Я тебе изменяю - Амелия Борн

помогла с мальчишками, но это случалось все реже и реже. Потому что мы с Глебом справлялись сами. Порой даже казалось, что именно Ланской проводит с сыновьями в разы больше времени, чем я.

– У меня плюс четыре килограмма, – мрачно сказала я Глебу, отойдя к стопке выглаженного детского белья, которое дожидалось момента, когда я разложу его по комодам.

– И? – уточнил Ланской, что вызвало внутри вспышку неконтролируемой злости.

– Без «и»! – отрезала, взявшись за кофты Тео и Роба.

Отчаянно хотелось плакать. И еще сказать мужу, что если он вдруг заявит мне, что я распустилась, то пойдет в пешее эротическое далеко и надолго. Если, конечно, сможет, после того, как я приложу его скалкой.

– Оль… Похоже, в этот раз у нас будет девочка, – мягко рассмеявшись, сказал Ланской, проведя руками по моим плечам.

Я сначала застыла, а потом резко обернулась к мужу и окинула его ничего не понимающим взглядом.

– Что?

– На этот раз у нас точно будет девочка, – более уверенно проговорил Глеб, и теперь уже я не удержалась и широко улыбнулась.

А внутри разлилось тепло. Ну, конечно. Задержка, лишний вес… а эта соленая рыба, при мысли о которой сейчас захотелось вовсе не ее, а ведро мороженого.

– Мама будет счастлива, когда я попрошу ее чаще приезжать к нам, – сказала я, оказываясь в объятиях мужа.

– Это точно. Она уже сетовала, что становится ненужно. Зови ее к нам уже сейчас, пусть начинает помогать. Останемся здесь, а через полгода вернемся домой. Сначала – рожать, потом – отправлять Тео в школу, – поцеловав меня с щемящей нежностью сказал Ланской.

Я прижалась к нему крепче и вдохнула самый родной на свете аромат. Раздражение исчезло, а на душе разлилось умиротворение, какого не ощущала уже очень давно.

Я была счастлива.

P.S. Глеб был прав. У нас действительно родилась самая прекрасная девочка на свете.

Мы назвали ее Надеждой.

* * *

– Рудик! Знаешь, о чем я тут недавно подумала?..

– О чем, моя дорогая?

Произнеся это, он тихо подошел сзади, мягко взял ее руку в свою и поцеловал ладонь. По коже Риммы Феликсовны мигом побежали мурашки, а на душе стало непередаваемо тепло: такая незначительная, и, казалось, почти невесомая ласка, а сколько же в ней было внимания и нежности!

И в этом был весь Рудольф. По-старомодному галантный, но при этом – открытый всему новому…

Ей нравилось, как он ухаживал за ней. Даже теперь, спустя вот уже несколько лет после свадьбы. Нравилось, как внимательно он слушал ее. Даже если она говорила что-то совсем неважное, а то и вовсе – сущую ерунду. Римма Феликсовна с замиранием сердца думала о том, что еще никогда в жизни с ней подобного не было, даже в самой молодости. Если, конечно, не считать отца Глеба, но он для нее всегда стоял особняком ото всех мужчин. Его образ и сейчас был для нее свят, но в этом не было жизни, только воспоминания. А с Рудиком… она чувствовала себя не просто живой – она напрочь забыла о своем уже совсем неюном возрасте.

– Твой приятель, Анатолий, из шахматного клуба… – произнесла как можно более равнодушно, – он ведь, кажется, давно уже овдовел?

Рука Рудика, все еще державшая ее руку, вмиг окаменела, но вскоре расслабилась. Он нахмурился, поинтересовался нарочито грозно:

– Мне стоит ревновать?

Римма Феликсовна замерла на секунду от удивления, но почти сразу же беззаботно рассмеялась.

– Конечно нет! Я просто подумала, он такой интересный мужчина, а моя сватья, Анна Николаевна, тоже уже давненько одна…

Римма Феликсовна не видела этого, но ясно почувствовала, как Рудик с улыбкой покачал головой на это ее заявление, а мгновение спустя опустился в соседнее с ней кресло.

– Ох, Римма, а ты не меняешься, – произнес он, но в словах его не было ни малейшего осуждения, лишь добродушное подначивание. – То сына с женой все разводила-сводила, теперь за сватью принялась?

Щеки Риммы Феликсовны невольно вспыхнули алым. Вспомнилось все то дурное, что наделала, вмешавшись в семью Глеба и Оли – собственно, она никогда этого и не забывала, просто научилась как-то сосуществовать со своим прошлым, которое все равно никак не могла исправить. Все, что было теперь в ее силах – это доказывать всем, и себе самой тоже, что прежних ошибок больше не повторит.

Но неужели именно это она и собиралась сделать?

– Мне просто показалось, что было бы неплохо пригласить их обоих к нам на ужин… а вдруг они понравятся друг другу? Это было бы так славно…

– А если нет? – резонно заметил Рудик.

– На нет и суда нет, – развела руками Римма Феликсовна. – Так что скажешь?

– Почему бы и нет? – улыбнулся Рудольф, не став долго ее томить.

Как же ей нравилось в нем это: готовность поддержать ее любую, даже порой самую сумасшедшую, идею.

– Вот и чудесно, – радостно встрепенулась Римма Феликсовна. – А теперь помоги мне, пожалуйста, разобрать этот огромный чемодан… нужно достать все, что мы с тобой привезли для наших из путешествия… завтра пойдем в гости к Оле и Глебу и передадим Анне вместе с подарками наше приглашение на ужин лично…

Римма Феликсовна и Рудольф в полном согласии принялись за дело.

А неделю спустя она осуществила свой план по знакомству своей сватьи и друга Рудика. И, как потом довольно констатировала Римма Феликсовна, они явно друг другу сильно приглянулись.

Должно быть, люди и в самом деле не меняются… Но каждый может стать лучшей версией себя.

И именно к этому Римма Феликсовна теперь стремилась изо дня в день.