Божья кара - Виктор Пронин

– Хорошо! – Андрей выскочил в коридор вагона, тут же вернулся и сел напротив Равиля. – Хорошо. А спичечный коробок? Как ты догадался, что цепочки там?

– Этот коробок часто держал в руках маньяк, и от него шла какая-то вибрация, я ее почувствовал. А кроме того, простая сообразительность. Я знал, что комната обыскана. Искать что-то в шкафу, в одежде, среди посуды бесполезно. Находка может оказаться только там, куда руки оперов не дотянулись.

– А камень на кладбище? Почему вообще ты пошел на кладбище? Ты знал об этом камне?

– Ты сам сказал мне о нем после свидания со Светой там, в своем подсознании.

– Значит, она сказала мне о нем! Там! В том мире!

– Нет... Были времена, когда ты каждый год бывал в Коктебеле, по месяцу, по два... Бродил по поселку... Со Светой ли, с Жорой... И камень видел. И надпись читал... А когда произошли эти печальные события, камень и выплыл из твоего подсознания. А после того, как ты сказал мне о нем, я сходил на кладбище. Ведь не зря же ты вспомнил об этом камне... И я пошел. Побродил. Присел...

– Именно на этот камень?!

– Да.

– И как-то само собой получилось, что ты прочитал надпись?

– Да.

– А как понимать эту надпись? Камень старый, лежит давно, а дата смерти маньяка на нем сегодняшняя! Это как?

– Не знаю, – Равиль беспомощно развел руками.

– А предположения?

– Нет у меня никаких предположений, догадок, прозрений. Я просто не знаю, как это объяснить.

– Ведь на камне полностью и правильно написано его имя, дата его рождения и дата смерти! А камню сто лет! Там уже некоторые буквы почти стерлись от времени! А дата смерти сегодняшняя!

– Совершенно верно, – улыбнулся Равиль.

– И как это понимать? Значит, сто лет назад, когда кто-то высекал надпись на камне, уже было известно, что появится маньяк, что мы его поймаем, а кто-то в больнице его зарежет?! Как это понимать?

– Не знаю.

– Но если все это есть, и камень на коктебельском кладбище лежит...

– Лежал сегодня утром, – уточнил Равиль.

– А что, его там уже нет?

– Очень даже может быть. Событие состоялось, и камень больше не нужен.

– А зачем его там положили?

– Этот камень тебя дожидался. И наконец вы встретились, как видишь.

– Так, – проговорил Андрей. – Так. Тут у нас остался коньяк Олега Ивановича... Его надо выпить.

– Не возражаю. – Равиль взял стакан, полюбовался золотистым коньяком на просвет, посмотрел сквозь коньяк на солнце. – Будем живы?

– Постараемся! – Андрей выпил, поставил стакан на стол и снова повернулся к Равилю. – Значит, все-таки что-то есть? Есть что-то рядом с нами?

– Похоже на то.

– И, вполне возможно, что там все знают наперед о нашей жизни?

– Не исключено, – пожал плечами Равиль.

– Так вот, дорогой, теперь послушай меня. Соседний мир есть, и я там был. Не надо меня дурить разговорами о подсознании. Я был в том мире. Я видел там Лену и Свету. И они сказали мне вещи, которых я знать не мог. Со мною кое-что произошло уже после их смерти. И они меня об этом предупредили.

– Это ты сказал себе сам. Их устами.

– Нет, Равиль, – Андрей поводил указательным пальцем из стороны в сторону перед самым лицом Равиля. – Ты сам еще не знаешь собственных возможностей. Я был в том мире. Девочки сказали мне о том, что произойдет со мной в эти вот несколько дней. И о кладбищенском камне сказали. Я о нем ничего не знал! Никогда я не бывал на коктебельском кладбище! Никогда! Мне о камне сказала Света после своей смерти. Ты пошел на кладбище, потому что об этом камне узнал от меня. А я о нем узнал от Светы. Повторяю – после ее смерти. Я не знал, что произойдет со мной в эти дни. А они уже знали и сказали мне об этом. Я был в том мире и видел Лену, и видел Свету. Не надо меня дурить, – как заклинание повторил Андрей.

