Мандаринка на Новый год - Дарья Александровна Волкова

А когда наконец-то созналась отцу, поняла, какой была дурочкой. У папы совершенно счастливые глаза, в которых ни тени упрёка или непонимания, а только радость и гордость за ребёнка.

– Ты ж моя умница! – Отец притянул ее за голову, поцеловал в висок. – Когда покажешь?

– Принесу что-нибудь из своих поделок, они в мастерской у Егора Берковича. – Люба прижимается щекой к отцовскому плечу. – Знаешь, пап, мне так неудобно перед ним – я столько времени у Егора отнимаю, у него своих дел куча…

– Ну, так давай сделаем тебе собственную мастерскую. – Отец спокоен, как будто это было нечто само собой разумеющееся.

– А это можно?

– Думаю, нет ничего невозможного для человека с интеллектом, – усмехнулся Станислав Александрович, погладив ее по голове. – И с определенными финансовыми возможностями.

– У Егора мастерская на базе химического факультета…

– У нас не факультет, конечно, но мы попробуем что-нибудь придумать, если тебе это нужно.

– Очень!

Вера Владимировна отреагировала на открытие дома филиала стеклодувной мастерской гораздо более скептически, нежели отец.

– Доченька, ну зачем тебе это? Это же тяжело, опасно. Вон, уже ожог на руке. Неужели ничего менее опасного нельзя выбрать?

– Моя дочь – художница. – Станислав Александрович обнимает Любу за плечи. – И только сам мастер определяет материал, с которым будет работать. Если моя дочь хочет работать со стеклом, значит, она будет работать со стеклом.

– Упрямые, – вздыхает Вера Владимировна.

Да, Любе повезло с родителями. На обустройство домашней мастерской у отца ушла неделя. Под это дело была выделена бывшая комната Нади. Отец проконсультировался по телефону с Егором по поводу оборудования, нашёл всё необходимое, купил, сам установил и подключил. Вера Владимировна при виде баллонов с газом и кислородом покачала головой, понимая, что спорить бесполезно. И только увидев сильную струю ярко-голубого пламени в опасной близости от своей девочки, охнула. И тут даже Любины уверения в том, что она этим уже не один месяц занимается и знает, что делает, не помогли – мама два дня отпаивалась успокоительным. И предпочитала не заходить в комнату, когда дочь работает.

А Люба работала. Она была безумно благодарна Егору за всё, что он для нее сделал. Но, лишь оставшись наедине со стеклянными заготовками и горелкой, она раскрылась по-настоящему. А у нее стало получаться такое… Такое, что даже Беркович присвистнул, когда она показала ему свою Жар-птицу.

– Люба, это здорово. По-настоящему здорово.

– Спасибо. – Слова Егора для нее много значат.

– Не хочешь выставить на продажу?

– Предлагаешь стоять на рынке? Налетай, не скупись, покупай живопись…

– Не обязательно. Можно попробовать…

– Эй, молодежь, – в комнату заглянул отец, – айда чай пить. «Прага» поспела.

Торт удался, чай ароматный, беседа ведется на приятные для Любы темы. И вдруг, неожиданно, отец портит всё:

– Мне Глебадий втык тут сделал. Сказал, заедет проверить, как я с кислородным баллоном обхожусь. Историями страшными пугал.

– Но ведь это действительно опасно, – Вера Владимировна дала понять, что она до сих пор не в восторге от опасной затеи.

– Я сделал всё, как положено, – парирует Станислав Александрович. – Так что пусть приезжает, проверяет, бюрократ медицинский. Хоть один, хоть с Колькой. Мне стыдиться нечего – я всё делаю на совесть… – Тут Соловьёв замолчал, недоуменно уставившись на жену, толкающую его под столом ногой.

А у Любы резко пропадают аппетит и желание поддерживать разговор. От одного толко имени: Колька, Ник, Звероящер, Любимый. Потерянный любимый… Он ее не простит. Никогда.

* * *

Работа Ника не спасала – сколько бы ее ни было. Он стал спать по ночам, но проклятые картинки преследовали его и наяву. Кто бы мог подумать, что у него такое богатое воображение? Раньше вот Ник полагал, что у него воображение отсутствует напрочь. Зато теперь с каким-то мазохизмом представлял. Любу. С другим. Обязательно в постели. Ей с другим так же хорошо, как было с ним? Или, возможно, тот, другой, дал ей то, что не дал он сам? От этих мыслей, право слово, мутило. Надо на что-то переключиться, работать до отключки – не помогает.

Николай решил заняться мотоциклом. Снова наведался в гараж, но там быстро понял: своими руками починить не удастся – слишком сложные повреждения, повело раму, нужна сварка. Проще купить новый, чем ремонтировать этот. Хотя это же его боевой друг, и продавать на запчасти было обидно. Может быть, попробовать вернуть любимое детище к жизни? Но в любом случае, на ремонт денег сейчас нет – всё ушло на… Но он всё равно не жалеет о сделанном. Может быть, хоть так она будет иногда его вспоминать?

Отбросив идею занять голову ремонтом мотоцикла, Ник вдруг вспомнил о том, на что ему постоянно указывал Батюшко. Собственное жильё! А и в самом деле, может быть, пора уже валить из тёплого родительского дома? Тем более ему сейчас хотелось этого – чтобы было место, куда можно прийти и где тебя никто-никто не будет трогать, задавать вопросы и пытаться развлечь.

Ник не стал откладывать дело в долгий ящик и пошёл за советом к человеку, который разбирался в рынке недвижимости куда лучше, чем он сам, – к матери. В итоге его определили в хорошие руки: к специалисту по ипотечному кредитованию со сказочным именем Алёнушка и обыкновенной фамилией Елисеева. При непосредственном общении с Алёнушкой Ник понял, как мало он еще в своей жизни повидал. Особенно в ее бюрократической составляющей. Теперь он стал гораздо лучше понимать шефа, который вечно ворчал на засилье бумажек. Ник все необходимые документы и справки переделывал раза по три, Алёнушка, она же Алёна Владимировна, терпеливо возилась с ним, как с малым дитём – ну а как иначе, сама Юлия Юрьевна попросила помочь. Небыстро и неспешно, учитывая, что работу в отделении никто не отменял, но дело по получению ипотечного кредита тем не менее двигалось. И главное – он нашёл, чем себя занять.

* * *

Стеклянная коллекция заполонила весь комод и понемногу стала стекать на пол. Какие-то фантастические цветочные композиции, нереальной красоты хрупкие деревья, горделивый красавец олень и смешной сердитый домовой. Егор просто тащился от ее последней работы – Деда Мороза и Снегурочки. Добрый Дед Мороз у Любы вышел нетрадиционно суровым, от переливов синего стекла так и веяло холодом – суровое зимнее божество, а не добрый дедушка. Под стать ему была и Снегурочка – не весёлая внучка, а, скорее, дочка – вся в отца, только фигура более светлая, искристо-льдистая. Пара оставляла странное впечатление, странное, но завораживающее. Егор сфотографировал и через неделю заявил, что нашёл покупателя. На Любино тщательно скрываемое