Имя Кати - Павел Николаевич Губарев

что я был побеждён в философском споре, а то, что я в этот момент стоял на четвереньках.

Он перевернулся и сел на пол, разглядывая Лёву.

— Надеюсь, вы с Катей не поженитесь. Ты приятный чувак, но если научишь её вот так мозги выкручивать… То бедный я. А хотя я только что выяснил, что никакого меня нет. Так что даю тебе моё благословение.

Они открыли люк, державшийся на двух современных пневмоподвесах, и заглянули в подвал. Подвал был пустой, чистый и слегка пах грибами.

— Как думаешь, Лёва, если ты откроешь люк, а я его толкну в спину, он туда упадёт? А если захлопнуть люк, он выберется?

— Выберется через окно подвала. Но это неважно.

— Почему?

Лёва указал на небольшую чёрную точку на внутренней стороне крышки люка.

— Что это?

— Жучок. Микрофон с передатчиком.

— Откуда ты знаешь?

— Люблю шпионские битадаптивы.

Ани с размаху захлопнул люк. Лёва поморщился от грохота. Ани пошёл на кухню и сунул догорающие палочки в мойку.

— Злые вы люди. И роботы. Сперва вырвали меня из дома, лишили всего привычного. Потом лишили понимания, кто я есть. Теперь даже приватности. Скажи, зачем ты мне это всё излагал. Что это вообще за теория? Экзистенциальная гештальт-нейрология?

— Буддизм. Анатман — идея, что существует пять скандх, которые человеку кажутся его эго. Но нет. Никакого эго у человека нет.

— А что есть?

— Всё в совокупности. Один правитель как-то раз услышал красивый звон и поинтересовался, что это так замечательно звучит. Ему сказали, что это лютня. Он приказал доставить к нему инструмент. Когда лютню принесли, он возмутился: нет-нет, мне не нужна эта штука, принесите мне тот самый звук. Ему стали объяснять, что как раз струны, гриф, колки и прочее — это и есть…

— Ладно, я уловил. Слушай, если Катька опять пойдёт вразнос, ты ей тоже будешь про лютню рассказывать?

— Я думаю, что человек, который каждый день смотрит на мозги роботов, вполне себе понимает и про своё эго.

— Разве люди не отличаются от роботов?

— Чем? — Лёва снова растёкся по кухонному креслу.

Ани задумался.

— Нет, я так не могу, — сказал он. — Надо что-то придумать. Какую-то страховку. Может, позвонить анонимно в полицию? Послать робота в какой-то магазин и сообщить его местонахождение полицейским? Слушай, а здесь, на кухне, есть жучок, как думаешь?

— Можно я предложу кое-что. Только пообещай не обижаться.

— Ха. Ты же мне только что сказал, что я не волен над своими чувствами!

— Туше! Ладно. Я думаю, тебе надо принять какой-нибудь транквилизатор. Если здесь есть аптечка…

— Откуда ты знаешь?

— Что?

— Нет, ничего. Почему ты заговорил про транквилизаторы?

— У тебя повышенная тревожность. Тебе не стоило пить кофе.

— А что такое?

— Он повышает тревогу. Это были настоящие зёрна. В них был настоящий кофеин. А не то, что кладут в синтикофе. Там другая молекула, хоть и похожая.

— «И даже вместо благородного кофеина кастрированный потомок — подражание древнему почтенному алкалоиду», — хмуро процитировал Ани.

— Да-да, верно. Это кто сказал?

— Этот робот и сказал.

— Ну… в целом он прав. Тревога живёт в тебе, как подпрограмма в роботе. Собственно, это и есть программа. Только не компьютерная, а поведенческая, записанная на ДНК, как на кремниевый чип. Доставшаяся нам с палеолита программа «Бей или беги». В городских условиях, когда бить некого, а бежать некуда, она вырождается в такие вот бессмысленные компульсивные действия.

— Да-а-а, а я думал, в этой компании я зануда.

— Нет, ты не подумай, что я…

— Расслабься, Лёв. Я думаю вот только — почему они не пришли ещё? Он ей мозги промывает или ждёт, пока мы договорим? Собственно, наверное, и то и другое. Ей он обещает золотые горы и красные ковровые дорожки. А ты пока мне объясняешь, что я ничем не отличаюсь от робота. Соответственно, какое у меня моральное право воспитывать сестру? Что по этому поводу говорит буддизм?

— Робот — это всего лишь кусок кремния, который мы научили говорить. Вопрос только в том, что он говорит. И к чему толкают нас его речи. К состраданию или…

— Постой, — сказал Ани и вышел в коридор.

Он открыл люк подвала и заглянул вниз. Нашёл выключатель на стене, щёлкнул им и снова заглянул. Присел на четвереньки, а потом осторожно опустил ногу на верхнюю ступеньку лестницы, медленно перенёс на неё вес тела и стал опускаться дальше.

К люку подошёл Лёва. Он стоял скрестив руки и без особого любопытства поглядывал на неяркий бежевый цвет, идущий из подвала. Совсем скоро оттуда появился — чуть ли не вылетел — тяжело дышащий Ани.

— Что там? — спросил Лёва.

— Там… — Ани снова с шумом хлопнул люком и остался стоять выставив руки перед собой, словно готовый оттолкнуть кого-то невидимого. — Не ходи туда.

— Ладно, не буду, — сказал Лёва. — Но что там?

Ани посмотрел на него, как будто Лёва говорил на иностранном языке.

— Вчера… вчера у меня было странное чувство… — ему всё ещё приходилось делать большие вдохи между фразами. — Чувство облегчения. Мы приехали вечером сюда. После всех этих погонь… Интернета нет, домой не вернуться, как жить дальше — непонятно… А я вдруг понял, что мне не надо отвечать на мейл. Начальник отдела качества прислал письмо… И мне не надо. Даже можно не начинать думать.

Лёва с тревогой посмотрел на закрытый люк и перевёл взгляд на Ани…

— Понимаю. Но всё же…

Дверь особняка открылась. Вошли робот и Катя.

Комплексная услуга

Анна стояла у окна и смотрела на Москву-реку. Она любила свою офисную комнатку: её небольшое личное пространство, которое, впрочем, не ощущается пустым — то и дело забегают приятные, увлечённые своим делом люди. При этом в любой момент их можно выставить за дверь. Прекрасный вид на реку. Кто-то считает, что это слишком суровый городской пейзаж, но Анне были по душе эти грубые кирпичные и бетонные коробки. Плоские чёрные крыши, антенны, нервно мигающие маяки посадочных площадок.

Сегодня, впрочем, её эмоции были перекручены. Чёртов сыщик. Ворвался в её жизнь, разворошил то, что было загипсовано. Теперь она знает, что река за окном напоминает ей о чём-то давнем. Приятном и горьком одновременно. Утром,