Капитали$т: Часть 4. 1990 - Деметрио Росси

— Боря, — сказал я, — очевидно, у подростков, которые живут в этом доме, имеется пытливый ум и большое количество свободного времени. Детишки просто решили узнать, как будут смотреться перила без деревяшки… Я удивляюсь, как они весь дом по кирпичику не растянули еще… Осторожно!

— Что такое? — напрягся Боря.

— Сам не видишь? Кто-то маленько напустил, не вляпайся!

На полу чернела характерно пахнущая лужа.

— Свежак, — сказал Боря задумчиво. — Ваш этаж скоро?

— Уже пришли, — ответил я, доставая связку ключей из кармана. — Металлическую дверь ставить нужно…

— Ага, — сказал Боря, который был чем-то определенно озадачен.

Я хотел поинтересоваться, что именно смутило моего охранника, но не успел. Послышался звук торопливых шагов сверху, и Боря, всегда громоздкий и неповоротливый, с каким-то немыслимым проворством отпихнул меня и огласил подъезд зычным криком:

— На пол!

Я упал на грязный пол, и в ту же секунду что-то сверкнуло и очень хлестко, оглушительно грохнуло. Так, что уши заложило.

Кажись, нас убивать пришли, подумал я, отмечая про себя, что страха никакого нет, только есть ощущение, что все произойдет очень быстро. И сразу же, еще несколько хлопков. Кажется, три.

Бах! Бах! Боря, лежа на полу, стрелял в сторону лестницы, ведущей на верхний этаж, и дико матерился. Оттуда ответили еще несколькими выстрелами. Воняло гарью и потревоженной штукатуркой. Звякнуло стекло, похоже, что стрелявшие попали в подъездное окно. Еще я узнал, что «пуля у виска» не свистит. Совсем нет, она скорее шуршит: «Ш-ш-ш…» Не самое приятное ощущение. Еще, когда в тебя стреляют, ты кажешься себе очень большим. Испытываешь острое желание стать хоть немного поменьше, покомпактнее.

— … мать! — заверещал откуда-то снизу возмущенный женский голос. — Нажрутся, скоты такие, и буянят, а нормальным людям завтра на работу! Вот я сейчас вызову! Позвоню и вызову! Петя-а-а! Петя-а, выйди!

— Бу-бу-бу-бу… — послышалось неразборчивое бурчание Пети, которому, похоже, выходить и разбираться с дебоширами совершенно не хотелось.

— Какой ты на… мужик⁈ — торжественно задала риторический вопрос соседка снизу и возмущенно хлопнула дверью на весь подъезд.

Боря держал лестничный пролет верхнего этажа на мушке. Я тихо лежал на полу, усыпанный штукатуркой и пылью. Сюрреализм происходящего буквально зашкаливал.

— А девяностые еще толком и не начались, — пробормотал я, после чего Боря, наконец, обратил на меня внимание.

— Целы, Алексей Владимирович?

— Цел, — подтвердил я, — но это не точно. — А что с нашими врагами, они повержены?

— Не знаю, — сказал Боря, пристально вглядываясь в подъездную темноту. — Кажись, свалили.

— Наверх⁈ — удивился я.

— А куда ж еще? — пожал плечами Боря. — На чердак, а оттуда в соседний подъезд, дело нехитрое… мы, когда пацанами были, так лазали…

Я поднялся и отряхнул пыль.

— Самого-то не зацепило?

Боря улыбнулся.

— Порядок! Подфартило нам, Алексей Владимирович. Очень подфартило. Они же из обреза сначала пальнули. Вот, полюбуйтесь. — Боря кивнул на порядочное отверстие в стене. — Если бы взяли маленько ниже… Амба! Считайте, второй раз родились.

— Пошли в квартиру, — сказал я со вздохом. Но спокойно удалиться нам не дали. Дверь квартиры напротив моей открылась и в проеме возникла соседка — глубокая пенсионерка, которую, как говорили, уже почтил своим визитом склероз. Она была в халате, с растрепанными волосами и почему-то с церковной свечей в руке.

— Погромы? — спросила она деловито. — Уже началось?

— Идите, мамаша, на боковую, время позднее, дружелюбно сказал Боря, сжимавший в руке дымящийся «ТТ».

— Погромы, — сама себе ответила соседка и добавила: — Тогда вам обязательно нужно посетить четвертую квартиру. Где живет эта профурсетка… как ее… — соседка глубоко задумалась и память в этот раз ее не подвела: — Фа-и-на Ми-хай-лов-на! — по складам произнесла она ненавистное имя-отчество.

— Погромов сегодня больше не будет, — сказал я, открывая дверь. — Проходи, Боря.

— А еще приличный молодой человек, — покачала головой соседка. Ей определенно хотелось погромов.

Мы сидели с Борей на кухне и пили чай. Милицию, к слову, так никто и не вызвал.

— Правильно сделали, — одобрил Боря несознательность моих соседей. — Во-первых, телефон хорошо если в двух-трех квартирах есть. А там люди неглупые, понимают. Вызови ментов, так потянут свидетелем, протокол, показания. Никого не убили и ладно. А во-вторых, ты сегодня милицию вызовешь, а завтра лихие ребята тебя в темном подъезде прищучат… Нет, Алексей Владимирович, народ не дурак… Народ все понимает!

— Народ все понимает, — согласился я, — народ только одного не понимает, Борис, где вы «ТТшник» нарыли, спрашивается? Серега дал?

Боря со вздохом кивнул.

— Это из трофейных, — сказал он вполголоса. — В прошлом году у «чехов» отняли, помните?

— Помню, — сказал я. — Только, Боря, попадешься со стволом на кармане, отмазывать тебя потом…

Боря обиженно шмыгнул носом.

— Ладно, — подобрел я. — Ты мне, как-никак, сегодня жизнь спас. Если бы со мной не пошел… Короче, с меня причитается.

Боря расплылся в довольной улыбке.

— Стрелять-то тебя где научили? — спросил я.

— В морской пехоте! — отчеканил Боря. — Старшина запаса!

— Интересно… — сказал я задумчиво. — Попал ты в кого? Или нет?

Боря потупился.

— Темно было, — виновато сказал он. — Ни черта не видать. Может кого и зацепил, но не сильно. Меня та лужа насторожила, перед вашим этажом.

— Даже так? — удивился я.

— Да, — сказал Боря. — Я сначала насторожился, а потом слышу — с верха бегут. Тут все и прояснилось. Я вас отпихнул, ствол выхватил и давай шмалять.

— А если бы они не промазали? — спросил я серьезно.

— Но ведь промазали же, — легкомысленно ответил Боря, отхлебывая цейлонского чая из антикварной фарфоровой чашки.

Очередное военное совещание началось на следующий день, ровно в девять ноль-ноль. Присутствовали оба моих компаньона и братья-штангисты Матвей и Андрей. Все были мрачны и полны решимости.

— Кто? — задал сакраментальный вопрос Серега. — Какие будут мнения?

Матвей поерзал в кресле, которое жалобно скрипнуло под его весом.

— Какие мнения, Серег⁈ Че тут сложного, я не пойму? Гусар, ясен пень. Или кто-то из его шпаны.

— Тот же Береза, — подсказал Валерик. — Мы его отпустили, проявили гуманность…

— Это одно и то