Евгений Мартынов. Белокрылый полёт - Юрий Григорьевич Мартынов

сообщениях подчёркивалась криминальная причина смерти, связываемая с недавним сообщением газеты «Московский комсомолец» о бандитском нападении на «известного многим певца Евгения Мартынова» у его же собственного дома.

Действительно, 18 августа в субботнем номере «МК» появилась информация о том, что Мартынова избили и ограбили, отняв документы и имевшиеся при нём деньги – 50 рублей. Однако освещённое на последней газетной полосе ЧП приключилось с другим Мартыновым, по слухам – с артистом Московского академического театра имени В.В. Маяковского. Нам тогда звонили все знакомые, встревоженные газетным сообщением, но Жени в это время вообще в Москве не было.

Когда же по возвращении из Венгрии брат прочёл информацию «Комсомольца» сам, то с улыбкой произнёс:

– Гады… Опозорили. Получается, что у Мартынова в кармане денег больше пятидесяти рублей не водится и он такой бедный и жадный, что этот несчастный полтинник без боя отдать не мог.

Тем не менее телевизионные дикторы упорно продолжали связывать два события (смерть и избиение накануне) в продолжение нескольких последующих лет. К этим двум событиям постепенно приклеилась третья линия: тяжба с уголовниками и «прекращение искового дела вследствие смерти истца» за день до очередного (возможно, самого важного) судебного слушания. Таким образом, вся ретроспектива этого «криминального дела» в результате сообщений официальных и неофициальных источников информации невольно в головах Жениных поклонников выстраивалась в следующую, довольно интригующую цепь: Евгений Мартынов судился с уголовниками-кооператорами по поводу большого, невыплаченного ему гонорара; после очередного слушания дела он был жестоко избит и ограблен у подъезда собственного дома; за день до основного судебного слушания в том же подъезде, на первом этаже, был обнаружен его труп.

Естественно, за всеми разъяснениями и самой «компетентной» информацией по поводу смерти брата все обращались и продолжают спустя годы обращаться ко мне. Однако, выслушивая всё, что я могу сообщить «компетентно» (и, понятное дело, не очень охотно), люди чаще всего задумчиво и неудовлетворённо покачивают головой и высказывают своё мнение примерно такими словами:

– И всё-таки здесь что-то не так… Ещё что-то должно быть… Женя вроде не был таким болезненным, чтобы от первого сердечного приступа умереть. Даже если в его крови присутствовали взаимоисключающие лекарства, транквилизаторы и алкоголь, могущие отрицательно или усугубляюще повлиять на общее состояние… Нет, мне этот сердечный диагноз кажется малоубедительным…

Как знать?.. В любом случае вся правда известна лишь богам. К тому же в рождении или смерти народных кумиров почти всегда есть что-то загадочное.

Удивительно точно подметил один мудрый человек (если мне не изменяет память, Фридрих Шеллинг): «Настоящие поэты всегда умирают неожиданно, но и в их смерти нет ничего мёртвого».

Глава XX

Всё время со второй половины понедельника до пятницы погода была хмурой и дождливой. Мало-помалу за три тяжёлых и тягостных дня, прошедших, как я уже говорил, в сплошных для меня организационных хлопотах и разъездах по разным инстанциям на серовской машине (с Сашиным администратором, классным шофёром Юрой Мухаметжановым), наконец утряслись все предпохоронные проблемы.

Гражданская панихида и похороны были назначены на 7 сентября. Московские газеты, радио и телевидение сообщили об этом, уточнив, что панихида пройдёт в помещении Центра музыкальной информации и пропаганды советской музыки Союза композиторов СССР (начало в 11 час. 30 мин.), а похороны состоятся на Новокунцевском кладбище (в 14:00).

Центрмузинформ находился на улице Готвальда (нынешняя улица Чаянова), в доме № 10. Здесь в сталинские и хрущёвские времена квартировались все секретариаты, правления и комиссии Союзов композиторов СССР, РСФСР и Москвы. Но с постройкой новых жилых композиторских объектов на улицах Неждановой и Огарёва (теперь они снова стали переулками – Брюсовым и Газетным) всё начальство вместе с упомянутыми секретариатами, правлениями и комиссиями переехало ближе к Кремлю, оставив на улице Готвальда Музфонд и Центрмузинформ. Гражданские панихиды по маститым и известным композиторам (и музыковедам) обычно проводились и проводятся в помещении Всесоюзного Дома композиторов (на ул. Неждановой), но летом 1990 года там затеяли ремонт, и к сентябрю он только подошёл к своему пику. Потому панихиду нам пришлось перенести в Центрмузинформ, хотя свои услуги предлагали и другие организации, в частности Московский театр эстрады, Дом радиовещания и звукозаписи, ДК издательства «Правда», Центральный дом работников искусств, в ресторане которого, кстати, состоялись поминки.

Первая для Серёжки годовщина памяти отца на Кунцевском кладбище. На снимке – композиторы Юрий Антонов (слева) и Георгий Мовсесян (справа)

Людей было много. И притом не только на Готвальда, 10, а потом на кладбище, но и на Колхозной (Сухаревской) площади, 3, – у морга № 1 при Институте скорой помощи. Те, кто не могли отпроситься с работы (дело касалось прежде всего наших и Жениных друзей и знакомых), пришли к 8 часам утра на Колхозную, вернее на проспект Мира, 14–16, если определять по месту входа и въезда в морг. Сразу скажу, что в течение всего дня в моём распоряжении был дежурный наряд милиции, дорожная служба ГАИ, несколько милицейских машин и автобусов (помимо наших, музфондовских), а также при маме и отце постоянно находились два опытных врача Центральной поликлиники МВД – Т.Ф. Вишневская и А.П. Воронкова – с полным арсеналом медицинских средств «на всякий пожарный». В пятницу утром выглянуло долгожданное солнце: все в этом усмотрели некое божественное провидение и высокий, сокровенный смысл. На Колхозной первая часть траурного церемониала прошла без задержек, по-армейски чётко: печально, но торжественно и, конечно же, со слезами, цветами, венками…

Отсюда по намеченному в четверг плану мы отправились в сопровождении милицейских машин к Жениному дому, на улицу Пилюгина. Нам предстояло забрать оставшихся там родителей, вдову и родственников из Артёмовска, Камышина, Волгограда и Киева. Серёжа с «бабой Верой и дедой Костей», как он их называл, приехал из Крыма днём раньше, но Элла решила не посвящать его в семейную трагедию, чтобы не травмировать детскую психику, и он всю пятницу провёл в детсадике. Однако и в тот сентябрьский день, и после товарищи не раз задавали ему вопрос:

– Серёжа, у тебя что, папа умер?

Но удивлённый подобными вопросами мальчуган пересказывал им то, что слышал от мамы:

– Нет! Вы что?! Папа уехал за границу. Он сейчас на гастролях в Америке и на всяких там далёких островах. На Канарских, кажется, Гавайских или ещё каких-то…

Появление Серёжки дома в эти гнетущие предпохоронные дни было первым и, пожалуй, единственным лучиком света во тьме горя, нежданно-негаданно обрушившегося на нас.

Когда Женин сынишка, улыбающийся, поразительно похожий на отца, вошёл в дом, сразу попав в объятья и поцелуи своих старших родственников, я про себя почти радостно выдохнул:

– Ну наконец-то! Слава богу!.. Теперь будет чуть полегче.

Только год спустя семилетнему мальчишке рассказали, что папа не на островах, не болен и не в далёкой больнице, а… умер в прошлом году, когда