Перезагрузка - Миика Ноусиайнен

– То есть вы сын покойной Рийтты Песонен?

– Да.

– Так и есть. Вас усыновили, когда вам был один год.

Переспрашиваю чиновницу еще раз:

– Этого не может быть. Это были мои родители. То есть они говорили…

– За это я не могу отвечать. Но на своей работе мне довелось узнать, что у людей бывает очень много тайн. Да, юридически они ваши родители, но не являются родителями биологическими. Вы были усыновлены. И именно это следует из документов.

– То есть моя мама не была мне биологической матерью…

– Нет. Как и отец.

– Тогда кто?..

– Информации об этом в документах нет.

Несмотря на смятение чувств, доделываю то, что нужно, с бумагами. Если меня можно повергнуть в шок, то вот теперь я действительно шокирован. Захожу в первое попавшееся кафе и заказываю кофе и сладкий слоеный язычок. Вглядываюсь в документ, полученный по электронной почте, где все сказано предельно четко: «Усыновлен во младенчестве».

Надо быть действительно неболтливыми людьми, чтобы умудриться обходить эту тему в течение всей жизни со мной. Мои аплодисменты. И когда я задумался об этом, то понял, что ведь действительно в семье никогда не вспоминали, как я родился. Или о том, что у меня младенцем болел животик. Ничего, что относилось бы к моему грудному возрасту.

Кстати, в семье ведь не сохранилось и моих младенческих фотографий. Я думал, что был настолько страшненьким, что меня даже не фотографировали. Или снимки пропали. Или пленка кончилась. Да в те времена вообще мало снимали. В лучшем случае за год уходила пленка на двадцать четыре кадра.

То есть если на дне рождения дяди Пертти случайно отсняли целых шесть кадров, а потом во двор неожиданно явился барсук, то на встречу из роддома пленки уже не оставалось. А еще папа мог сказать, что все младенцы на одно лицо, зачем на меня пленку тратить.

Но причина тут была другая. Я пытался вообразить себя младенцем со своими родителями. И когда видел в городе грудного ребенка, старался представить, как моя мама так же поднимает меня на руки, чтобы я отрыгнул.

Во мне закипает злость. И на них я положил свою жизнь? На чужих мне людей? Выслушивал их жалобы. Годами ухаживал за обманщиками, пока моя собственная жизнь утекала сквозь пальцы. Меняя памперсы маме, я ведь чувствовал, что они пахнут чужим говном. Я отчетливо вспоминаю слова врачей: «Имеются наследственные факторы, которые могут содействовать развитию рака кишечника», «К сожалению, такие нарушения памяти довольно часто вызываются наследственным заболеванием». И еще отчетливее в моей памяти всплывают слова отца: «Ты всегда был мне сыном».

Отец попытался рассказать мне правду, но не смог. А мама даже не пробовала. Я толком не помню уроков биологии, но это наверняка те самые генетические штуки. Может, стоит заказать бокал шампанского? Я только что счастливо избежал верной смерти. Хотя и у моей биологической матери, вполне вероятно, есть какие-нибудь гены рака или любви к плохой музыке.

И мне не нужно теперь ходить плакать на кладбище. Я всю жизнь думал, что труднее всего с людьми, с которыми ты эмоционально связан. Проще иметь дело с теми, кто тебе безразличен. Тем не менее обида за обман пересиливает радость от того, что мне больше не грозит расстройство памяти. Всю жизнь я был Песоненом. А теперь, похоже, у меня даже имени нет.

Залпом допиваю кофе и смахиваю на пол приставшие к губам кристаллики сахара. Встаю и собираюсь домой. Заодно подтягиваю штаны, чтобы не сверкать задницей на все кафе. Это не отцовская задница. Моя собственная. Личная, персональная жопа. Ни от кого не унаследованная. И я никому ничего за нее не должен.

Когда первое потрясение проходит, звоню Сейе и рассказываю новости. Для Сейи все это тоже полная неожиданность. Ведь маленьким я жил в Турку.

– Твои родители и мне никогда ничего не рассказывали об этом. О том, как ты родился, мы с твоей мамой тоже не говорили. Хотя тогда из рождения ребенка никакой церемонии не устраивали. Это было обычное дело, не то что теперь. Ездили в больницу родить и возвращались домой.

Хенна

Лучше так. Поможем земному шару, на котором перенаселенность компенсируется бездетностью. Вот в Нигерии, например, о бездетности речи не идет. Оно и понятно, потому что, тамошние супружеские пары не предохраняются годами в детородном возрасте и не болтаются по Лаосам.

Дети имеют обыкновение рождаться в неподходящем месте, в неудачное время и не у тех родителей. Новорожденный не знает, что своим появлением на свет усугубляет проблему перенаселенности или участвует в безнадежном семейном проекте великовозрастной мамы по обретению смысла жизни.

Материнская любовь не оглядывается на финансовые показатели, состояние дел на земном шаре или продолжительность трудовых отношений. В этом смысле ребенок всегда появляется в нужное время и в правильном месте. Другой вопрос – попадет ли он в руки заботливых воспитателей или будет расти как в поле трава.

Политики время от времени призывают финнов на «субботники» по изготовлению младенцев. В то же время финские семейные пары просят задумываться о запасе прочности социальной системы родной Финляндии, прежде чем усыновлять детей из других стран. Но мой собственный запас прочности начинает истощаться. Как морально, так и финансово. Неудачи подкосили волю, а все сбережения ушли на врачей.

При этом лечение оказалось совершенно бесполезным. Решили с Эсой, что хватит. Я беру телефон и звоню в клинику репродуктивной медицины.

– Это Хенна Хейнонен, добрый день. Я хочу отменить запись на искусственное оплодотворение.

– Вы хотите…

– Нет.

Каждое воскресенье Эса смотрит по телевизору автогонки. Однажды я сказала ему об их бессмысленности:

– Они ведь просто гоняют по кругу и попусту тратят деньги и природные ресурсы.

– А чем это занятие хуже, чем наша собственная мышиная возня?

Бестактно, но верно. Глупо жаловаться. Наши безнадежные попытки завести ребенка столь же бессмысленны, как весь этот цирк с автогонками. Мы ездим по кругу, тратим деньги и природные ресурсы. Бесполезно продолжать. К сожалению, на этом заканчивается и наш брак.

Я знала, что Эса не идеальный мужчина. А кто идеальный? Мы жили вместе отчасти по любви, отчасти из практических соображений, так обоим было проще. В какой-то момент я поняла, что Эса, видимо, не тот мужчина, который обеспечит мне женское счастье. Но он хотя бы обеспечивал ужины в ресторанах и поездки в спа-отель в Наантали.

Надо было расстаться еще пять лет назад. Но когда возраст поджимает и хочется детей, приходится снижать планку. Тут возникает противоречие: если думать о самих детях, то планку в отношении их отцов следовало бы, напротив, повышать.

Это игра с нулевым результатом. Когда время стремительно утекает, на недостатки остается смотреть сквозь пальцы, а достоинства преувеличивать. Считать его