«Бежали храбрые грузины». Неприукрашенная история Грузии - Лев Вершинин

Но этнический критерий, конечно, самый простой. «Свой» автоматически становится невинным страдальцем, а «не свой» – чужаком-кровососом. Или как минимум прихвостнем кровососа. К тому же армяне и сами давали некоторые поводы. Процесс «осмысления себя» имел место и у них, причем обоснования теорий «Великой Армении» строились куда успешнее: уже много веков лишенные возможности играть в «благородные», они успели сформировать не только мощную буржуазию, но и серьезную группу идеологов, обосновывающую «особое значение армянской нации» в истории Южного Кавказа. Спорить с армянскими интеллектуалами, собаку съевшими на краеведении, было непросто. Но Илья Григорьевич вновь оправдал доверие. Его вторая программная статья «Вопиющие камни» даже сегодня читается с интересом, поскольку написана, с какой стороны ни взгляни, хоть в смысле стиля, хоть в смысле содержания, на два порядка убедительнее и элегантнее, нежели аналогичные труды родителей других наций, типа Грушевского или того же Тукая. Не мне судить, насколько изложенные там аргументы реальны, а насколько желательны (читайте и решайте сами), но даже мне сложно поймать автора на передергивании, а уж про «тогда» и говорить нечего: тезис о существовании Грузии и ее роли в регионе был не только декларирован, но и теоретически обоснован.

Враг твой – друг твой

Безусловный успех пропаганды «Пирвели даси» дал Илье Григорьевичу возможность перейти от теории к практике – по схеме, впервые озвученной Михаем Танчичем в Венгрии, а много позже отшлифованной до блеска Степаном Бандерой: «Свой, свое, у своего». В Тбилиси и Кутаиси, как указывает «группа Вачнадзе», были основаны «поземельные дворянские банки. Отныне оставшаяся без средств грузинская аристократия могла заложить свою землю, имение и взять ссуду из Поземельного банка. В случае неуплаты долга имение становилось принадлежностью банка, а не армянской буржуазии. За владельцами залога оставалось право выкупа земли в случае, если они возвращали деньги. Банки в буквальном смысле спасли грузинскую землю от рук иностранных предпринимателей». Откровенно говоря, учитывая, что речь идет о коренных жителях Грузии и таких же подданных Империи, как и владельцы имений, слово «иностранные» в данном случае звучит довольно странно. Как, впрочем, и оговорка о «возможности возврата», поскольку несостоятельный должник, вдруг разбогатевший и расплатившийся с банком по долгу и процентам, – явление, мягко говоря, не массовое. И тем не менее гений великого публициста сделал свое дело – люди в Поземельный банк шли, невзирая даже на то, что проценты и условия у «своих» были выше, нежели у «чужаков». А поскольку где банк, там и деньги, быть патриотом, особенно если поближе к Властителю Дум, вскоре стало достаточно выгодно, и ряды начали расти куда быстрее.

Тем более, что неоценимую помощь оказало г-ну Чавчавадзе… царское правительство. Обескураженное темпами развития последствий реформы и не соображающее, что делать в новых реалиях, оно попыталось было натянуть вожжи и в центре, и, естественно, на окраинах, однако эффект оказался обратным ожидаемому. Не стану подробно говорить о весьма неприятно выглядевшем «деле Яновского» и совсем уж диком эксцессе с убийством архиерея Чудецкого и анафемой на всю Грузию (обо всем этом будет подробно сказано позже). Однако не ошибусь, сказав, что в какой-то момент к агитации «Пирвели даси» начали прислушиваться и те образованные слои тбилисского бомонда, которые дотоле считали ее деятельность «суетой вокруг дивана». В какой-то момент Илья Григорьевич стал морально почти всемогущ. Примерно как академик Сахаров в свой краткий звездный час, на самом взлете перестройки. Чего он не мог сделать, так это остановить время, с каждым годом делавшее его взгляды все более несоответствующими реальному положению вещей и в связи с тем вытеснявшее великого публициста с престола полного и безусловного Отца «идеальной нации-семьи» в ряды просто очень уважаемых политических лидеров. Все, что он писал и говорил, по-прежнему было очень красиво, его по-прежнему слушали охотно и аплодировали громко, но рожать в домашних условиях крайне непросто, а кандидатов в акушеры уже почти показавшего головку детища было уже очень много, – и все с дипломами.

