Божья кара - Виктор Пронин

И в эти самые мгновения из-за причудливых, громадных валунов Лягушачьей бухты медленно возникает яхта с косым бандитским алым парусом. Да, этот парус нестерпимо яркого, алого цвета. Такими бывают только весенние маки вдоль железной дороги из Джанкоя в Феодосию. Вначале обессилевшие и уставшие от жизни отдыхающие не обращали внимания на яхту, на ее перекошенный парус, полагая, что цвет паруса выглядит столь необычно от утреннего солнца. Но потом кто-то вскрикнул удивленно, кто-то вскочил, кто-то подбежал к воде – парус просто обжигал взгляд.

Веселящиеся из последних сил представители налогового управления города Феодосии оказались в ресторане на некотором возвышении, и алый парус увидели еще раньше. Кто-то добрел до перил с бокалом вина, кто-то присоединился, кто-то некстати хихикнул и тут же посрамленно смолк – яхта приближалась бесшумно и неотвратимо, и теперь уже ни у кого не было сомнения – парус действительно оказался пылающе-алого цвета.

И когда налоговики, вскочив со своих насиженных за ночь мест, столпились у перил, в зал по своим хозяйственно-кухонным делам вышла тетя Нюра. Она спокойно подошла к ближайшему столику, налила себе хорошую стопку коньяка, выпила ее, не закусывая, вытерла рот передником и уже хотела было удалиться в свои подсобные помещения, но бросила взгляд в сторону моря.

И увидела парус.

И ахнула, и задышала часто, потому что к горлу почему-то подступили рыдания. Она сразу все поняла, все осознала, все перед нею открылось. И, сметая на своем пути жиденькие столики, кривоногие табуретки, стопки грязной посуды, тетя Нюра тяжело рванулась в моечную.

– Наташка, – простонала она и не могла больше вымолвить ни слова. – Наташка...

– Ну? – обернулась Наташа.

– Там... – Тетя Нюра указала рукой на выход в зал.

– Ну?!

– Там... За тобой... За тобой пришли...

– Менты?

– На яхте... Под парусом... Иди... Иди же, дура! Там алый парус! Дура! Как солнце красный!

И Наташа, неукротимая оторва, обессиленно опустилась на табуретку.

– Ты что?! – вскричала тетя Нюра.

– Не могу... Ноги не держат...

И тогда тетя Нюра сразу сделалась прежней – она взяла Наташу за шиворот, приподняла над полом и поволокла, поволокла, поволокла к выходу.

– Там Лиза... в подсобке... спит, – пробормотала Наташа.

– Присмотрю! – проревела тетя Нюра и, протащив Наташу между столиками через весь опустевший зал, через гальку, как щенка вбросила в море. И только тогда, кажется, Наташа обрела какие-то силы и стала на ноги.

И подняла голову.

И увидела парус.

И беспомощно оглянулась на тетю Нюру. Но та уже отошла к зданию и смешалась с толпой.

Наташе ничего не оставалось, как снова повернуться к морю. Яхта была уже совсем близко, и алый парус в свете восходящего солнца действительно обжигал взгляд, простите за повтор. Даже его отражение полыхало в тихих, неслышных волнах.

На борту яхты было написано ее имя – «Мурка». На носу яхты стоял Амок. Ничего возвышенного и героического не было ни в его позе, ни во взгляде. Он казался растерянным и в поисках поддержки оглядывался назад, не зная, как поступить дальше, что сказать, какие слова уместны в этом глупом его положении...

Его выручил бард и банкир Саша. Отодвинув Амока в сторону, он прошел вперед, на самый нос яхты, помахал рукой, приветствуя собравшихся, и крикнул зычным голосом:

– Наташа! Вали сюда! Мы за тобой!

И только после этих слов Наташа, кажется, пришла в себя. Но выглядела какой-то присмиревшей, притихшей. Будто собиралась зайти в лавку за бутылкой каберне, а оказалась на сцене перед переполненным залом. Она покорно, чуть ли не обреченно, вошла в тихие волны, приблизилась к борту яхты и позволила втащить себя на палубу. И тут вдруг выяснилось, что все небольшое пространство яхты заполнено людьми, которых она хорошо знала. Навстречу ей, широко разведя руки в стороны, шел Слава, залитый утренним солнцем, в сторонке присели Жора с Аделаидой, тут же были и Андрей с Равилем, следователь Олег Иванович, заночевавший в Коктебеле после долгой беседы со Славой, потерянно жался к мачте Амок, детективщик Витя из Москвы...

– Боже, – обронила Наташа, – сколько же вас здесь... Как же я вас всех люблю...

– И меня? – напомнил о себе Амок.

– А что ты, что ты... Куда теперь денешься. – Наташа подошла к нему, провела рукой по щеке.

