Воевода - Дмитрий Евдокимов

   — Пусть сам царь подойдёт ко мне! — заносчиво изрёк шляхтич. — Я представляю здесь особу короля!

Бучинский доложил царю, тот, вспыхнув, сказал:

   — Передай, если он немедленно не подойдёт, я прикажу выбросить его из окна!

Бучинский вновь вернулся к Гонсевскому, обратился к нему с умоляющим видом:

   — Бога ради, иди за той «полной», его величество император сильно обижен, и будет слишком дурно, если ваша милость не подойдёт.

Гонсевский вынужден был подчиниться и, встав рядом с царём, выпить объёмистую чашу до дна под его пристальным хмурым взором.

«После того как сели за стол, в свои серебряные сидения, великий князь и государыня и пред ними наставили несколько кушаньев, посадили и нас по шинку. Как и на иных обедах, ставили по два и по три кушанья... а было всего тринадцать. Прежде всего:

   1. Лебяжье коленко с мёдом вместо подливки.

   2. Крыло печёного тетерева, тонко покраянное в тарелочки, сверху обложенное лимонами, которые они называют «яблочками», квашенными как огурцы.

   3. Заячья головка, под нею капуста.

   4 Кусок барана с сладкой зеленью.

   5 Четверть курицы, набело, с кислотой, в которой плавало несколько круп.

   6. Другая часть курицы, нажелто, с борщом, в котором также двигались крупы.

   7. Тесто в виде паштета, с начинкою из мелко накрошенного бараньего мяса, вместе с жирною и свежею свининой.

   8. Тесто, в котором переложены яйца с творогом.

   9. Немалый кусок теста, вышиною с брауншвейгскую шапку, сверху помазано мёдом.

   10. Полено, покрытое тестом, в виде шишки, тесто несколько припечено, а сверху полито сырым мёдом.

   11. Пирог из бараньей печёнки и ячной крупы.

   12. Мелко рубленные лёгкие, с просом, мёдом, перцем и шафраном, который они называют «мхом».

Был также десерт, как и при других обедах, при конфектах ковриги хлеба, печенье с мёдом, а сверху также политые мёдом, повидел большие столбы, длиннейшие прутья корицы, которые они называют трубками.

На всех столах подавали есть на золоте, и эти тринадцать кушаньев довольно тесно вдоль стола помещались, ибо поперёк столы были так узки, что нельзя было поставить рядом двух мисок, хотя тарелок не было. Золото-то, однако, никакого вкуса не придавало кушаньям...»

Станислав Немоевский.

Дневник... Писан на Белом озере, в 1607 году,

в месяце январе, в задержании или,

скорей, в плену московском.

Жак де Маржере крутился на своей постели, обуреваемый противоречивыми чувствами. Только что забегал к нему шустрый Исаак Масса. Хитро кося глазом то на бравого француза, утопающего в пышных подушках, то на его оруженосца Вильгельма, тараторил скороговоркой:

   — Мне знамение явилось сегодня. — Слово «сегодня» Исаак произнёс с нажимом в голосе.

   — Какое же? — вяло поинтересовался Маржере, отлично поняв намёк.

   — Со стороны Польши появились внезапно, будто упали с неба облака, подобные горам и пещерам. Посреди них мы с женой явственно увидели льва. — На слове «льва» Исаак снова сделал ударение, и Жак снова кивнул, давая знак, что понял. — Лев поднялся и исчез. Зато появился верблюд, который вдруг превратился в великана в высокой шапке, который тоже вскоре исчез, будто заполз в пещеру...

Вильгельм слушал голландца с разинутым ртом.

   — И вдруг из облаков поднялся город со стенами и башнями, из башен шёл дым. Такой красивый город, будто нарисовал его художник.

   — И что потом? — не выдержал Вильгельм.

   — А потом — ничего! — вздохнул Исаак. — Всё исчезло, как мираж.

Вильгельм рассмеялся:

   — Это что за знамение. Вот я однажды две луны видел, и обе красные...

   — Пьян был, как всегда, — строго сказал Маржере.

Вильгельм смешался и занялся приготовлением отвара для больного. Исаак притворно вздохнул:

   — Конечно, вам, военным, чего бояться! А вот мы с женой решили: сегодня вечером, — он снова подчеркнул голосом последние два слова, — припрячем всё наше добро, накопленное таким трудом.

От жалости к себе Исаак даже всхлипнул, поднял к глазам кружевной платок из тончайшего батиста. Маржере глянул на него с усмешкой:

   — А что в городе слышно?

