Я тебе изменяю - Амелия Борн

время оставить ее в покое, как бы ни было тяжко ему самому, как безумно бы ни скучал: до чертей в глазах, до желания выть и лезть на стены…

Он попортил ей столько нервов, причинил столько боли, что считал себя не вправе ухудшать ситуацию, появляясь в ее жизни так часто, как ему того хотелось бы. И все же…

Все же в один день он понял, что просто сойдет с ума, если не увидит сейчас же, как можно скорее, жену и сына… Хоть на минутку, хоть на мгновение… Они были нужны ему немедленно, как спасительный глоток воздуха.

Он бросил все дела. Просто сорвался с рабочего места, сел в машину и поехал туда, где хотел быть…

Но не доехал.

Стоя в пробке у небольшого сквера, Глеб нетерпеливо постукивал пальцами по рулю и лениво, рассеянно шарил глазами по сторонам, когда кое-что вдруг привлекло его внимание…

В первое мгновение подумалось, что ему это лишь мерещится. Он вернул свой взгляд туда, где что-то зацепило глаз, и из груди вырвался шумный выдох.

Глаза видели то, во что ему совсем не хотелось верить.

По одной из дорожек сквера прогуливалась его мать собственной персоной… под ручку с Боженой.

Они о чем-то мило щебетали, тесно прильнув друг к другу, и от этого зрелища его неимоверно затошнило…

А ведь совсем недавно мама была так любезна с Олей, помогала ей с именинами, сидела с ними за одним столом, нахваливала Олин каравай…

Он тогда посмел даже помечтать о том, что все наладится. Что две стороны, казавшиеся непримиримыми – все же сойдутся в одной точке…

И вот – Божена. Снова.

Чертова история, похоже, начиналась заново.

* * *

Римма улыбнулась, взяла пульверизатор и обработала третью фиалку. Все возвращалось на круги своя, и это не могло не радовать. А главное, она снова могла принимать самое активное участие в событиях, могла влиять на них, и это было тем самым, что придавало ей сил.

Во время ужина у Оли и Глеба, когда там так неожиданно оказался Рудольф, сердце Риммы вновь едва не отправило ее в клинику. Оно забилось быстро и отчаянно, но теперь ей совсем не хотелось не дышать.

Напротив – хотелось жить так, как никогда до этого. Хотелось делать глоток за глотком порции кислорода, которые сейчас казались особенно необходимыми.

Хотелось вновь быть той Риммой, которой она когда-то была.

Отложив свои занятия цветоводством, она прошествовала к высокому но довольно узкому шкафчику, где у нее хранились всякие нужные вещи, проверила, на месте ли херес. Кивнула сама себе, выудила с верхней полки альбом и, присев на свою любимую оттоманку, наскоро его пролистала. С фотографий на нее смотрела молодость. Как она есть. Рудольф и Римма образца многолетней давности, которые придали ей сил перед тем, как она отложила альбом и взялась за телефон.

Вздохнув, набрала номер Рудика и принялась ждать ответа.

Сразу после именин, когда он проводил ее до дома, они почти не общались. Лишь несколько телефонных звонков, в которых не было никакой теплоты. Рудольф словно бы отступил, давая Римме право самой выбирать, что делать дальше. А она была занята, чтобы позвонить ему и сказать, что… Или хотя бы просто пригласить на ужин.

– Рудик, не перебивай меня… прошу, – вместо приветствия сказала она, когда мужчина подошел к телефону. – Сегодня в семь в «Тарантасе». И если не придешь, я пойму.

Выпалив это и почувствовав себя дурочкой-школьницей, впервые влюбившейся и подбросившей объекту своего обожания записку с признанием, Римма положила трубку рядом с телефоном и, убрав альбом в шкафчик, отправилась переодеваться и готовиться к встрече.

Которая, как она надеялась, обязательно состоится.

Входя в «Тарантас», Римма подняла подбородок повыше – ну чисто королева. Хотя, уверенности внутри не было ни на грамм. А что если она все потеряла? Что если Рудик уже принял решение больше никогда не беспокоить ее?

Римма уверяла себя, что это не так – ведь иначе его просто не было бы на именинах Теодора. Но червячок сомнения все равно грыз душу.

– Вас ждут? – обратилась к ней улыбчивая хостес.

Римма чуть не споткнулась на входе и не растянулась во весь рост. Вопрос выбил из колеи, но как только она заметила поднявшегося ей навстречу Рудольфа, что занял дальний столик на двоих у окна, она кивнула и поплыла дальше с самым царственным видом.

Потому что ей хотелось, чтобы Рудику завидовали все мужчины, собравшиеся под крышей ресторана. И потому что она сама себя чувствовала так хоть капельку увереннее.

– Римма, – галантно поцеловав ей руку, Рудольф покачал головой, когда официант попытался отодвинуть для дамы стул, и сделал это вместо него.

– Рудик, – только и смогла выдохнуть в ответ Римма, устраиваясь за столом.

Первым делом она принялась мять в пальцах льняную салфетку. Нервы были ни к черту, а все слова, которые она так тщательно заготавливала – куда-то испарились.

– Вина? Воды? – очевидно, видя ее волнение, уточнил Рудольф, пока официант стоял рядом в ожидании с меню наперевес.

Он уже заказал себе и почал бутылку «Шардоне», что навело Римму на мысль, будто Рудик прибыл сюда сильно загодя.

– Воды, – кивнула в ответ и, повернувшись к официанту, велела: – Можете раздать меню.

Вышло не очень культурно, но компания чужого человека нервировала ее еще больше.

Официант удалился, Римма принялась истово листать страницы, ровным счетом не видя, что предлагают на ужин. И делала это до тех пор, пока Рудольф не накрыл ее руку своей. Как будто успокаивая и придавая сил.

Перевернув ладонь и сжав его пальцы, Римма сделала глубокий вдох и выпалила:

– Я понимаю, что уже наговорила тебе столько, что можно считать чудом твое присутствие на именинах и здесь. Но я хочу… Нет, я предлагаю… – Она набрала в грудь воздуха и выпалила, как из пушки: – Давай сбежим на неделю и там, куда сбежим, поженимся.

Выражение лица Рудольфа стало таким, что Римма не удержалась и нервно хохотнула.