, — ладно!.. И что я уже сам перестал себе верить, а другие и подавно, — шут с ним! Но того, что ты изнасиловал мою жену и заставил меня всю жизнь мучиться вопросом, чей это ребенок, которого она родила, я тебе не прощу никогда!

Парандэрэт окаменел от изумления. Он и не подозревал, что я об этом знаю, что знал все долгие годы, когда каждый день страстно мечтал его убить. Но мог ли я убить отца единственного любимого существа на свете? Мог ли я его убить, даже если и не сомневался в том, что он загубил мою жизнь? Разумеется, нет!

Выглядел он жалко. Оказавшись на моем месте, он убил бы меня как бешеную собаку. И теперь он до смерти боялся, что я поступлю именно так. Он думал, я только сейчас все узнал. Животный страх на лице Парандэрэта внушал мне отвращение, и я отвел глаза.

Соловый блондин завязал беседу с дамой. Моего присутствия он демонстративно не замечал. Великий маэстро румынского эпического жанра удалился со свитой общественных осведомителей, клепавших велеречивые доносы на его талант.

Я закурил сигарету и отхлебнул глоток остывшего кофе. При других обстоятельствах ни за что не обратился бы к этому отбросу общества, но, хоть мне и трудно было это признать, я пока нуждался и в нем, и в его связях с преступным миром Бухареста.

Я протянул ему ручку и лист бумаги,

— Будь добр, напиши. имена, которые меня интересуют.

Он казался удивленным. Видимо, только сейчас до него дошло, чего я от него хочу. Он нацарапал что-то на листке и протянул мне.

— Имей в виду, — устало прошептал он, — я не всеведущ. Однако эти субъекты с большой долей вероятности могут быть замешаны и в деле Манафу.

— Так ты знал?

Он скромно улыбнулся,

— С каких пор?

— С того момента, как ты упомянул о марках.

Ну, вот теперь все встало на свои места. Значит, он только делал вид, что не понимает, чего я добиваюсь. Такой тип, как он, погрязший в разного рода темных делах, непременно должен был знать все, ведь он был одним из главных отводных каналов для сточных вод города.

Не читая, я сунул бумажку в карман, а Парандзрэт проделал то же с моей ручкой.

— Дай мне хоть одну надежную нить! — попросил я.

Он посмотрел на меня тем туповатым взглядом, который появлялся у него в минуты искренности.

— Разве ты не должен быть мне благодарен за тот клубок, который я тебе дал?

— Разумеется, если только он не приведет на зеленую полянку, где нет ни боли, ни страданий.

Он выбрал самый красивый банан и очистил его с такой осторожностью, словно тот начинен взрывчаткой.

— Конечно, и кладбище — спокойное местечко. Однако не стоит спешить. Чутье мне подсказывает, что игра, в которую ты вступил, для тебя новая и ты пока не в состоянии понять ее правил. Я не взял бы тебя арбитром, даже в резерв… Нет у меня ни одной надежной нити. Попытайся узнать у тех, чьи имена я тебе дал. Не исключено, что в твоем деле замешаны дилетанты, но из профессионалов — только те, кто есть в списке.

Я поверил. Мне оставалось самому искать свою Ариадну.

— Ты на машине? — спросил я, скосив глаза на белобрысого легавого, который что-то слишком быстро сумел завоевать благосклонность своей дамы. Этот трюк понял бы даже ребенок.

Парандэрэт сделал вид, что не слышал вопроса. Мне пришлось в доходчивой форме объяснить ему, что он должен отказаться от театральных эффектов и скромно, незаметно исчезнуть, поставив машину с ключами за Белой церковью, а сам добираться домой на такси: ведь, в конце концов, он многовато выпил.

И все же оставалась небольшая неясность, которую он тут же вынес на обсуждение:

— А гонорар?

Я злобно глянул на него, и он понял, что, желая угодить, переборщил. Ему хотелось дать мне понять, что мы снова друзья, все забыто и, следовательно, за услуги ему причитается.

Из хлебного мякиша я скатал шарик и швырнул ему в лицо с ловкостью бывшего чемпиона по плевкам сквозь зубы. Слепой шмель попал ему точно промеж глаз. И тогда я произнес заключительный монолог:

— Советую не ставить мне палки в колеса. Если потребуется, я тебя найду. А теперь — убирайся!

