Божья кара - Виктор Пронин

– Через это. Через это никто не сможет переступить, никто не сможет сделать вид, что этого не было. И ты не сможешь через это переступить. Никогда.

– Да я, в общем-то, и не собираюсь...

– Не говори. Ничего не говори. Слова все разжижают и мешают человеческому общению. Согласен?

– Да.

– Хороший ответ. Есть «да» и есть «нет». Все остальное от лукавого. Мой водитель сегодня же уедет в Симферополь за товаром. И сегодня же вернется. С товаром. – Баранов с хрустом открыл бутылку водки и наполнил рюмки. – Ты согласен, что теперь нам с тобой отступать некуда?

– Да.

– Тогда выпьем за успех нашей глупой затеи.

– Не такая уж она и глупая...

– Так говорят, чтобы не сглазить.

Баранов выпил до дна, проследил за Амоком, чтобы он тоже не дрогнул, и, поставив кулаки на стол, надолго замолчал. По лицу его блуждали тени мыслей шальных и безрассудных, под щетиной иногда вздрагивали желваки, а глаза его были закрыты. И что он там, под веками, видел, можно было только догадываться, только догадываться.

– Ох, и устрою же я! – Баранов потряс в воздухе кулаками. – Ох, и устрою же я кандибобер! Веришь?! – резко повернулся он к притихшему Амоку.

– Верю.

– Мы победим.

– Не сомневаюсь.

– Амок, мы их размажем. Мы их просто размажем по щербатым коктебельским тротуарам. Всех! – Увидев у бассейна девочку в белом переднике, Баранов помахал ей рукой. – Водителя сюда. Немедленно. В чем есть.

Амок шел по улице Десантников к морю, солнце полыхало у него над головой, он шел, захмелев после посещения барановской гостиницы, и беспричинно улыбался. Хотя, если говорить откровенно, причина у него была – дурь собачая, как он сам недавно выразился, перестала быть дурью. Поистине, идея, овладевшая двумя хмельными мужиками, становится материальной силой.

Амок хорошо представлял себе события, которые уже ожили, рванулись наружу и всколыхнули застоявшийся от июльского зноя, пропахший карадагской полынью коктебельский воздух. Баранов уже связался с верным человеком в Симферополе, а по степной трассе уже несся в тот же Симферополь «Мерседес» с жестким наказом банкира – где взять, чего, сколько, и этим же вечером, еще до захода солнца, доставить в Коктебель, в гостиницу «Морской конек».

У ресторана «Богдан» Амока окликнул Слава.

– Зайди! – раздался его сипловато-басовитый голос из полумрака ресторана. – Садись. – Слава указал на стул напротив. – Где Наташа?

– Не знаю.

– А я знаю. У нудистов она. С Зэком. Ты почему до сих пор с ним не разобрался?

– Да не знал я, что он и есть на белом свете!

– Так что, я должен этим заниматься?! – взревел Слава. – Мне здесь делать больше нечего, да?!

– Ну, Слава, я вроде того, что...

– Помочь?

– Не надо. И что мне с ним?

– Для начала хотя бы просто набей морду. То маньяк, то педик... – непритворно простонал Слава. – Как жить, Господи! Ты еще здесь? Дуй к нудистам! Не видишь – занят! Жду одного очень хорошего человека!

Костя вошел в полутемное помещение ресторана «Богдан» походкой легкой и как бы даже непосредственной. Весь сезон он был на воздухе, у моря, напитками не злоупотреблял, не курил и потому выглядел не просто терпимо, а даже привлекательно. Загорелое лицо, ясный, непохмельный взгляд и та легкость в общении, которая всегда привлекает, поскольку за раскованностью люди подсознательно видят бесхитростность, готовность говорить о чем угодно открыто и доверчиво.

– Вячеслав Федорович здесь? – спросил он у девушки за стойкой бара.

– Слава! – во весь голос закричала румяная, зубастая, полноватая блондинка. – К тебе пришли! Поверни направо, он там, – сказала она Косте уже потише.

Костя повернул направо и действительно увидел Славу, орущего что-то в мобильник. Не прерывая разговора, Слава показал ему на стул, садись, дескать, сейчас освобожусь.

– Все понял! Держи меня в курсе! Никого не слушай. Только меня! Понял? Только меня и никого больше! Все остальные глупы и бестолковы. И пьяные к тому же. И корыстные. Да, один я хороший, а вы все плохие. С плохими легче общаться, потому что они знают, что плохие, и потому слушаются меня и любят. Все! Обнимаю! Пока! Слушаю тебя, – повернулся он уже к Косте и сел за столик напротив.

– Аделаида вам недавно звонила... Насчет меня.

– А, опять Аделаидушка... Что она там, закончила гостиницу?

– Заканчивает.

– Когда новоселье?

– К зиме, наверно... К новому сезону откроет.

– А ты у нее чем занимался?

