Человек из Санкт-Петербурга - Кен Фоллетт

– Леди Уолден вся извелась, – ответил слуга. – Велела послать вас к ней немедленно, как только вы появитесь.

– Я должна сначала привести себя в порядок.

– Но леди Уолден так и сказала – «немедленно»…

– А я говорю, что сначала поднимусь к себе и приведу себя в порядок. – И Шарлотта отправилась в свою спальню.

Она умылась и вынула из прически заколки. В области живота все еще ощущалась тупая боль от удара, а ладони были расцарапаны, но не слишком сильно. На коленках точно остались синяки, но ее коленок никто никогда и не видел. Зайдя за ширму, она сняла платье. Ни одной прорехи. «Глядя на меня, никто не скажет, что я побывала в дерущейся толпе», – подумала она. В этот момент дверь спальни открылась.

– Шарлотта! – донесся мамин голос.

Она поспешно надела халат, думая: «Господи, кажется, будет истерика!» И вышла из-за ширмы.

– Мы просто с ума сходили от беспокойства.

Вслед за ней в комнату вошла Мария с написанным на лице негодованием и стальным холодом во взгляде.

– Ну а теперь ты видишь, что я дома живая и здоровая, так что уже можно перестать волноваться.

Мать побагровела.

– Ты еще смеешь дерзить, несносная девчонка! – взвизгнула она и, шагнув к дочери, влепила ей звонкую пощечину.

Шарлотта отшатнулась и тяжело опустилась на кровать. Она была в шоке, но не от пощечины, а от одной лишь мысли, что такое возможно. Мама никогда прежде не поднимала на нее руку. И оттого это ощущалось больнее любых тычков и ударов, полученных в бесновавшейся толпе. Она перехватила взгляд Марии, и от нее не укрылось довольное выражение лица гувернантки.

Взяв себя в руки, Шарлотта процедила:

– Этого я тебе никогда не прощу.

– Ты? Это ты-то не простишь меня? – Зашедшись от злости, мать заговорила по-русски. – Ты, стало быть, думаешь, я сама запросто прощу тебе участие в бесчинствах перед Букингемским дворцом?

– Откуда ты знаешь? – выдохнула в испуге Шарлотта.

– Мария видела, как ты маршировала по Мэлл вместе с этими… Этими суфражистками! Мне так стыдно! Одному Богу известно, кто еще тебя там заметил. Если слухи дойдут до короля, нам всем откажут в приеме при дворе.

– Понятно. – Шарлотта все еще переживала полученную пощечину и добавила ядовито: – Так тебя волновала не моя безопасность, а только семейная репутация?

Мать выглядела растерянной и уязвленной. Влезла Мария:

– Мы, естественно, беспокоились и о том и о другом.

– А тебе, Мария, лучше бы помолчать, – сказала Шарлотта. – Ты уже достаточно наболтала своим длинным языком.

– Мария поступила абсолютно правильно, – вступилась мать. – Как она могла не сообщить мне о подобных вещах?

– Значит, ты не считаешь, что женщинам следует предоставить избирательное право?

– Разумеется, нет, и ты должна думать точно так же!

– Но я придерживаюсь другого мнения, – сказала Шарлотта. – И его высказываю.

– У тебя не может быть своего мнения. Ты еще ребенок.

– Этим всегда все кончается, не так ли? Я – еще дитя и ничего не понимаю. А кто несет ответственность за мое невежество? Предполагалось, что последние пятнадцать лет моим образованием занималась Мария, верно? И если я дитя, как ты считаешь, то это противоречит твоим же намерениям. Ты была бы вне себя от счастья, выдав меня к Рождеству замуж. А ведь есть девочки, которые уже в тринадцать лет становятся матерями независимо от того, замужем они или нет.

Теперь в шоке была Лидия.

– Кто рассказывает тебе о таких ужасах?

– Уж конечно, не Мария! За всю мою жизнь она ни разу не говорила со мной о чем-то действительно важном. Как, впрочем, и ты сама.

В голосе Лидии появились почти жалобные нотки.

– Но у тебя нет надобности в подобных знаниях. Ты – леди.

– Вот видишь! Ты сама подтверждаешь мои слова. Вы умышленно стремитесь держать меня в неведении. Но я не желаю оставаться невежей.

– Я лишь хочу, чтобы ты была счастлива, – жалобно сказала мама.

– Нет, не хочешь, – упрямо возразила Шарлотта. – Тебе надо, чтобы я стала такой же, как ты.

– Нет, нет, нет! – вскричала вдруг Лидия. – Я вовсе не хочу, чтобы ты походила на меня! Нет!

Она разрыдалась и бросилась вон из комнаты.

Шарлотта смотрела ей вслед, немного пристыженная и заинтригованная.

– Видите, что вы натворили? – укорила Мария.

Шарлотта оглядела ее снизу доверху: серое платье, седые волосы, некрасивое лицо с высокомерным выражением.

