«Бежали храбрые грузины». Неприукрашенная история Грузии - Лев Вершинин

Короче говоря, владыка Никон оказался очень хорошим пастырем и квалифицированным управленцем: он решил практически все наболевшие материально-технические вопросы, «пробил» в Синоде лет пятнадцать лежавшее там без движения разрешение преподавать богословие на «картули», но самое главное, подготовил «Начальный проэкт» – программу частичного возвращения грузинским епархиям автокефалии. В итоге новый экзарх удостоился скупой, но все-таки похвалы самого Ильи Чавчавадзе, после чего слегка смягчилось и духовенство, принявшее решение частично снять «служебный бойкот». Однако чем более позитивной становилась роль экзарха, тем сильнее ненавидел его «бомонд». «О себе и не знаю, что сказать, – писал владыка сестре, – живу как жил, работаю как работал. Нет помогающих мне, а все ждут ошибок и промахов. Поэтому всегда в напряженном состоянии духа». А после того как экзарх изыскал деньги на издание давно не переиздававшихся богослужебных книг на абхазском и осетинском языках, письма с угрозами стали явлением повседневным, такого рода призывы зазвучали и в прессе. «Может статься, что и убьют меня, – признавался Никон землякам во время последнего своего приезда в столицу в 1907-м, – но смерти я не страшусь. Умирать ведь надо и в тихих епархиях, и в мирное время. Так лучше умереть в борьбе за правое дело, за истину святую, на посту воина среди яростных врагов. Это смерть почетная! А что величественного умереть в келии, защищенной даже и от сквозного ветра. Но за что, однако же, грузинам убивать меня?» Видимо, экзарх не понял, за что, и 28 мая 1908 года, когда во время приема посетителей был расстрелян в упор несколькими террористами, тотчас скрывшимися с места преступления, а на следующий день объявленными прессой «героями и защитниками нации».

За все хорошее

К счастью для себя, Илья Чавчавадзе, к владыке относившийся с уважением, этого уже не увидел. За девять месяцев до того, в начале сентября 1907 года, он тоже был убит, так же подло, как и преосвященный, но куда более жестоко. Кто и как убивал, известно хорошо: шестеро киллеров, устроивших засаду на сельской дороге, были вычислены, арестованы, отданы под суд и приговорены к смерти. Не знаю, правда, повесили ли подонков, но, учитывая, что времена были столыпинские, очень надеюсь, что да. Насчет заказчиков же ничего наверняка по сей день неизвестно. В советскую эпоху, когда Отец Нации был в умеренной чести, вину за покушение, понятное дело, валили на самодержавие и охранку. Однако властям это нужно было в последнюю очередь. Очень пожилой, усталый, крепко напуганный крестьянскими волнениями Илья Григорьевич к тому времени уже не представлял для них никакой угрозы. Он, напротив, серьезно смягчил свои позиции и ни о чем большем, нежели умеренная автономия, не проповедовал. Более того, успешно работал в Государственном совете, членом которого был назначен в 1906-м, охлаждая пыл самых безумных юнцов из числа молившихся на него националистов. По здравом размышлении, не слишком верится и в заговор большевиков, которых стало модным обвинять в последние лет двадцать, особенно на грузинских форумах (хотя, судя по всему, в Грузии и раньше, при СССР, втихомолку так полагали). В самом деле, зоны, так сказать, ловли душ большевиков и будущего святого не пересекались абсолютно, в связи с чем он их почти не критиковал. Да и организовать ликвидацию, будь к ней причастна РСДРП(б), логично было бы в 1905—1906-м, когда вопрос о расширении влияния стоял более чем остро, а не после угасания революции, когда разгромленная партия ушла если не в тюрьму или эмиграцию, то в подполье. И кроме того, серьезные сомнения вызывают нюансы покушения. Шестеро убийц, пять револьверов, винтовка, почти тридцать выстрелов в упор – и только один из них в цель, и то не насмерть, так что добивать пришлось прикладом, ногами, кинжалами и рукоятями револьверов. К тому же еще и вместе с женой. Как угодно, но не большевистский почерк. Люди Кобы и Камо, слава Богу, с оружием обращаться умели, специально тренировались, получали опыт в реальной обстановке, и едва ли могли опуститься до столь вопиющего дилетантизма. А вот дата убийства – 30 августа (12 сентября по старому стилю) 1907 года, – заставляет задуматься. В самом деле, представьте ситуацию. Совсем недавно распущена II Дума, в самом разгаре агитация на предмет выборов в Третью, назначенных на октябрь. Из всех революционных партий в кампании участвуют только меньшевики. И вот им-то Илья Григорьевич как раз конкурент, поскольку в мероприятии намерена впервые принять участие выпестованная им партия – не партия, но что-то типа того. Естественно, тоже революционная, но без всякого намека на социализм. А электораты пересекаются безжалостно, а имя Чавчавадзе для человека с улицы, тем более из села, все еще равно имени Божьему, а опыт подсказывает, что максимум возможного – два, ну пусть даже три мандата, и эти мандаты вполне могут уйти из рук.