Саша стал к штурвалу, яхта медленно развернулась и направилась к камням Лягушачьей бухты, а обойдя их, свернула к бухте Сердоликовой.

Чтобы не томить неизвестностью, сразу признаюсь – я сознательно опустил всю подготовительную работу, которую взяли на себя Саша и Амок. Не стал описывать, как мотался Сашин водитель по магазинам Джанкоя и Симферополя в поисках рулона красной ткани, как нашел он, все-таки нашел на каком-то заброшенном складе рулон кумача, оставшийся от старых еще времен, когда большевики запасались такой вот тканью, устилая ею столы с президиумом, белой разведенной известью писали на кумаче лозунги, призывая к ликованию по случаю Первого мая и Седьмого ноября, шили из него пионерские галстуки и наряды для Деда Мороза, вешали флажки на столбах, а еще ленточки для разрезания при открытии лодочной станции, автовокзала, общественного туалета...

Было, ребята, было...

А еще я, тоже сознательно, опустил возню Саши и Амока вокруг паруса, расстеленного на черной гальке Сердоликовой бухты – с помощью строительного пистолета железными скобами они крепили кумачовые полосы к серому полотнищу, делая его алым. А в это время яхтовая команда Саши драила палубу и каюты, делая их не просто сверкающими, а праздничными.

Ребята, а стол, а угощения, а напитки! С музыкой выручил Слава – из своего ресторана он прихватил аккордеониста, в том же «Зодиаке» одолжил трубача и скрипача. Неплохой, между прочим, оркестр получился, с надрывом, что и требовалось для всей этой затеи. Правда, недешево обошлась Саше аренда бухты на целые сутки – место неприкосновенное, заповедное. Но удалось, получилось, состоялось. Под клятвенное обещание, что ни одной бумажки, пробки, стекляшки на берегу не останется.

Когда яхта подошла к Сердоликовой бухте, все увидели на берегу накрытый стол под белой скатертью. Рядом, с полотенцем через руку, стоял официант, весь в черном, но в белоснежной рубашке и малиновой бабочке. В сторонке расположились музыканты – три несколько потрепанные физиономии. Они всю ночь репетировали, время от времени взбадривая себя коньяком.

По толстой доске с перекладинами Амок вынес Наташу на берег и осторожно опустил на черную гальку с голубыми агатовыми вкраплениями. Саша под трубу, аккордеон и скрипку спел: «Прощай, мой Коктебель, ты мне не по карману. В иных краях теперь хмельные песни петь. Прощай, мой Коктебель, я опасаюсь спьяну вдали от милых мест проститься не успеть...» Жора, услышав родные свои строки, всплакнул, сам не заметив этого, Аделаида собственной ладошкой смахнула слезы с его щек, и поэт, уже не таясь, припал к ее обнаженному плечу...

– Все так и должно было случиться, – произнес Равиль, глядя в светлеющее небо.

– И чем все кончится? – спросила Наташа.

– Ничем, – безжалостно ответил маг, колдун и экстрасенс.

– И это нельзя изменить?

– А зачем? Это лучший вариант.

– Для кого?

– Для тебя, Наташа, для тебя, красавица. Вокруг тебя сейчас клубятся судьбы, ты в опасности, тебе надо быть осторожной.

– Но я хоть выживу?!

– Да, – ответил Равиль с некоторой заминкой. – Хотя... Смотря что иметь в виду.

– Это точно?

– Да. Да. Да, – повторил Равиль несколько раз.

– Когда несколько раз говорят «да», это означает «нет».

– Наташа, тебя это не касается. Все будет прекрасно.

– Но ты сказал, что все закончится ничем.

– Ничем – это и есть прекрасно.

– Лукавишь, колдун.

– Конечно, – тонко улыбнулся Равиль в ассирийскую свою бородку.

Оркестр играл «Мурку», «Отошли в предание притоны», «И ветер дул в распахнутые двери»... И действительно, на берегу Сердоликовой бухты время от времени возникало ощущение, что над головами гостей, потерявших чувство реальности, проносится невидимый и неслышимый ветер, перемешивая судьбы и события, перемешивая прошлое, настоящее и будущее. Но поскольку коньяка, каберне и мадеры было вдоволь, это никого не волновало, более того, забавляло. Как в молодости забавляют мысли о собственной смерти, которая случится так не скоро, так не скоро, что может и вообще не случиться...

Яхта «Мурка» колыхалась в волнах недалеко от берега, красные отблески от паруса бесновались в лазурных волнах, проносились по разгоряченным лицам, а воздухе сверкали два ножа... Нет-нет, ничего страшного, это просто слова из песни. Да, в воздухе сверкнули два ножа... Пираты затаили вдруг дыханье, все знали атамана, как вождя и мастера по делу фехтованья...

А ветер дул в распахнутые двери, в распахнутые судьбы, в распахнутую дыру в соседний мир...