Равиль молча взял свой коньяк, опять полюбовался солнечными бликами в стакане и медленно выпил.

– Как скажешь, – проговорил устало и придвинулся к окну. – Скорее всего, ты прав... Но это уже следующий уровень, мне недоступный. Я еще не колдун, как вы меня здесь называете, я только учусь.

– Слава всем говорит, что нашего маньяка зачали какие-то монстры из космоса...

– Очень даже может быть, – ответил Равиль как-то вяло, разговор его явно не увлекал.

– Значит, вся эта неразбериха с кладбищенским камнем... Это космос ручонки свои к нам протянул? Тоже дыхание космоса?

– Андрей... Мои ребята не любят разговоров на эти темы... Когда сочтут нужным, меня просветят... Смотри! – вдруг радостно воскликнул Равиль, приникая к окну. – Маки! А ты говорил, что они бывают только весной... Смотри, сколько маков вдоль дороги!

– Значит, весна... Значит, настоящая... Не из сна... Навязчивого.

– Опять стихи?

– Из прошлого, все из прошлого. Как и все мы, наверно.

– Неплохой вывод, – согласился Равиль. – Ровно через сутки Москва. И начнется другая жизнь, в другом мире... И мы там будем совершенно другими. И дай нам бог узнать друг друга, если случайно столкнемся в нижнем буфете Дома литераторов.

– Узнаем, – легко отмахнулся Андрей. – Уж там-то коньяком «Коктебель» нас никто угощать не будет. А без коньяка наверняка узнаем.

Вот и все, ребята, вот и все.

Автору осталось сделать последние чистосердечные признания...

Помните железнодорожный состав на вокзале Феодосии? Раскаленный на солнце, он вибрировал в потоках горячего воздуха, которые струились вдоль зеленых вагонов, размывая их четкие очертания. И состав казался ненастоящим, выглядел призраком, который вот-вот исчезнет, растворится, оставив после себя лишь сверкающие рельсы, сверкающее море, сверкающее солнце...

Помните?

Так вот, это повествование кажется мне таким же зыбким, с размытыми, струящимися очертаниями. Его можно назвать детективом, можно назвать затянувшимся объяснением в любви, как угодно можно назвать.

Света? Лена? Андрей? Амок? Может быть, их звали именно так, может быть, они даже и существовали на самом деле, а не только в виде теней в смятенной авторской душе... Еще эти печальные события, странная смерть маньяка Кости, расследование каких-то его кошмарных преступлений...

Не исключено, что все это было в действительности, хотя как знать, как знать...

А вот Карадаг и сейчас, говорят, существует, Чертов Палец, как и тысячи лет назад, бестолково торчит в небо, не то грозя, не то предупреждая о чем-то, не то указуя куда-то в космос, но никто его не боится, никого он не пугает... Вполне возможно, что вахтер Муха до сих пор мается у своих железных ворот, а я на барановской яхте «Мурка» под косым бандитским алым парусом медленно выплываю, выплываю, до сих пор выплываю из-за скал Лягушачьей бухты в лучах красного утреннего солнца, которое медленно поднимается из-за Хамелеона. Мой парус кажется не просто алым, а даже пылающим, каким ему и положено быть в этом повествовании...

Может быть...

Но в чем я совершенно уверен – декабрь все-таки был, был декабрь, который до сих пор светится в прошлом, и была сумасшедшая езда по зимней, мокрой дороге из Коктебеля в Симферополь к московскому поезду, было красное вино «Каберне» в пакете с краником, было счастливое опоздание и уже ночное возвращение в Коктебель...

А пакет оказался настолько щедрым, что вина нам хватило и на обратную дорогу... Да и сегодня вино в нем как бы не убывает, будто какие-то силы постоянно подливают в этот колдовской пакет красное вино «Каберне»...

Да, Наташа?