Воевода - Дмитрий Евдокимов

Хитрость Маржере удалась. Когда Димитрий к вечеру направился было в покои царицы, Конрад вырос на его пути, застыв в почтительном поклоне.

   — Что тебе, немец? — ласково спросил Димитрий.

   — Государь, тебе грозит сегодня опасность, — сказал Конрад.

   — Откуда знаешь? Смотри на меня! — вскричал царь, хватая лифляндца за поручень алебарды.

Буссов поднял голову, прямо глядя честными, преданными глазами:

   — Наши гвардейцы слышали разговоры по Москве, что сегодня заговорщики собираются напасть на дворец.

   — Какие заговорщики?

   — Точно не знаю. Наверное, кто-то из князей со своим отрядом.

Димитрий обернулся к шедшему следом Басманову:

   — Слышишь?

   — Я давно говорю, государь, что есть против тебя заговор. Я б схватил этих Шуйских — и на дыбу. Живо всё выведаю!

   — Шуйских не трогай. Не пойман — не вор. Вон Дмитрий как мне скамеечку подносил и ноги гладил. Эти на всю жизнь напуганы. Что сейчас делать будем?

   — Надо поднять стрельцов!

   — Ты их до утра собирать будешь, не соберёшь: по печкам с бабами лежат. А потом, если тревога ложная, сраму не оберёшься. Шли гонца в казармы, пусть все алебардщики и драбанты являются сюда. А я напишу записку князю Вишневецкому, чтоб подослал своих гусар и пехоту Доморацкого.

Вскоре дворец был оцеплен тройной охраной алебардщиков, появившиеся в Кремле гусары открыли отчаянную стрельбу в воздух.

Заговорщики так и не появились, хотя на тёмных улицах Москвы то там, то сям лазутчики Басманова углядели какое-то движение людей. Схватили с оружием, однако, лишь одного. Боярин Татев, взявшийся за расследование, скорбно доложил царю поутру:

   — Умер на дыбе.

   — Но он же кричал: «Смерть царю!»

   — Кричал, пока пьяный был. А протрезвел, так оказался скорбен умом. Так и помер, не покаявшись.

   — А кто таков? Чей слуга? — с подозрением спросил Димитрий.

   — Не дознались, — горестно развёл руками, высунувшимися из длинных рукавов, Татев. — По одежде — так вроде посадский. Говорю, пьян был.

Димитрий облегчённо рассмеялся: С насмешкой взглянул на вытянувшегося в рост у двери Буссова.

   — Русские говорят, у страха глаза велики. Мои солдаты должны ничего не бояться. И всякие бабьи слухи поменьше слушать. Тебе ясно, мой солдат?

Буссов пунцовел от гнева: «Ну, плут Маржере! Разыграл меня, старого дурака!» Придя в казарму, он излил обиду на голову больного полковника.

   — Чтобы меня, заслуженного ветерана, какой-то мальчишка называл трусом! И я тебе поверил!

Маржере терпеливо, что было не похоже на него, слушал брань приятеля, а когда тот выдохся, задумчиво спросил:

   — Так ты говоришь, поляки подняли пальбу?

   — Да, в пьяном раже орали и стреляли, когда ещё шли по Арбату.

   — Вот они и спугнули заговорщиков, — убеждённо сказал Маржере. — Надо было бы спокойно выжидать, как в засаде. Ты-то — старый охотник, должен понимать, что зверя так в ловушку не загонишь!

   — Есть заговорщики, нет, однако после такого шума они не сунутся! — хвастливо заявил Буссов.

   — Дай Бог, дай Бог! — согласился Маржере, а про себя подумал: «Наверное, это — рок!»

В этот же день забежал проведать больного и Исаак Масса. С недоверием взглянул на Маржере:

   — Так и лежишь, не встаёшь?

   — Куда же мне, — прокряхтел «больной».

   — Ладно, — захихикал молодой купец и тут же стал серьёзным: — Кто-то дал знать царю о заговоре. Гонсевский в гневе. Грешит на меня и тебя. Шуйский едва успел остановить свои отряды. Однако своего замысла не оставил.

   — Когда?

   — Не говорит, больше никому не доверяет.

   — Может, сегодня? — продолжал допытываться полковник.

   — Сегодня — вряд ли. Бал во дворце. Царь устраивает для послов как для частных лиц. Будет поляков полно, соваться опасно. Но и тебе Гонсевский настоятельно рекомендует не покидать кровати...

Бал прошёл весело, хотя во время танцев произошёл инцидент. Когда царь приветствовал Олешницкого, он заверил его, что в этот вечер в зале не будет ни императора, ни королевского посла. Однако когда в танце посол, проходя мимо Димитрия, осмелился не снять шапку, тот в ярости закричал Бучинскому:

   — Скажи всем: кто не будет снимать передо мной шапку, останется без головы!

