Воевода - Дмитрий Евдокимов

   — Ну, разворачивай, показывай свой московский товар.

   — Это самые лучшие шелка, привезены нами из Лиона. А это добротное сукно делают английские ткачи. В платье из такой ткани не страшны самые лютые московские морозы, — певуче говорил Исаак.

Посол щупал, мял ткани, пробовал их на разрыв, косясь на торчащего в дверях дворецкого, наконец сказал:

   — Эй, Стас! Сходи за моей шкатулкой с деньгами. Да распорядись там, на кухне, чтобы сделали мне какой-нибудь напиток от изжоги.

   — Мочёная брусника помогает!

   — Давай бруснику.

Только дворецкий удалился, Гонсевский отшвырнул ткань и уставился на Массу.

   — Передай французу — их королевское величество отвернуло своё милостивое лицо от Димитрия!

   — Что это значит? — спросил Исаак. — Что полковник должен сделать?

   — Он должен об этом сказать князю Шуйскому.

   — У полковника одна голова на плечах. Стоит ему только войти на подворье Шуйского, как её не будет. Уж Басманов об этом позаботится.

   — А ты сможешь? Ведь ты купец?

Масса хитро улыбнулся:

   — Ваше сиятельство правильно сказал, что я только купец, и хотел бы знать, сколько получу за эту услугу. Ведь одно дело — просто передать письма, а другое — самому участвовать, да ещё неизвестно в чём.

Гонсевский поколебался, видимо борясь со скупостью, наконец решился: v —Хорошо, если дело будет сделано, получите с французом сто тысяч флоринов. Ну и, конечно, милость королевскую.

   — Это значит — право на беспошлинную торговлю в польских и литовских землях?

   — Безусловно!

   — Хорошо, я согласен. Однако я человек простой и эзопов язык понимаю плохо. Пусть ваше сиятельство объяснит толком, в чём заключается дело и о чём говорить с Шуйским.

Гонсевский подошёл к двери, захлопнул её поплотнее и приблизился к купцу, вновь взяв ткань из его рук:

   — Шуйский сообщил с нарочным, что в Москве составлен заговор против Димитрия. Просил, чтобы Сигизмунд не препятствовал и дал согласие в случае благополучного исхода, чтобы на Русское царство пришёл королевич Владислав. Так вот — король согласен.

Исаак напряжённо слушал, потом натянуто засмеялся:

   — Ничего не получится.

   — Почему?

   — Царский двор полон вооружённых поляков.

   — Поляков я беру на себя.

   — А триста головорезов Маржере?

   — Маржере должен знать, что произойдёт, если Димитрий узнает о его службе Сапеге.

   — Значит?

   — Значит, в урочный час его с телохранителями не должно быть во дворце.

   — Это невозможно! Царь не ложится, не проверив посты.

   — Такие умные головы, как ваши, что-нибудь придумают. Скажи лучше, как ты попадёшь к Шуйскому? Нужно, чтобы он тебе поверил.

   — Думаю, что со мной он будет откровенен, — самоуверенно заявил Масса.

   — Поверит твоей хитрой роже? — хмыкнул Гонсевский и снова поморщился от изжоги.

   — Я в хороших отношениях с одним отважным офицером из его свиты. Этот офицер был тяжело ранен под Кромами и только сейчас начал выходить из дому. Пока он болел, я помогал ему бальзамами. А главное, он во время болезни учился рисовать. И вот нарисовал мне подробный план Москвы. Подобного ему я не видел...

   — И что же? — Глаза Гонсевского хищно блеснули — Где этот план?

   — Этот план — у принца Оранского, моего государя. Да будет тебе известно, что его картографы — лучшие в мире.

   — Постой, так...

   — Да, офицер продал план мне, хотя и понимал, что очень рискует. Русские ведь очень подозрительны! Но сумма была так велика...

   — Ясно. Значит, он полностью в твоей зависимости?

   — Ну зачем так прямо? Просто он мне очень доверяет и беспрекословно окажет протекцию для визита к Шуйскому.

   — Действуй. Сообщишь мне, когда заговорщики намерены выступить. Мой совет — сразу же после свадьбы, пока царь будет увлечён своими амурными делами.

Неожиданно он замолчал, рывком распахнул дверь, за которой стоял дворецкий, с невозмутимым видом державший в одной руке шкатулку, в другой — кувшин.

   — Ты чего, Стас? Долго так стоишь? — с подозрительностью спросил Гонсевский.

   — Нет, только что подошёл. Раздумывал...

   — О чём? — с ещё большей подозрительностью спросил Гонсевский.

   — Да чем стучать в дверь, — флегматично пояснил камердинер. — Шкатулку можно попортить, а кувшин — разбить. Разве что лбом? Он у меня крепкий!

