Пламенеющие храмы - Александр Николаевич Маханько

доведётся вас увидеть вживую. О вас судачат и в Бургундии, и в Дофине, да что там, вся Франция гудит вашим именем. Правда, наш архиепископ вас не особо жалует, всё шипит да проклинает. А народ всё больше уважает. Это ж подумать только, самого римского папу в угол задвинул. В жизни не думал, что увижу самого Кальвина, а вот поди ж ты как вышло!

Перье говорил радостно и сбивчиво, удивленно хлопая глазами, не в силах поверить, кто же перед ним сейчас стоит.

– Не думали? Даже когда взялись передать мне это послание?

– А, вы об этом? Это вам просил передать мой друг Коли-ньи. Не то чтобы совсем уж друг, так встречаемся иногда за бутылочкой вина после удачного дельца. Сам он торгует скотом, да мясом, вечно ездит по ярмаркам. А тут недели три как тому назад сидели так же в «Веселом гусе», это таверна наша лионская, ох и добрая я вам скажу таверна, какое отменное вино там подают, ух! Так вот он мне и говорит, раз уж будешь в Женеве, так будь любезен по старой дружбе, передай главному их епископу, мсье Кальвину, этот вот пакет. Это, говорит, подарок ему от одного его старого приятеля мсье Вильнёва.

– Как вы сказали? Вильнёв?

– Да, то ли Вильнёв, то ли Вилланов, уж не знаю, как верно. Только прошу заметить это не я сказал, а Колиньи.

И вновь в канцелярии повисла напряженная пауза, не первая уже за этот день. Кальвин замолчал, застыв на месте, словно пораженный молнией. Глядя в упор на Периньи, но не видя его, он казалось, вспомнил что-то такое, что его до глубины потрясло. Перье же, испуганный произведённым его словами эффектом, замолк и недоумённо смотрел то на Кальвина, то на Мореля. Морель да и Анатоль тоже, почуяв напряженность момента, предпочли не нарушать безмолвия.

– А вы сами, мсье Перье, знакомы с этим Вильнёвым? – заговорил вновь Кальвин, – кто он таков? Чем занимается?

– Что вы, мсье Кальвин, я этого Вильнёва видел всего раз. В прошлом году, когда Колиньи вернулся с ярмарки, сидели мы с ним в «Веселом гусе» опять же. Ну Вильнёв этот тоже подсел к нам осушить стаканчик. Весь черный, глаза блестят, как у чёрта, спаси меня Бог! Но, видать, так же, как и вы, страсть какой умный. Из того, что он наговорил, я и половины не понял. С того раза больше его и не встречал. Да и зачем мне? Это вы люди умные, вам и думать о великом. А моё дело небольшое, себе, да людишкам своим хлеб зарабатывать. Вот и в Лозанну я опоздал, стало быть убыток понесу. А за что, спрашивается? …

Перье по-прежнему стоял посреди канцелярии, предложить стул ему никто не догадался, и всё сетовал на свою долю. Морель продолжал за ним наблюдать, но ничего опасного в нем определено не ходил. За всё время, что Морель состоял на своей должности, он повидал много разных типов людей. Повидал и каждый изучил. Еретики, вельможи, купцы, разбойники, шпионы, честные трудяги, моты, пьяницы и все прочие. У каждого есть свой интерес и своя цель, которые как ни скрывай, а опытному глазу всё равно заметны. Разглядывая Перье, Морель не увидел и не почувствовал у того каких-то скрываемых замыслов. По одежде, по речи и по манерам было видно, что Перье никакой не еретик и не шпион. Свой интерес, конечно, не упустит. Но интерес его ни Церкви, ни Женеве никак не угрожает, скорее наоборот. Упомянул в разговоре о чёрте? Для гражданина города это три дня тюрьмы. По-хорошему надо бы его выдворить. Но тогда Грюмо и Лемье могут остаться без прибыли. Если так поступать с каждым заезжим торговцем, то сколько недополучит Женева? Но что же решит мэтр? Что он углядел во всей этой ситуации? Из-за чего он вообще поднял тревогу? В любом случае Перье, похоже, здесь ни при чём, хотя как знать.

– Ну что ж, довольно! – раздался наконец голос Кальвина, – мсье Морель, вы, кажется, хотели ещё о чем-то расспросить мсье Перье?

– Да, кое о чём. Самую малость.

– В таком случае мсье Перье может быть свободен. От моего имени напишите записку казначею, пусть выдаст мсье Перье пять флоринов для возмещения его убытков. Моё поручение, данное вам сегодня утром, можете считать исполненным. Как закончите прочие дела, зайдите ко мне.

С этими словами Кальвин снова скрылся за дверями своего кабинета. Неужели это всё?

– Мсье Перье, прошу вас присядьте вот сюда. Я пока напишу записку казначею.

– Благодарю вас. Дай Бог здоровья мсье Кальвину. Никогда не забуду его доброту. И всем буду рассказывать о доброте его и великодушии.

– Мсье Кальвина в Женеве принято называть мэтром. Это вам на будущее. И вот ещё что. Вам обещано пять флоринов. Я готов добавить вам ещё два, если вы согласитесь сделать кое-что для меня в Берне.

– С превеликим удовольствием, мсье …

– Вот вам бумага, перо. Пишите. Я, тут запишите полное свое имя и род занятий, проживающий в городе Лионе на такой-то улице согласен за вознаграждение выполнять поручения, даваемые мне мэтром Морелем, главой канцелярии Святой Духовной Консистории свободного города Женева. О сей сделке обязуюсь никому иному не сообщать. В противном случае да постигнут меня кары земные и небесные.

Перье под диктовку, старательно скрипя пером, написал всё, что было нужно. Как-никак два золотых флорина, а точнее недельный доход его мануфактуры, на дороге не валяются. Морель, после того как Перье поставил точку, поговорил с ним о его делах в предстоящей поездке. Подробно растолковал, что и как нужно сделать в Берне, после чего выдал записку о пяти флоринах. Остальные два Перье должен был получить, когда на обратном пути снова окажется в Женеве.

Закончив с этим делом, Морель не мешкая написал и отправил капитану городской стражи распоряжение открыть город. Всё-таки запертые ворота не прибавляли золота ни в карманы горожан, ни в городскую казну. Наконец, собравшись с мыслями, Морель позвонил в колокольчик. Ответа не послышалось, значит входить было нельзя. Отлучиться теперь тоже никак было невозможно. В ожидании вызова Морель наскоро пообедал или вернее уже поужинал. Для таких случаев в канцелярии за отдельной ширмой находился буфет с запасом закусок и питья. Буфет этот появился в кабинете уже давно и не от хорошей жизни, прижился и часто приходился весьма кстати. Не помирать же с голоду в самом деле, если день и ночь приходится находиться в канцелярии, словно часовой на городской башне.