Евгений Мартынов. Белокрылый полёт - Юрий Григорьевич Мартынов

врагом народа стать, но никак не народным артистом, – заключил я, незамедлительно поддержанный улыбкой брата и его согласными кивками головой.

– Это точно, – уже серьёзно выдохнул Женя через несколько секунд. Но потом опять лукаво улыбнулся и, словно подводя итог нашей короткой экскурсии по «новодевичьему усыпалищу», произнёс:

– И всё-таки здесь неплохо. Мне понравилось…

Около ворот Новокунцевского кладбища машины и автобусы разгрузились. И перед моими глазами снова засуетилось множество лиц и фигур, сквозь которые я постоянно высматривал маму и отца, периодически напоминая врачам, чтобы не отходили от родителей ни на шаг. Объявили последнее прощание с телом. Толпа заволновалась и закружилась вокруг гроба, плотным кольцом перекрыв все доступы к нему.

Раздался чей-то голос:

– Пропустите, пропустите родителей! Позвольте отцу и матери проститься с сыном!.. Дайте же дорогу родственникам!.. Расступитесь!..

Последовали ритуальные христианские пеленания (Женя был крещёным, хоть христианином себя никогда не признавал), крестики, молитвеннички, иконки и прочие обрядовые формальности, исходившие от знавших толк в подобных церемониалах и ревностно блюстивших обычаи украинских родичей. К моменту опущения гроба в могилу напряжение и ажиотаж людской толпы возросли до предела. Затем все в каком-то экстазе стали бросать пригоршнями в могилу землю, словно боясь, что земли на их долю не хватит. Как-то неожиданно и психологически кстати грянул духовой военный оркестр. Землекопы быстро, мне показалось, даже азартно – во время звучания Гимна Советского Союза – забросали землю в могилу… И вдруг, когда музыка уже стихла и все венки были собраны в огромный цветочный холм, над землёй прокатились вялые раскаты грома. Небо было прозрачно-синим, и только та самая, тяжёлая туча, видневшаяся над горизонтом полчаса назад, грустно проплывая над кладбищем, издала два одиноких громовых стона и обронила на землю несколько крупных дождевых капель-слёз…

Так закончилась земная биография русского музыканта, популярного артиста, самобытного композитора… Для любителей материальной статистики и собирателей физиологической информации об известных людях (и, возможно, для потомков) сообщу ещё некоторые – «сухие» – цифры и данные.

К моменту смерти тело Евгения Мартынова обладало следующими параметрами и характеристиками:

а) рост – 1 м 77 см;

б) вес – 72 кг;

в) размер окружности головы – 58 см;

г) размер воротника – 41 см;

д) размер одежды – № 48/3;

е) размер обуви – № 41;

ж) размер перчаток – № 9;

з) зрение – 100 %;

и) глаза – светло-серые (иногда с желтоватым оттенком);

к) волосы – русые, слегка курчавые;

л) характерная особенность лица – глубокая ямка на подбородке;

м) крупных родимых или пигментных пятен (а также бородавок) на теле не было.

Глава XXI

Были у брата какие-нибудь предчувствия или предвестники скорой смерти?.. Думаю, что были, даже если он их за таковые не принимал. Давид Усманов рассказал мне через несколько лет после Жениной кончины о тех странных переменах в поведении своего давнего коллеги-соавтора, которые бросились ему в глаза в июле 1990 года, во время их гастрольной поездки в Оренбург. Брат всегда перед выступлениями волновался, но тогда он был особенно беспокоен, потирал грудь и даже давал пощупать свой пульс, на удивление Давида очень частый. По возвращении в гостиницу Женя осторожно входил в пустой номер, где они жили вдвоём с Усмановым, с некоторой опаской (и, возможно, элементом игры) заглядывал во все комнатные закоулки и только после этого позволял себе раздеться и немного расслабиться, и то периодически оглядываясь и высказывая при этом не очень весёлые шутки. Однажды, совсем ранним утром, Дод (как называл брат Усманова) неожиданно проснулся и увидел своего соседа неспящим: тот сидел на кровати уже одетый и причёсанный, хотя накануне они легли спать довольно поздно.

– Жень, ты чего не спишь? – удивлённо спросил Давид, глянув на часы. – Куда ты в такую рань собрался?

– Знаешь, Дод, – задумчиво сказал Женя, – мне такой сон сейчас приснился… Будто я умер, лежу в гробу, а надо мной в Доме композиторов идёт панихида. Родные плачут, артисты речи произносят, похоронный марш Шопена звучит, венки пахнут цветами и ёлкой, свечи горят, и мой портрет стоит в чёрной рамке…

– Женя, хватит! – прервал Дод пересказ траурного сна. – Ты себя так совсем доконаешь! Побереги свои нервы и сердце, в конце концов! Вот что значит без бабы спать! Это же надо – такая ерунда в голову лезет!..

– Нет, Дод, правда, – продолжал Женя, – у меня ночью так вдруг заболело сердце, что я не мог ни пошевелиться, ни вздохнуть! Не знаю, сколько я так пролежал, но только потом очутился на своих похоронах. А когда проснулся, сразу встал и оделся, чтобы в этот сон снова не впасть…

Примерно тогда же (теперь не вспомню – до оренбургской Жениной поездки или после неё), придя вечером к брату в гости, я застал его в совершенно неприглядном состоянии. Он почти голый лежал на полу в прихожей и стонал, словно никому не нужный и всеми забытый, тело его было покрыто аллергическими красными пятнами. Положив брата на кровать и отогнав пытавшегося пошалить Серёжку, я спросил Эллу, что произошло с мужем или между ними? Супруга ответила, что Женя приехал после какого-то выступления и последовавшего вслед за тем банкета выпившим и, чтобы он в таком состоянии не ходил «над душой» и не жаловался, что его от выпитого «мутит», она убедила его принять димедрол и заснуть (как делала и раньше), а ему на этот раз, видно, димедрол «пошёл не впрок»…

На мой недоуменный вопрос, зачем же алкоголь смешивать с транквилизаторами, ведь такое соединение может оказаться непредсказуемо опасным и токсичным, последовал ответ:

– А что? Он бы всю ночь бродил по квартире и стонал, что ему плохо!..

Я, недолго думая, позвонил своему верному врачу Тамаре Фёдоровне Вишневской, рассказал ситуацию. Она мне тут же объяснила, какие лекарства из имеющихся следует принять и какие процедуры проделать, добавив грустно:

– Ох, ребята, не бережёте вы своего Евгения!..

Через полчаса, пришедший в себя после предпринятых по совету доктора оперативных мер, Женя тихо сказал мне:

– Юра… Я после себя Элке ничего не оставлю, она меня не любит. Я умру – и всё тебе завещаю…

– Довольно молоть чушь! – оборвал я брата. – Ишь, в покойники уже записался, завещания сочинять надумал! Давай, мол, валить всё с больной головы на здоровую!.. Если перебрал немного, пойди в туалет вырви – и страданиям конец. А ты семье покоя не даёшь, димедролы с седуксенами пить повадился. В наркоманы заделаться хочешь?

– Да, всё ты правильно говоришь, – зевнув, выдохнул Женя. – Ну ладно. Буду спать. Завтра созвонимся…

Мотивы трагического предчувствия слышны и в творчестве брата. Взять, к примеру, одну из его последних песен «Сочиненье на тему», так и не исполненную им публично. Когда Женя