Глава XIX. Сделай сам

Холодные лета

Два десятилетия после Реформы были золотым временем для всех говорунов России, не призывавших к кровопролитию во всеуслышание. Бомбистов и мятежников, правда, вешали, но и только, не мешая либеральной общественности оплакивать «героев и страдальцев». Более того, на эту самую общественность власть, как известно, еще и старалась опираться везде, где только можно, искренне недоумевая, почему ее все равно не любят. Баловала судьба в это время и «родителей нации», активно работавших в Грузии. Конкретно о Государе они плохого предусмотрительно не писали, Империю грязью не мазали, в связи с чем считались хотя и чудаками, но вполне благонадежными, к тому же социально близкими, а потому на их статьи и просветительскую деятельность особого внимания не обращали. Более того, к мнению Ильи Григорьевича и его друзей, уважая мнение либералов вообще, прислушивались. Когда после «странного восстания» 1866 года в Абхазии, а особенно после Турецкой войны 1877–1878 годов встал вопрос об освоении тучных земель, освобожденных эмигрировавшими адыгами, круги, близкие к «Пирвели даси» и Кутаисскому отделению Поземельного банка, начали обрабатывать власти в том смысле, что свободные земли следовало бы заселять канонистами из Мегрелии и Восточной Грузии. Настоятельно следовало бы, и ежели правительство согласится, то прогрессивная общественность воспримет это очень-очень благосклонно.

Намек восприняли, предложения изучили и приняли к сведению. Первый Поземельный получил вкусные преференции. В общем, ладили. Все изменилось после убийства Царя-Освободителя, когда стало ясно, что надо бы что-то делать, и наследник, Александр III, начал «подмораживать» Империю, стремясь исправить батюшкины перегибы и перекосы. Досталось всем, даже лояльнейшей и послушнейшей Финляндии, не говоря уж о Польше. Свою порцию получил и Кавказ. В 1882-м уже казавшаяся вечной должность наместника была упразднена вместе с привилегированным статусом, восстановлена должность главноуправляющего, в обе губернии назначены генерал-губернаторы с расширенными полномочиями. Да и вся новая элита была укомплектована «варягами», хотя и великолепными специалистами, но не знающими Кавказа и не уважающими традиций. Скажем, одним из первых действий нового главноуправляющего, князя Дондукова-Корсакова, стало прекращение «особых отношений» с Первым поземельным, до того активно участвовавшим в реализации «свободных земель» в Абхазии, после чего антиправительственные настроения лидеров «рождающейся нации» резко возросли. Чувствуя за своей спиной поддержку если и не всей общественности, то, по крайней мере, тбилисского и кутаисского «бомонда», Илья Чавчавадзе и его соратники перешли в наступление, избрав целью пробного удара нового попечителя Кавказского учебного округа. Благо повод бить в колокола был реальный, и дала его сама власть.

Мовне питання

В 1881-м, согласно указанию из столицы Империи, в школах всех типов обеих губерний было введено начальное обучение на русском языке (грузинский допускался в качестве факультатива). При этом никаких подготовительных этапов для школьников, русского не понимавших, предусмотрено не было. Мера была жесткой и едва ли разумной, хотя специально «антигрузинского» характера не имела. Логика правительства была проста и вполне укладывалась в концепцию «подморозки». Обучение всем предметам на русском языке с первого же класса предполагало обязательные занятия с репетитором с самого раннего возраста, таким образом отсекая от образования детвору из малоимущих семей (в образованных, но неприкаянных «нигилистах» правительство Александра III видело корень всех зол). В общем, примерно, вернее, даже не примерно, а точь-в-точь те же цели преследовал и вскоре появившийся «закон о кухаркиных детях», ударивший уже вовсе не по Грузии, а по всему населению Империи. Причем ударивший куда более тяжко, чем по закавказским губерниям. Если в Грузии ценз вводился только имущественный (есть деньги на репетитора – ребенок будет учиться, нет денег – не будет), то в губерниях российских существовала еще и сословная мерка, перепрыгнуть которую дети даже очень состоятельных «кухарок» не могли. Однако на чужую беду всегда плевать, а вот своя болит. Вне зависимости от высочайших соображений, новелла очевидно ущемляла интересы широких масс населения, желавших видеть своих детей грамотными. Понятно, что «Пирвели даси» и ее вождь, для которого вопрос о языке был пунктиком, не могла остаться в стороне от столь близких ей вопросов, раскрывающих к тому же широчайшие перспективы в плане пиара. Эта тема на несколько месяцев стала центральной в издаваемой Ильей Чавчавадзе газете «Дроэба». Попечителя били и пинали лучшие перья Грузии. Но аккуратно. Делая вид, что именно он и только он виноват во всем, а Санкт-Петербург и, конечно, Государь к такому нехорошему явлению, как общеимперские учебные планы, никакого отношения не имеет. Охота была легкая (трудно оспаривать трюизмы типа «без родной речи невозможно развивать мышление учащегося» или «школа не должна быть средством угнетения, отупения, помрачнения мышления») и добычливая – популярность кружка Ильи Чавчавадзе росла как на дрожжах как раз в тех слоях населения, где позарез надо было. Заодно, разумеется, рекламировались и учебники (кстати, очень хорошие), составленные одним из столпов «Пирвели даси» талантливым педагогом Якобом Гогебашвили.