Евгений Мартынов. Белокрылый полёт - Юрий Григорьевич Мартынов

впервые показал мне эту песню, я особенно удивился её фортепианному вступлению, проигрышу и заключению: настолько они были мрачными и тяжёлыми. Драматизм и трагизм имел место в Женином творчестве всегда, но никогда не был безнадёжно-обречённым и беспросветным. Вспомнить хотя бы «Балладу о матери», «Колыбельную пеплу», «Лебединую верность», «Письмо отца», даже «Заклятье». Во всех этих песнях жизнь всё-таки побеждала несмотря ни на что, и это слышалось прежде всего в музыке – её мелодике, ритмике, гармонической основе. Во вступлении «Сочиненья на тему» я сразу услышал «похоронный марш» и не замедлил высказать это брату. Он, улыбнувшись, согласился с моим замечанием и попросил совета, как бы уйти от ненужной аналогии. Быстро, по существу ничего не трогая в материале, я изменил регистр и фактуру всех инструментальных отыгрышей в песне, придав им более светлое и облегчённое звучание, – слушать стало не так тяжко. Но, хоть Женя принял все мои замечания и исправления, песня как таковая была явно не мартыновского – солнечного – духа, и сам автор это понимал, не зная, что с ней дальше делать. Одна только литературная основа песни уже говорит сама за себя: тот факт, что стихи Николая Доризо столь взволновали брата и заставили положить их на музыку, свидетельствует о многом в душевном состоянии композитора.

Приведу эти стихи, ставшие литературной основой неисполненной Жениной песни, полностью.

Дождь за окнами школьными капал,

Умолкая в осенней листве.

Сочиненье на тему «Мой папа»

Было задано третьему «В».

Тема близкая всем и простая,

А в тетрадках – пустые листки.

И молчат, отрешённо вздыхая,

Даже первые ученики.

Хоть бы слово одно или фраза!

Почему же их нет, этих слов?

Оказалось, почти что полкласса

На отшибе растёт, без отцов.

Не погост, что солдатами вырыт,

Не война, что в смертельной крови…

Сколько их в наши дни, этих сирот,

Этих маленьких сирот любви!

Самолюбий, характеров схватки.

Да, любовь – это бой, не парад.

И с пустыми листками тетрадки

Сиротливо на партах лежат.

Дождь за окнами школьными капал,

Гнулись ветви осенних рябин…

Сочиненье на тему «Мой папа»

Ты пиши, чтоб там ни было, сын!

Тут, как говорится, комментарии излишни. Да и обращение к общеизвестным стихам Сергея Есенина «Сыпь, тальянка, звонко!..» тоже невольно свидетельствует о кризисном душевном состоянии брата, едва ознакомишься с его музыкальным прочтением этой поэтической темы. Мне приходилось слышать немало песен, романсов, хоровых сочинений на эти стихи, но Женина композиторская трактовка самая грустная (оговорюсь на всякий случай: из слышанных мной). Я готовил аранжировку этой песни, переписал по-своему Женин клавир (и автору он понравился больше собственного), уже были готовы наряд-заказ и паспорт на запись песни в ГДРЗ (Государственном доме радиовещания и звукозаписи), заказаны смены в 3-й студии… Жене очень хотелось записать эту песню, ведь он её понимал и чувствовал в прямом – по отношению к себе – смысле…

Сыпь, тальянка, звонко, сыпь, тальянка, смело!

Вспомнить, что ли, юность, ту, что пролетела?

Не шуми, осина, не пыли, дорога.

Пусть несётся песня к милой до порога.

Пусть она услышит, пусть она поплачет.

Ей чужая юность ничего не значит.

Ну а если значит – проживёт не мучась.

Где ты, моя радость? Где ты, моя участь?

Лейся, песня, пуще, лейся, песня, звяньше.

Всё равно не будет то, что было раньше.

За былую силу, гордость и осанку

Только и осталась песня под тальянку.

Случайно или нет, но уже песня «Марьина роща» – последняя из записанных Женей – писалась почти что «с кровью». Студийная работа растянулась на 6 смен. То выходил из строя звукорежиссёрский пульт, то никак не подключался к магнитофону ритм-бокс, то не «читался» пилот-сигнал, потом вдруг «сгорел» синтезатор, стала «фонить» электрогитара, при сведении фонограммы обнаружилось, что информация, записанная на одних дорожках, каким-то образом «просочилась» и на другие… Словно какие-то силы сверху (или ещё откуда-то) препятствовали брату. И после: на телевидении «зарубили» текст, Женя переписал несколько мест с изменёнными словами, склеили новые (переписанные) куски со старыми, стали слышны склейки, корректировали склеенный вариант на компьютере, решили всё переписать заново. Да только где это сделать? Ведь смены уже чужие, студии на неделю вперёд расписаны, а телевизионная съёмка должна быть завтра!..

«…Спелый хлеб закачается,

Жизнь, она не кончается…»

(Е. Мартынов)

Результатом этой работы было 9 магнитофонных бобин с надписями на них:

«Оригинал, самое первое сведение, старый текст»;

«Оригинал, второе сведение, старый текст, голос поярче»;

«Оригинал, монтированный, со склейками, новый текст»;

«Оригинал, с корректированными склейками, новый текст»;

«Оригинал, последний вариант, первое сведение»;

«Оригинал, последний вариант, второе сведение, голоса больше»;

«Дубль второго сведения, с новым текстом»…

У авторов есть ещё один признак приближения к какому-то рубежу: обострение интереса к своему архивному, неиспользованному или неудачно в прошлом воплощённому материалу, попытки его «реанимировать», не оставить брошенным. Иными словами, закончилось время разбрасывания камней, пришло время собирать камни. Так, ещё в 1983 году брат снова попытался «поднять» «Колыбельную пеплу» (на мой взгляд и слух, одну из лучших своих баллад) и «Этот май»; затем, в 1985 году, – «Чудо любви»; а в 1989-м – «Ласточки домой вернулись». Приноравливался он и к «Царевне с нашего двора», и к юношеской «Песне о Родине», но каждый раз неудовлетворённо отодвигал клавиры в сторону. В 1988 году Женя решил (по моему совету) подтекстовать мелодию, сочинённую ещё в 1976-м. Мне она очень нравилась, и я предложил брату свой образ песни и первую строку припева: «Давай зажжём на счастье свечи!» Так родилась песня на стихи А. Поперечного «Свиданье при свечах». Но судьба её была при жизни брата несчастливой: «свечи» тут же раскритиковали и «зарубили» в музыкальной редакции Центрального телевидения, и Женя больше к ним не возвращался. После смерти брата его друг и соратник по эстраде Александр Серов записал эту песню, многое изменив в её материале, особенно в тексте. Песня пришлась по душе слушателям и стала популярной, но я к её новой версии-трактовке отношусь несколько сдержанно и отстранённо, хоть и участвовал в записи инструментальной фонограммы. Да, это музыка – как материя – ещё мартыновская, но дух в ней уже серовский. Хорошо это или плохо – не берусь судить. Но тот факт, что