– Оставь меня в покое, Мария.

– Я вижу, до вас даже не доходит, сколько беспокойства и боли вы причинили сегодня.

Шарлотту так и подмывало парировать: «Если бы ты держала рот на замке, никто не испытал бы ни беспокойства, ни боли».

– Просто уходи, – сказала она вслух.

– Послушайте меня, маленькая Шарлотта…

– Для тебя я – леди Шарлотта…

– Нет, вы малышка Шарлотта и…

Она схватила со столика зеркальце с ручкой и швырнула его в Марию. Та взвизгнула. Шарлотта, разумеется, не целилась в нее, и зеркало разлетелось на куски, ударившись о стену. Мария выскочила из комнаты.

«Теперь я знаю, как с ней обращаться», – подумала Шарлотта.

И вдруг поняла, что одержала маленькую победу. Довела до слез мать и выгнала из своей спальни Марию. Это уже кое-что. «Я показала, что могу быть сильнее их. Обе заслужили то, что получили. Мария наябедничала маме за моей спиной, а мама меня ударила. Но они не дождались, чтобы я начала извиняться и обещала стать паинькой. Я сумела за себя постоять, и могу этим гордиться.

Вот только почему мне еще и немного стыдно?»

«Господи, как же я себя ненавижу! – думала Лидия. – Я ведь знаю, что чувствует Шарлотта, но не в силах признаться, насколько ее понимаю. Я постоянно теряю контроль над собой. Я сильно изменилась в последнее время. Прежде мне всегда удавалось вести себя спокойно и с достоинством. Пока она была маленькой, я только посмеивалась над ее проказами. Но теперь она стала женщиной. Боже мой, что же я натворила? В ней ведь течет кровь ее отца. Она пошла в Максима – это несомненно. Что мне теперь делать? Я мнила, что если буду считать ее дочерью Стивена, она постепенно станет такой, какой могла бы быть его дочь: невинной, женственной, до мозга костей англичанкой. Но не вышло. Все эти годы дурная кровь бродила в ней, дремала до поры, а теперь начала проявляться: лишенные нравственных устоев, ее русские крестьянские предки заявили о себе. И когда я это замечаю, мной овладевает страх. Я чувствую себя беспомощной. Я проклята. Проклятие лежит на всех нас. Грехи предков передаются потомкам даже в третьем и четвертом поколении. Когда же я буду прощена за свои прегрешения? Максим – анархист, вот и Шарлотта стала суфражисткой. Максим – прелюбодей, а теперь и Шарлотта заговорила о тринадцатилетних матерях. Она понятия не имеет, насколько это ужасно, когда тобой овладевает безудержная страсть. Это разрушило мою жизнь. Разрушит и ее, вот что страшит меня больше всего и заставляет кричать, рыдать, биться в истерике и раздавать пощечины. Но, Боже милостивый, не дай ей уничтожить себя! Она – все, ради чего я жила. Я запру ее в четырех стенах. Ах, если бы только она успела выйти замуж за хорошего молодого человека, прежде чем окончательно собьется с пути! Прежде чем все вокруг поймут, что она дурного происхождения. Хорошо бы этот Фредди сделал ей предложение еще до конца сезона. Наилучший выход из положения. Я должна приложить все усилия, чтобы так и произошло. Я обязана выдать ее замуж как можно быстрее! И тогда она уже не сможет встать на путь саморазрушения. Появится ребенок, потом, глядишь, второй, и у нее просто не останется времени ни на что другое. Необходимо устраивать ей встречи с Фредди как можно чаще. Она хороша собой и станет прекрасной женой для сильного мужчины, который сумеет обуздать ее натуру, для здравомыслящего мужчины, который станет любить ее, не пробуждая в ней низменных желаний, для мужчины, который будет спать в отдельной комнате и делить с ней постель раз в неделю при выключенном свете. Фредди подходит на эту роль идеально. С ним Шарлотте никогда не придется пройти через то, что выпало на мою долю. Она не узнает на собственном горьком опыте, что похоть – это разрушительное зло. И тогда мои грехи не передадутся еще одному поколению. Тогда Шарлотта не повторит моих ошибок. И эта девочка считает, что мне хочется сделать ее себе подобной! Если бы она только знала! Если бы только знала!»

Максим не мог унять слез.

Прохожие недоуменно оглядывались на него, пока он брел через парк туда, где оставил велосипед. Его сотрясали безудержные рыдания, а слезы так и струились по лицу. Ничего подобного с ним раньше не происходило, и он не мог понять, откуда это в нем. От горя он сделался совершенно беспомощным.

Он нашел велосипед среди кустов и вроде бы сумел немного успокоиться. «Что на меня нашло? – размышлял он. – У большинства людей есть дети. Теперь я узнал, что и у меня тоже есть ребенок. И что с того?» Но слезы вдруг снова хлынули из глаз.