   — Ничего, — торопливо ответил Масса. — Тишина полная...

   — А во дворце?

   — Там веселятся. Царица собирается устроить маскарад на европейский лад, готовит забавные маски...

Когда он упорхнул, Маржере предался тревожным раздумьям. Предупредить царя! Но как? Если это сделает он сам и об этом узнает Гонсевский, головы ему не сносить. Надо придумать что-то похитрее. Наконец он позвал:

   — Вилли!

   — Когда приготовишь отвар, позовёшь ко мне Конрада Буссова. И оставишь нас одних. Понял?

...Располневший на царских харчах вояка ввалился без стука, увидел сбитую постель и с сочувствием проговорил:

   — Мой бедный старый боевой друг! Могу ли я чем-то облегчить твои страдания? Мой зять, известный тебе патер Мартин Бер, знает секрет какого-то волшебного бальзама. Хочешь, я приглашу его к тебе?

   — Вряд ли какой-нибудь бальзам мне поможет! — покачал головой Маржере. — Меня отравляет тревога за его величество, уж очень он беспечен.

   — Ты прав, Якоб, — согласился Конрад, называя Маржере на немецкий лад.

Он сел поудобнее в кресле и, широко расставив ноги в огромных сапогах, опёрся руками на эфес палаша.

   — Наш император по молодости легковерен, тебе приходится нелегко, чтобы обеспечить его безопасность, — разглагольствовал лифляндец. — А всё почему? Назначил командирами рот этих юнцов — Кнаустона и Лантона. Нет чтобы рекомендовать меня! Ты же знаешь, я предан как пёс!

   — Да, да, — притворно согласился Маржере, знавший историю жизни Буссова, столь богатую предательствами. — Но что я мог поделать? Ведь ты сам сказал, что государь молод, он и приближает к себе тех, кто помоложе. Впрочем, если бы тебе представился случай доказать ему свою преданность, он наверняка приблизил бы тебя. Наш государь умеет быть благодарным.

   — О, конечно! Вон как он озолотил Мнишека! А за что? Ведь тот бросил его после первого сражения! Но где найти тот случай? — лифляндец с надеждой взглянул на Маржере.

Тот с удовлетворением убедился, что Буссов готов заглотнуть наживку, и продолжал слабым голосом человека, прикованного к смертному одру:

   — Ты видишь, я не могу подняться. Поэтому не могу сообщить государю важную весть...

   — Что за весть? — подался вперёд Буссов.

Маржере медлил, как бы колебался.

   — Давай я передам, ну, говори же! — теребил его с загоревшимися глазами ландскнехт.

   — У меня есть достоверные сведения, что сегодня ночью на дворец нападут заговорщики. Государь должен быть готов к отпору.

   — Я расскажу ему обо всём, как только наша рота заступит на дежурство. И буду как лев биться с изменниками! — вдохновился Буссов, вскакивая. — Так я пойду, надо надеть кольчугу под платье. Бережёного Бог бережёт, как любит говорить мой зять...

   — Иди, и да благословит тебя Господь! — слабым голосом напутствовал его больной, донельзя довольный проделанным манёвром.

Буссов вроде бы почувствовал угрызение совести, во всяком случае вернулся от порога.

   — Я скажу государю, что это известие исходит от тебя.

   — Ни в коем случае! — вскричал Маржере так испуганно, что вновь породил подозрение в голове лифляндца.

   — Почему? Это будет не по-рыцарски с моей стороны...

   — Я и так уже обласкан государем, — печально сказал Жак, снова входя в роль больного. — Да и не знаю, смогу ли и дальше удерживать в руках шпагу. А ты, мой друг, по досадной случайности оказался в стороне от милости монарха. Так лови удачу за хвост. А мне достаточно от тебя бочонка рейнского, если, конечно, поправлюсь.

Он снова упал на подушки и махнул рукой Буссову:

   — Скажи моему Вилли, что мне пора пить отвар, прописанный царским лекарем.

Хитрость Маржере удалась. Когда Димитрий к вечеру направился было в покои царицы, Конрад вырос на его пути, застыв в почтительном поклоне.

   — Что тебе, немец? — ласково спросил Димитрий.

   — Государь, тебе грозит сегодня опасность, — сказал Конрад.

   — Откуда знаешь? Смотри на меня! — вскричал царь, хватая лифляндца за поручень алебарды.

Буссов поднял голову, прямо глядя честными, преданными глазами:

   — Наши гвардейцы слышали разговоры по Москве, что сегодня заговорщики собираются напасть на дворец.

   — Какие заговорщики?