Он ушел, согнувшись под грузом злополучного для него обеда. У меня не было ни малейшего сомнения, что при первом же удобном случае он постарается побольнее меня ужалить. Оставшись в одиночестве, я сконцентрировал внимание на шпике. Попросил у официанта счет, а в качестве компенсации за то, что не оскорбил его чаевыми, потребовал кофе по особому заказу: очень горячий и горький, как любовь двух несчастных горемык, которые под конец пьесы впадают в столбняк от известия, что он — дедушка, а она — соответственно — его внучка.

Ожидая кофе, я размышлял о тяготах жизни и чистил банан. Жизнь тоже как банан: сначала вкусишь плод, а потом разобьешь голову, поскользнувшись на кожуре.

Я вздохнул: вот и исполнились мои желания. Они напали на мой след даже раньше, чем я ожидал. Однако отнюдь не из-за поэмы, прочитанной Мальвиной, а потому, что хорошо знали мои прежние ходы — выходы. Первый же телефонный звонок из вестибюля, как только я там покажусь, будет услышан в отделении милиции.

Глава VI

ЕСТЬ ЛИ ПРЕДЕЛ НЕВЕЗЕНИЮ…

Когда один из помощников старшего официанта, шустрый парнишка, посмотрел в мою сторону, я поманил его пальцем. Протянув две новенькие купюры по десять леев, я отметил, что мой статус в социальной иерархии поднялся достаточно высоко, и решил ковать железо, пока горячо:

— Юноша, мне бы хотелось исчезнуть отсюда волшебным образом. За мной гоняется одна особа, решившая во что бы то ни стало надеть мне на палец обручальное кольцо. Не знаешь ли ты другого выхода отсюда, кроме традиционного?

Он впал в задумчивость. Однако думал он о чем угодно, кроме моей просьбы. Наверняка его интересовало, насколько вздорожали малолитражки. Что поделаешь, молодости свойственна любознательность! Я привел в равновесие стрелку его

компаса, после чего он научился ориентироваться в жизни и приумножил свой бюджет еще на две купюры. Теперь я мог попросить у него что угодно, например открыть створку окна за гардиной, возле которой я сидел.

Я бросил взгляд на столик Вальяжно Развалившегося Дылды. Великий сыщик прощался со своей дамой. Видимо, считая себя хозяином положения, он со спокойной совестью ждал, пока я выйду из ресторана.

Когда я почувствовал, что по ногам потянуло ледяным холодом, я сделал вид, что уронил платок, и нагнулся за ним. Но выпрямиться забыл. Я прокрался за гардину, уселся верхом на подоконник, спрыгнул на летнюю террасу и растворился во тьме.

В условленном месте я нашел машину Парандэрэта — аккуратный, тщательно ухоженный" таунус". Я был в одном костюме — дубленка осталась в гардеробе, — и мороз прохватил меня до костей. За два часа температура настолько понизилась, что я забеспокоился: неужели наступил новый ледниковый период?

Я открыл дверцу и уселся за руль. Подув на руки, повернул ключ зажигания. От мысли, что новая дубленка появится у меня не скоро, стало еще холодней. Улица была пустынна. Только я собрался нажать на акселератор, как кто-то похлопал меня сзади по плечу. Я обернулся, и в тот момент, когда облокотился правой рукой на спинку сиденья, стальной браслет по — змеиному обвил мне запястье.

— С этой минуты считай себя арестованным! — прокаркал приглушенный голос.

Я зажег свет. Вытаращенные глаза на каменном лице, и при этом самодовольная развязность от сознания, что обставил меня. Он был похож на известного литературного героя, который чесал свою деревянную ногу.

— Я и не представлял, какие вы набитые дураки. Зачем вы вздумали меня арестовать? Кому это поможет? — горько улыбаясь, спросил я.

Он жестом показал, чтобы я не усложнял своего положения. Я погасил свет, а он приказал мне обычным в таких ситуациях тоном:

— Поехали!

— Да, сэр! — рявкнул я. — Куда?

— Проспект Виктории…

Он не успел назвать номер дома. Я сидел повернувшись к нему, и связывавшая нас пуповина оказалась более чем кстати. Схватив его правой рукой за горло, а левой — за затылок, я напрягся и опрокинул его на переднее сиденье, как в младенчестве вертела его матушка. Он завис в неудобной позе: голова почти достает до пола, а ноги упираются в потолок. Я рывком включил сцепление, колеса жалобно взвизгнули, нарушив сонную тишину, и я медленно, как на прогулку, поехал к Снагову.