Остров Тамбукту - Марко Марчевский

Тогда мне пришла другая мысль. Отвезти на яхту прежде всего Зингу, а потом Зингу и Канеамею.

Приближался полдень. Зинга встала и сказала, что должна уходить: мать ее куда-то ушла и поручила ей приготовить обед. Я ее не задерживал. Только попросил перед заходом солнца покататься со мной на пироге по заливу.

— Встретим луну, — сказал я. — Хочешь?

Она согласилась и мы расстались.

Солнце спускалось к горизонту. Легкий вечерний ветерок тихо шелестел в густой листве деревьев. Жара спадала. Небольшие волны, бороздившие безбрежную ширь океана, слабо покачивали нашу пирогу. Зинга гребла, как опытный лодочник. Высокие холмы купались в солнечных лучах, долины тонули в фиолетово-темных тенях, водопады по возвышениям гор горели, как реки золота, а в джунглях сгущался чернильный полумрак. Пирога легко скользила к надводным скалам, которые одиноко возвышались, как нарочно высеченные каменные столбы. Скоро мы приблизились к двум скалам между которыми засела яхта.

— Смотри! Смотри! — крикнула Зинга и дернула меня за руку.

Она увидела яхту.

— Поедем на нее, — предложил я.

— Нет, нет! Не хочу!

— Почему?

— Опасно!

— Не бойся, — успокоил я ее. — Ничего опасного нет. Ведь я с тобой...

Пирога легко ударилась о борт яхты. Я ступил на трап и подал руку Зинге. Она нерешительно поднялась за мной на палубу. После этого, мы спустились по лестнице в кают-компанию. Зинга, вцепившись в мою руку, шла за мной покорно и робко.

Смит и Стерн были в каюте плантатора. Мы появились неожиданно, незамеченные ими.

— Это Зинга, дочь вождя Боамбо, — сказал я, вводя Зингу в каюту.

Смит стал с канапе.

— Дочь вождя? — удивился он. — Значит, принцесса острова?

— Пусть будет принцесса, если вам это нравится...

— Почему нет? — сказал Смит, поклонившись Зинге. — Вождь любого племени является маленьким королем. Я очень польщен, мисс...

Он подал руку девушке, готовый поцеловать ее руку, но она отвернула от него голову и смущенно посмотрела на меня, словно хотела сказать: «Почему так смешно юлит этот пакеги?»

— Ведь это она присутствовала на нашей казни, не так ли? — спросил меня капитан.

— Она самая, — подтвердил я и, указав Зинге мягкое кресло, усадил ее.

Зинга неуверенно села. Все, что она видела в каюте, было ново для нее. Она робко оглядывалась с детским восторгом, и все ее поражало. Увидев свое отражение в большом зеркале, она отпрянула от неожиданности и восхищения. Она приблизилась к зеркалу, всмотрелась в отражение стройной фигуры, смуглого лица, белых зубов, черных волос, а когда встретила собственный взгляд, прищурила от удовольствия свои черные глаза. Она впервые видела себя в большом зеркале и, судя по всему, осталась довольна собой.

Смит заметил, что зеркало ей понравилось больше всего другого, и попросил меня сказать, что дарит ей его.

— Мисс Зинга, — торжественно начал плантатор, — я англичанин. Несчастный случай привел меня на остров высочайшего вашего родителя. Я надеюсь, что он окажет гостеприимство человеку, потерпевшему кораблекрушение.

— Что он говорит? — спросила меня Зинга.

Вкратце я объяснил ей, в чем состоит просьба Смита.

— Мой отец, ты его знаешь, но Арики не согласен, — сказала Зинга.

— Что она сказала? — спросил Смит.

— Принцесса острова Тамбукту приглашает вас завтра на обед во дворец ее отца, — пошутил я.

Коньяк, которым нас угостил Смит, еще больше развеселил всех. Даже Зинга выпила, морщась, несколько глотков. Но шоколад больше ей понравился. Смит поднес ей целую коробку шоколада и бутылку коньяку для отца — «короля» Тамбукту.

Лучи заходящего солнца проникли через иллюминаторы и загорелись в зеркале. Скоро наступят сумерки. Пора было нам отправляться в обратный путь. Смит в последний раз расшаркался перед Зингой и еще раз засвидетельствовал почтение ее «высочайшему» отцу. Когда наша пирога отчалила от яхты и направилась к берегу, я спросил Зингу, понравилась ли ей большая пирога.

— Понравилась, — ответила она.

— А пакеги — плохие люди?

— Нет, не плохие. Но почему тот все время вертелся как обезьяна?

Она не понимала, что поклоны Смита означали уважение к ней. Когда я ей сказал, что в своей стране плантатор был «калиман биля» — большой и сильный человек, она удивилась. Как может такой сухой, слабый человек быть сильным? По ее мнению я был гораздо сильнее Смита потому, что мои мускулы были здоровее. Она видела силу человека в его физической силе, а не в его богатстве.

Вечером Зинга рассказала своим родителям о том, что она видела на большой пироге пакеги. Они ее слушали затаив дух и с удивлением. Зинга дала им по кусочку шоколада. Он всем понравился, а старая Дугао с добродушной улыбкой спросила, не растет ли шоколад на деревьях. Боамбо хлебнул коньяку. Его глаза загорелись.

— Тацири! — облизал он губы.

Коньяк понравился и Амбо. После нескольких глотков он развеселился и заметил, что если пакеги дадут Арики побольше этого питья, то он согласится на все.

— Амбо прав, — сказал Боамбо. — Если у пакеги есть много этого питья, Арики не бросит их в Большую воду.

— Найдется, — кивнул я головой. — У нас его столько, что Арики не сможет выпить за три луны. Пакеги дадут Арики много подарков.

— Я поговорю с Арики, — обещал Боамбо. — И отнесу ему немного этого напитка. — И выпив еще глоток коньяку, он зацокал языком: — Тацири! Хе-хо! Пакеги — умные люди...

Коньяк слегка затуманил ему голову.

Стало уже поздно. Я распрощался с семьей вождя и отправился домой. Ночь была темная. Ветер, насыщенный влагой, шелестел листвой деревьев. Приближаясь к моей хижине, я услышал шаги и остановился под большим деревом, ветки которого спускались почти до земли. Из мрака выплыла фигура человека. Он прошел мимо, не замечая меня, в сторону моей хижины. Это был Амбо, сын вождя. Он вошел в хижину и, не найдя меня, сел перед открытой дверью и запел:

Пая, пая, карара, карара-а-а-а.Канеамея караре, караре-е-е-е...[17]

Голос его звучал тихо и печально, полный горя и томления. Я подошел и положил ему руку на плечо, решив поговорить с ним откровенно. Я сказал ему, что отлично понимаю его горе и знаю все...

— Что ты знаешь? — отступил он от меня.

— Знаю то, что должен знать. Если ты думаешь, что я виноват, скажи прямо.

— Нет, нет, ты не виноват. Один Арики виновен — и никто другой.

Он тряхнул головой, словно приняв какое-то решение, подошел ко мне и взволнованно спросил: