Остров Тамбукту - Марко Марчевский

Все повскакали с мест и в один голос закричали:

— Нет, нет! Это опасно! Мы все умрем!

Я с трудом их успокоил, обещав не производить грома. После этого, я их попросил отвести меня к больным.

Мы вышли на небольшую площадку посередине селения. Туземцы сидели в тени под деревьями и поджидали меня. Я отошел в тень дуриана, на котором висели плоды величиной с наш арбуз, открыл сумку, разостлал на земле чистую белую салфетку и разложил на ней пузырьки и баночки с лекарствами.

Большинство больных страдало кожными болезнями. Может быть, из-за жаркого климата и влаги в лесах, а также соленой воды, самая незначительная ранка на теле туземца, полученная от царапины, долгое время не заживала. Но гораздо более опасными были раны от волчанки. Эта болезнь встречалась редко, но причиняла большие неприятности ввиду того, что навевала какой-то суеверный ужас у здоровых людей, и они сторонились больных. Поэтому больные волчанкой закрывали раны листьями растений. Довольно часто встречались люди с больными веками, но самой распространенной болезнью был псориаз (кожа больного покрывается тонкими сухими белыми лишаями). Этой болезнью страдали даже маленькие дети, но жители острова не обращали на нее внимания, так как она не причиняла им никакой боли. Некоторые страдали от инфлюэнцы. Иногда эта болезнь свирепствовала вроде эпидемии. У нас инфлюэнца не считается опасной, но здесь она смертельна для пожилых людей, слабый организм которых не может бороться с ней. Вообще я заметил, что некоторые заболевания являлись в результате однообразной растительной пищи. Туземцы редко видят мясо на своей трапезе. Единственными домашними животными у них были свиньи и собаки, но их не так уж много, чтобы удовлетворить нужду туземцев в мясе. Имелись и куры, но они находились в полудиком состоянии, жили в лесах, вокруг хижин, сносили яйца в кустах, где они делались добычей собак, и из них редко вылуплялись цыплята. Туземцы с трудом могли поймать курицу, разве только попав в нее стрелой. Раз в году туземцы ходят на охоту на крупного зверя, а летом им удается убивать по нескольку диких свиней, но мясо от охоты они съедают во время праздников, за два-три дня. Они страдают от отсутствия жиров ввиду того, что не умеют добывать масло из ядер кокосовых орехов, и поэтому жирные черви являются для них самым лакомым блюдом. Главная пища — растительная, а она менее питательна, чем мясо. Чтобы наесться, они принуждены поглощать огромные количества ямса, таро, бататов, бананов, дынь и других плодов или жевать сахарный тростник — тогда животы у них раздуваются и они делаются ленивыми и неподвижными. От растительной пищи и особенно от сахарного тростника стираются зубы, а старые люди, оставшись без зубов, быстро слабеют и иногда умирают от совсем пустякового заболевания. Некоторые страдают и от малярии. Периодические приступы болезни и высокая температура, которой они сопровождаются, также истощают старых, ослабевших людей.

Я промывал риванолом раны больным и перевязывал их марлей. Некоторым делал впрыскивания против малярии. Когда я зажег в блюдечке спирт, чтобы обжечь иглу шприца, туземцы ахнули от восторга, изумления и страха.

К вечеру я осмотрел всех больных и помог им, чем мог. Никто из них не опасался, что я ему дам «уин кобрай». Все мне верили и считали своим другом. Это было для меня большим успехом.

III

Вечером ренгати позвал меня в свою хижину. Когда мы вошли, он повторил слова, которые уже мне сказал утром и которые все хозяева говорят своим гостям.

— Моя хижина принадлежит тебе, и все в ней твое.

— У меня есть все, что мне нужно, — ответил я гостеприимному хозяину и прибавил то, что все говорят в таких случаях: «Охао калио лао дагота» — птичка счастья поет на моем плече.

Мы поужинали вареной курицей и таро в больших онамах, ели кашу, салат из молодых побегов сахарного тростника в скорлупе кокосовых орехов и запивали малоу. После ужина мы уселись на нарах выкурить по трубке, между тем как молодая хозяйка убирала посуду.

— Много лун назад Ладао стала моей сахе, — сказал ренгати, выпуская дым через нос и мигая от света костра. — Много лун прошло, а детей у нас нет. Горе, большое горе! Два раза я был первым охотником — два раза я больше всех убил кро-кро во время большой охоты. Выбрали меня ренгати. Но Дао наказал меня, и теперь мне все горько: и таро, и бананы, и сладкий тростник... Ладао спрашивает: «Кто виноват? Кого наказал Дао — Ладао или ренгати?» А я не знаю, что ей ответить...

Огонь озарял его грустное лицо, огромная тень его крупной фигуры двигалась по стене, как живая.

— Почему ты думаешь, что Дао тебя наказал? Дао сделан из дерева. Может ли дерево наказывать людей? Может ли делать добро или зло?

— Не знаю, — тяжело вздохнул ренгати. — Наши люди говорят, что Дао наказывает одних, лишая детей, а на других насылает смерть от кадитов. Что мне делать? Люди из моего рода настаивают на том, чтобы Ладао шла в другой род и, когда родит ребенка, тогда вернулась ко мне. Так говорят люди из моего рода, ибо таков обычай. Но я не хочу, чтобы Ладао уходила из моей хижины. Без Ладао она опустеет...

— А Ладао хочет уйти из твоей хижины?

Ренгати промолчал. Ответила Ладао:

— Я должна подчиниться обычаю племени. Я должна идти в другой род. Если откажусь, все меня возненавидят. А над ренгати будут смеяться, — кивнула она головой в сторону мужа, — и люди выберут себе другого ренгати. Таков обычай.

Она ставила на полку из бамбука вымытые онамы и скорлупу кокосовых орехов, из которых мы ели. Потом разгребла головни в костре, и огонь осветил ее стройную фигуру. Смуглая кожа на ее лице выглядела еще темнее в полумраке, белые зубы блестели далеко не веселой улыбкой, а длинные, черные ресницы придавали еще более строгое и скорбное выражение ее лицу.

Когда мы выкурили наши трубки, ренгати встал и опять повторил:

— Моя хижина принадлежит тебе, и все в ней твое. Тауо ала — приятного отдыха.

Он вышел. Ладао стояла около нар и грустно улыбалась. Ее белые зубы сверкали в полумраке хижины. Костер догорал.

— Куда ушел ренгати? — спросил я.

— Спать, — ответила Ладао.

— Почему на дворе?

— Ты не понимаешь? — усмехнулась она и скрестила руки на груди. — Ты наш гость, и все в этой хижине твое. Таков обычай нашего племени.

Я сказал, что уважаю обычаи их племени, но я пакеги, а обычаи пакеги другие.

— Зачем ты говоришь об обычаях пакеги? — упрекнула меня Ладао. — Ты живешь на нашем острове...

— Тут очень душно, — сказал я, — пойду спать в холодок на дворе.