Гонсевский, стоявший рядом, понял, что вызвало ярость государя, и с усмешкой заметил:

   — Посла здесь сегодня действительно нет, а государь есть!

Придя же домой, немедля послал своего верного Стаса к Исааку Массе. Тот поднял трясущегося купца с постели и сказал всего четыре слова:

   — Мой господин говорит — завтра!

Наутро Мнишек, решивший справиться о здоровье посла, встретил у посольского двора камердинера Гонсевского, отправившегося на рынок за покупками. Взяв лошадь воеводы под уздцы и якобы приветствуя его, Стас тихо сказал:

   — Сегодня вечером царя хотят убить.

   — Что ты мелешь! — вскричал Мнишек, хватаясь за саблю.

   — Я умоляю не спрашивать меня больше ни о чём! Иначе мне не жить. Предупредите государя — пусть будет осторожен.

«Гонсевский не из тех, кто любит попугать!» — подумал Мнишек и решительно повернул коня назад.

   — Ваше величество! Вас хотят убить! — вскричал он взволнованно, едва вбежав в опочивальню.

   — Когда?— спокойно спросил Димитрий, отрываясь от письма, которое он набрасывал для Льва Сапега.

   — Сегодня вечером! Вы должны принять немедленные меры.

   — Батюшка, не верьте слухам! — так же спокойно продолжал улыбаться Димитрий, не кладя пера. — Вы, увы, уже не первый, кто сообщает мне о заговоре. Сначала мой телохранитель, потом Стадницкий на балу. Теперь вы, батюшка. А когда я начинаю выведывать, кто же именно в заговоре против меня, ничего сказать не могут. Вот вы, батюшка, знаете, кто умыслил меня убить, тем более не позднее, чем сегодня вечером?

   — Не знаю, — растерянно ответил Мнишек.

   — Вот видите! — торжествующе рассмеялся Димитрий. — Откуда такие страхи? Вы ведь видите отлично, что народ меня боготворит. Меня окружают верные войска! Надо не о заговорщиках каких-то думать, а к войне готовиться. Сядьте лучше и помогите мне составить письмо для Сапега. Медлить больше нельзя!

Когда Мнишек, переписав письмо по-польски набело, собрался уходить, Димитрий попросил:

   — Скажите, батюшка, Станиславу Немоевскому, пусть принесёт мне к вечеру драгоценности принцессы Анны. Может, мы что-нибудь и подберём для нашей прекрасной императрицы.

...Пламя свечи играло, переливаясь всеми цветами радуги на гранях драгоценных камней.

   — Изрядно, изрядно, — приговаривал Димитрий, бережно извлекая из железной шкатулки, окрашенной в зелёный цвет, ювелирные изделия европейских мастеров.

   — А это что? Как сверкает!

   — Брошь. Видите — один крупный алмаз, а вокруг двенадцать мелких. Их высочество оценивает её в десять тысяч злотых, — с готовностью отвечал благородный поляк, сидевший с противоположной стороны небольшого столика из слоновой кости.

   — А это?

   — Нечто вроде браслета. Очень красивое сочетание — восемь рубинов и столько же крупных жемчужин. А это, прошу внимание вашего величества, ожерелье из алмазов и жемчугов. Стоит восемнадцать тысяч злотых. Очень пойдут вашей венценосной супруге.

   — О, мой герб?

   — Да, эта брошь сделана в виде двуглавого орла. К сожалению, нет цепочки и не хватает одного крупного алмаза вот здесь и одного мелкого. Поэтому цена всего лишь пять тысяч злотых.

   — Алмазов в моей сокровищнице хватает, — самодовольно протянул Димитрий. — А вещь мне нравится. Пожалуй, буду носить как знак нашего императорского достоинства. Так на какую сумму здесь драгоценностей?

   — Всего на шестьдесят тысяч злотых, — без запинки ответил Немоевский.

   — Торговаться я не буду, — сказал Димитрий, опуская золотого орла обратно в шкатулку. — Впрочем, скажу утром. Я хочу посмотреть на игру камней при свете солнца. Кстати, если желаете, покажу вам и свои драгоценности.

   — Почту за великую честь! — наклонил голову Немоевский. — Так я оставлю у вас шкатулку.

   — Да, конечно! Кстати, почему принцесса Анна вдруг решила расстаться с такими красивыми вещами?

   — О, их высочество — человек необыкновенный! Она очень много раздаёт денег нуждающимся учёным. Сама любит заниматься науками. Сейчас разбила необыкновенный ботанический сад, куда собирает флору всего Старого и Нового Света! — с жаром стал рассказывать придворный.

Димитрий слушал внимательно, опершись щекой на руку, потом задумчиво сказал:

   — Я бы тоже хотел заниматься столь благородным делом! Если бы не воинские заботы! Но ничего, наступит время и для занятий науками. К сожалению, постоянные скитания не дали мне в юности возможности получить хорошее образование... А вы где учились?