Нет, я не позволю себе впрямую указать на меньшевиков, как на вероятнейших заказчиков «мокрухи», но с точки зрения «Qui prodest?» более убедительного ответа не вижу. А почему такой вариант не приходил в голову на протяжении всего XX века – как недавно выяснилось – антисоветски настроенной грузинской интеллигенции, понятно и ребенку. Трудно обожествлять «Отцов Первой Республики», подозревая их в пролитии крови обожествленного Отца Нации.

Вершки и корешки

Как бы то ни было, после спада волнений в 1907 году самой влиятельной силой в губерниях из всех «революционных» остались меньшевики. Под их контроль перешли все хоть сколько-то серьезные социал-демократические организации, их агитация успешно шла на селе и среди недавних крестьян, тяжко привыкающих жить в городе, к ним прислушивались рабочие. Так что даже в самые сложные годы два-три их представителя ухитрялись прорываться в Государственную думу, распихивая локтями плотный строй «общеимперских» кадетов, октябристов и так далее. Номером два, хотя и с сильным отрывом, шли социал-федералисты. Влияние большевиков, поставивших в 1905-м на карту все и проигравших, опустилось если и не до нуля, то близко к тому. Как, впрочем, и влияние националов, после смерти Ильи Григорьевича не имеющих даже знамени, вокруг которого можно было бы сплотиться (последние из могикан типа Якоба Гогебашвили в счет не шли). В большинстве своем эти говорливые ребята, нудной организационной работы не любившие, в итоге подались в эмиграции, где развили исключительно бурную деятельность. В 1907-м на конференцию в Гааге, посвященную проблемам разоружения, был представлен целый «Меморандум грузинского народа» с просьбой посодействовать получению Грузией хотя бы автономии в составе России. Державы, получив сей документ, естественно пожали плечами и пренебрегли, хотя и в по-европейски вежливой форме. После чего, сообразив, что для начала следует хотя бы объяснить Европе, что такое Грузия, националы создали «Союз защиты прав грузинского народа» и принялись писать во все соглашавшиеся их печатать газеты статьи о нарушении злыми русскими Георгиевского трактата. С точки зрения науки эти труды выглядели крайне причудливо, но основная цель авторов заключалась вовсе не в просвещении властей предержащих Старого Континента, а в поиске заинтересованных кругов. Кто будет спонсором, решительно никакой роли не играло.

Так что в 1914-м, сразу после начала Великой Войны, организация, громко именовавшая себя «Комитет независимости Грузии», переехала из Женевы, где влачила весьма жалкое существование, в Берлин и радостно встала на довольствие к кайзеру и его Генеральному штабу. Наконец-то найденным покровителям было твердо обещано организовать в скорейшие сроки массовое восстание на Южном Кавказе. Ничего, разумеется, не получилось. Правда, в 1915-м эмиссар «комитета» Георгий Мачабели сумел побывать в Тбилиси. Но меньшевики, выслушав предложение «восстать, а за кайзером не заржавеет», выгнали берлинского батони едва ли не в шею, пояснив, что, во-первых, без твердых гарантий настоящие мужчины не восстают, а во-вторых, кайзер – это, конечно, хорошо, но султан ближе, а турки для немцев куда важнее, чем какая-то Грузия. В Берлине огорчились, но все же с довольствия «комитетчиков» не сняли: стоили те недорого, а в случае победы могли пригодиться, пока же годились и для агитации. Так, в 1916-м, на III конгрессе Наций в Лозанне, представитель националов зачитал доклад «Права грузинского народа» с просьбой ко всему прогрессивному человечеству иметь в виду, что Россия – тиран и агрессор. В самой же Империи разговоры такого рода были вовсе не популярны; меньшевики в «военном вопросе» вполне поддерживали правительство, а по всем прочим, как правило, были солидарны с кадетами, кусавшими власть по любому поводу. Одновременно, разумеется, потоком шли заявления о необходимости после победы предоставления Грузии самоуправления, лучше всего, в составе «Закавказской автономии», на что кадеты, эсеры и прочие коллеги-парламентарии благожелательно кивали.