Сказания о белых камнях - Сергей Михайлович Голицын

изменило татарам счастье, грудью встали перед ними храбрые чехи и в битве под Оломуцем разбили один из отрядов Батыя. Повернули татары вспять на восток, опять прошли насквозь землю Русскую и остановили коней в низовьях Волги.

Народы Европы вздохнули с облегчением. Не увидели они татарских быстрых коней. А всю тяжесть страшного ига монголо-татарского приняла на себя Русь. Загородил народ русский западные страны своим измученным телом, как бы щитом.

Тяжко досталось Руси. Но не приуныли жители городов и селений. Те, кто уцелел, вернулись на свои старые пепелища. И тотчас же принялись осиротелые люди землянки копать, чтобы от дождя и мороза укрыться. И не отдали они врагам свои мечи, да копья, да колчаны со стрелами, а припрятали.

Во время Отечественной войны служил я в составе тех войск, какие освобождали униженную, сожженную, но не покорившуюся Белоруссию.

Много раз приходило мне тогда на ум страшное татарское нашествие. На всю жизнь запомнил я одну маленькую деревеньку Олá Гомельской области, затерявшуюся в болотах Полесья.

Гитлеровцы из мести за убитых партизанами эсэсовцев загнали всех жителей той деревни в две или в три избы, забили окна досками и подожгли. Тех, кто выскакивал, они тут же расстреливали, а потом запалили и всю деревню.

Я попал на пожарище весной, на второй или третий день после изгнания врагов. Как нелепые башни, высились на пожарищах закоптелые печи. Оборванные женщины что-то деловито искали меж обугленных бревен. Другие женщины в самодельных таганках в щербатых горшках варили картошку. Дети в лохмотьях копошились вокруг, и лица у всех были сухие, серые, окаменелые, с глазами, разучившимися плакать. Стоял кисловатый, отвратительный запах мертвечины, заглушавший запахи пробуждающейся земли.

Я наткнулся на обгорелый скелетик младенца так лет шести; верно, его только что вытащили из пожарища. Был ли это мальчик или девочка, не знаю. Почему-то уцелели ноги, обернутые холщовыми онучами, перевязанные лыковыми тесемками и обутые в лапоточки.

Вокруг пожарищ стояли яблони, иные из них погибли от огня и раскинули во все стороны черные, изуродованные и рогатые сучья. А другие яблони обгорели только с одной стороны, и две-три их ветви уцелели. И каждая такая живая ветвь, словно пеной, была осыпана белыми и бело-розовыми цветами, прекрасными, как сама красота, как белая царевна Покрова на Нерли.

И я подумал, что и в сожженном татарами Владимире когда-то так же деловито разбирали женщины обгорелые бревна, копали землянки, варили на таганках пищу. И никто не плакал — некогда было плакать. И пахло весной и трупами. И, может быть, непохороненный скелет младенца, обутый с холщовые онучи и в лыковые лапоточки, лежал в стороне.

И так же пышным белым и бело-розовым новозданным цветом цвели по владимирским холмам и оврагам полуобгорелые яблони. И стояли прекрасные, как яблоневый сад, белокаменные закоптелые храмы…

Много преданий, сказок, былин, поговорок, пословиц пошло на Руси после Батыева нашествия, после монголо-татарского ига. И нет сказания поэтичнее и прекраснее, чем «Сказание о невидимом граде Китеже».

В летописях о таком городе нет ни единого слова, но сохранилась весьма чтимая среди старообрядцев древняя «Книга, глаголемая летописец».

В той книге рассказывается, как пришел на Русь лютый хан Батый с несметным войском, как татары пожгли многие города и селения, а жителей — кого поубивали, кого в неволю угнали. Брал хан Батый города один за другим, пока не подошел к самой Волге. На другом берегу стоял город под названием Малый Китеж. Переправились татары через Волгу, осадили его и взяли приступом. Все жители были убиты, одного лишь Гришку Кутерьму татары пощадили. Он взялся показать им дорогу в Большой Китеж, а стоял тот город, прекрасный и несметно богатый, за трясинами зыбучими и трущобами лесными на трех горах на берегу озера Светлояр. Правил там князь Георгий Всеволодович.

Встретило княжеское войско татар на берегу реки Керженца. Страшная битва кипела весь день до солнечного заката. Под покровом ночи князь с оставшимся войском отступил к городу. Китежане заперлись за его дубовыми стенами и в трех церквах, стоявших на трех горах над озером, начали молиться.

И будто молились они столь усердно, что богородица укрыла их город. Город исчез. Татары, пораженные чудом, в страхе отступили, а предателя Гришку убили.

По одному сказанию — Китеж остался на трех горах, но люди не могут его видеть, и только в тихую погоду и только немногие «благочестивцы» различают в озере отражение его изб, башен и церквей, могут услышать малиновый звон его колоколов.

По другому сказанию — город ушел глубоко в землю, и те же «благочестивцы» могут услышать звон его колоколов.

По третьему сказанию — город утонул, ушел в озеро, и опять же лишь «благочестивцы» могут в чистой воде разглядеть его и услышать звон колоколов.

Многое в этих сказаниях идет от подлинной истории, но разные события в памяти народной перемешались. Князь Георгий Всеволодович — это великий князь Суздальский Юрий (Гюрги) Всеволодович, битва при Керженце — это битва при Сити, в которой, однако, князь Юрий погиб, а спасся его брат Святослав. Город Малый Китеж — это старинный Городец на Волге, близ которого теперь построена Горьковская ГЭС. Непроходимая дорога, по которой татары не смогли добраться до Большого Китежа, — это дорога на Новгород. Озеро Светлояр действительно существует. Оно находится в тридцати километрах от города Семенова Горьковской области близ села Владимирского на реке Люнде.

А где же сам невидимый град Большой Китеж?

Многие писатели побывали на берегах таинственного озера, написали о нем проникновенные строки. Были там Мельников-Печерский, Короленко, Пришвин, Дурылин, поэты Клюев, Волошин. «Голубым оком с березовыми ресницами» назвал то озеро Пришвин.

Римский-Корсаков создал свою бессмертную оперу — «Сказание о невидимом граде Китеже».

Когда было мне шестнадцать лет, взял меня с собой в те края один молодой ученый-фольклорист помогать ему записывать сказки, песни, частушки.

Прибыли мы на озеро Светлояр в тот самый день престольного праздника Владимирской богоматери, когда множество людей собралось на трех прибрежных горах. На одной горе, заросшей лесом, я увидел такое, словно попал даже не в XVI век, а в древние языческие времена. Старухи с восковыми, изможденными лицами молились озеру и деревьям, а две самые рьяные попытались ползти вдоль топкого берега.

На средней горе предприимчивые и не столь древние старухи бойко торговали семечками, пряниками и разной снедью. На третьей горе парни и девчата под гармошку плясали и пели лихие частушки.

Ходил я вокруг озера. Круглое «голубое око с березовыми ресницами» было совсем небольшое, меньше километра в поперечнике.