– Плитка.

– Говорит, что очень тобой довольна. Нет, говорит, мастера лучше, чем... Тебя как зовут?

– Костя.

– Когда можешь начать?

– Да хоть завтра.

– А когда закончишь?

– Посмотреть надо.

– Пошли, посмотрим. – Слава поднялся, сунул мобильник в карман и, не оглядываясь, мимо стойки бара пошел в подсобку.

Оглянулся только у двери – Костя послушно шел следом. Идя по темному коридору, Слава на ходу щелкал выключателями и, казалось, свет вспыхивает от одного только его появления.

– Ты где живешь, Костя?

– Да тут недалеко... Комнату снимаю...

– А сам откуда?

– Средняя полоса, как говорится.

– В Коктебеле давно?

– С весны.

– До Аделаиды работал где-нибудь?

– В Старом Крыму. Но там совсем немного...

Разговаривая, Слава открыл массивную дверь, за которой оказалась еще одна, в виде решетки из арматурных стержней.

– Серьезно тут у вас, – озадаченно проговорил Костя.

– Ценности потому что... Дневную выручку здесь на ночь оставить не страшно. Загулявших посетителей мы на улицу не выбрасываем, здесь могут заночевать, пока силы к ним вернутся...

– Гуманно, – отметил Костя.

Словечко почему-то зацепило Славу, он обернулся, впервые посмотрел Косте в глаза, протяжно так посмотрел, вздохнул, но так ничего и не произнес. И только распахнув обе двери и включив свет, проворчал недовольно:

– Ну, вот она и есть... Назови ее кладовкой, подсобкой, можешь даже ночлежкой назвать, вытрезвителем...

Комната была небольшая, примерно три на четыре метра. Стены из красного кирпича создавали впечатление не то чтобы сумрачное, а казематное какое-то. Но поскольку Костя последнее время работал на сооружении гостиницы, а там все стены были какое-то время неотделанными, то он попросту не обратил на это внимания. В углу лежали мешки с цементом, тут же стопкой стояли коробки с плиткой. Рядом – солдатская железная кровать с матрацем, одеялом, подушкой. Тощеватая, правда, была подушка, но для таких условий вполне подходила. Единственное, что могло насторожить внимательного человека, – отсутствие окна или хотя бы форточки для вентиляции. Правда, вентилятор все-таки был – в круглую дыру под самым потолком был вмонтирован маленький моторчик с пропеллером. Моторчик работал, слышно было его жужжание, и потому воздух в комнатке был свежий.

– Что скажешь, мастер? – спросил Слава, присаживаясь на кровать. – Берешься?

– Затем и пришел.

– За неделю управишься?

– Как пойдет... А вообще-то, можно и за неделю. Если поднатужиться.

– Питаться будешь здесь, в ресторане, захочешь переночевать – нет проблем. Вопросы есть?

– Деньги.

– Знаешь, по Коктебелю цена установилась, не будем ее менять. Я даже добавлю тебе за срочность, качество и доброе отношение к хозяину. Годится?

– Вполне.

– Как плитка? Подойдет? – Слава протянул Косте красную плитку размером пятнадцать на пятнадцать сантиметров. Костя повертел ее в руках, постучал по плитке костяшками пальцев, посмотрел, прищурив глаз, на линию среза, вернул плитку Славе.

– Нормальная плитка. Не испанская, конечно, да здесь испанская и не нужна. Только маловато вроде?

– Подбросят ребята. Плитка будет трех цветов... У красной стены я поставлю стол для разделки мяса, зеленая стена – овощная, белая – молочная.

– А четвертая? – усмехнулся Костя.

– Четвертая будет инструментальная – ножи, мясорубки, разделочные топорики, штопоры и прочее. А цвет – серый.

– Разумно, – согласился Костя.

Слава замер, прислушался к чему-то, происходящему за стенами комнатки, не то голоса ему послышались, не то грохот посуды. Резко поднявшись, закричал:

– Валя! – И вышел в коридор, бросив за собой дверь, сделанную в виде решетки из жестких арматурных стержней в палец толщиной.

Костя шагнул было за Славой, дернул решетку на себя, попытался открыть дверь, толкая ее от себя, но арматурные стержни даже не дрогнули.

– Вячеслав Федорович... Тут что-то с вашей дверью случилось... Не открывается почему-то...

– Ничего с ней не случилось. В порядке дверь.

Вы были когда-нибудь в психушке? Часто там бываете? Знаете, какие там двери, знаете, как они открываются и как закрываются? Дверь в кладовку у Славы Ложко была сделана по тому же принципу – если она захлопнулась, то уже никакие силы ее не откроют, и психи не разбегутся. Только сестры, врачи, санитары имеют право носить в карманах стерженьки квадратного или треугольного сечения, с помощью которых дверь можно открыть. У психов, естественно, таких стерженьков нет.