Гонсевский, а за ним и Исаак Масса расхохотались.

   — Находчивый у вас слуга, — заметил купец.

   — Да, звёзд с неба не хватает, зато готов за хозяина лоб расшибить, — продолжал смеяться Гонсевский, глотая прямо из кувшина кисленький напиток. — Я беру весь твой товар, купец, и принеси мне ещё те ткани, что обещал.

   — В следующий раз я непременно вам покажу изумительные кружева из Брабанта, — поклонился гость.

Вечером, как и обещал, Маржере вновь был в лавке голландца. Его встретила жена, такая же маленькая и пухленькая, как и сам хозяин.

   — Исаак ещё не приходил! — сообщила она встревоженно. — Может, поляки пьяные напали? Вон как они буйствуют на улицах!

Маржере, делая вид, что слушает болтовню женщины, тревожно думал: неужели купца схватили? Хотя Масса — такой осторожный и ловкий малый. Он было повернулся, чтобы уйти, как едва не столкнулся с вбежавшим в лавку запыхавшимся толстяком.

   — Прошу извинить меня, господин полковник! Такая клиентура привередливая пошла. То не этак, то не так! Клара, приготовь бутылочку вина для нашего высокого покровителя! Мы пройдём в заднюю комнату, а ты побудь здесь!

Видно было, что важные вести буквально переполняют негоцианта, и он за руку потащил Маржере к двери, ведущей на семейную половину. Плюхнувшись за стол и сделав жадный глоток из венецианского бокала, он испуганно уставился на Маржере, причитая:

   — Что будет, что будет!

Тот неторопливо цедил вино из своего кубка, бесстрастно глядя на взволнованное лицо собеседника.

   — Хорошо, что я сам пришёл сюда. Представляю, какой переполох ты бы учинил, если бы появился в казарме с таким лицом!

   — Заговор, боярский заговор! — выпалил Исаак.

   — Я знаю, — столь же бесстрастно заметил Маржере. — Кто во главе?

   — Шуйский, Голицын и Татищев. Я их застал всех вместе! Они очень обрадовались поддержке Сигизмунда...

   — Это Гонсевский тебе сказал? — быстро спросил француз. — Так я и знал. Сегодня на приёме он вёл себя вызывающе, будто вёл дело к войне... Что он ещё велел передать боярам?

   — Что постарается, чтоб поляков не было, когда заговорщики придут в Кремль. Но ещё больше их обрадовало, что не будет твоих алебардщиков...

Маржере вскочил как выпрямленная пружина:

   — Гонсевский выжил из ума! Я за Димитрия их всех уничтожу.

Масса опустил голову и печально вздохнул.

   — Что ты вздыхаешь?

   — Гонсевский предвидел и это. Он сказал: «Передай Маржере, что царь будет знать о его службе Сапеге!»

   — Димитрий не поверит. Он меня любит!

   — Гонсевский сказал, что у него есть твои письма. Те, что я отвозил в Литву.

Полковник плюхнулся, загремев шпагой, на лавку.

   — Это ловушка. Что же мне делать?

   — Хочешь дружеский совет? Тебе надо заболеть в этот день.

   — Они же его убьют!

   — Голицын сказал, что, если Димитрий докажет, что он действительно царский сын, ни единого волоса не упадёт с его головы. А если самозванец, отправят в монастырь.

   — Ты не веришь, что он подлинный сын Ивана Жестокого? — воззрился на купца Маржере.

   — Не только не верю, а точно знаю, — хитро улыбнулся Исаак.

   — Каким образом?

   — Вот на этом самом месте сидел недавно Басманов.

   — Ну и что?

   — Он любезно согласился попробовать нового заморского вина. Крепче водки. Ром называется. Так вот, когда Басманов выпил изрядно, то начал меня было выспрашивать, нет ли каких слухов среди купцов о царе-батюшке. Я так осторожненько сказал, будто действительно ходят разговоры среди приезжих о самозванстве Димитрия. И он вдруг говорит, что Димитрий не тот, за кого себя выдаёт. Но он наш государь, и мы все обязаны ему служить! Вот так-то!

   — Может, он хотел тебя проверить? Басманов хитёр! — возразил Маржере. — А я верю, что он царевич.

   — Почему?

   — Я много повидал государей разных. У Димитрия властвовать — в крови. Так не может себя вести простой смертный.

   — Значит, твоему Димитрию ничто не угрожает?

   — Не верю я в клятвы бояр! — усомнился Маржере.

   — А куда им деваться? — горячо заспорил Исаак. — Ведь они все присягали ему. Что они народу скажут?

   — Они и Фёдору присягали. Тот же Голицын, который потом был среди его убийц.