Вдова Клико. Первая леди шампанского - Ребекка Розенберг

– Если все загадают такое желание, «Клико-Фурно» не окажется в такой яме, как сейчас.

Маман и Клементина заканчивают раздавать подарки; дети разрывают обертку, радостно кричат, смеются. Красивые кукольные домики и куклы для девочек, санки для мальчиков. Маман улыбается, глядя на них, и ее маска из белой пудры покрывается мелкими трещинами.

Потом я прошу Ментину открыть подарок, который прислал нам Луи, и прочитать его записку.

«Эти браслеты сделаны из янтаря, окаменевшей смолы из древних лесов Балтики. В смоле заключены навечно семена, листочки, перья и насекомые. Надеюсь, браслеты вам понравятся. Луи»

От браслетов исходит пряный запах. Мы разглядываем их, ищем застывших в янтаре насекомых и находим маленького комарика и зернышко. Я застегиваю один браслет на тонком запястье Ментины, другой – на своей руке. Луи почему-то прислал три браслета, и я кладу оставшийся в карман.

Ментина убегает, чтобы показать браслет кузинам.

– Как поживает твой загадочный путешественник? – Жан-Батист барабанит ярко-красными ногтями по моей руке.

– Русские приняли его за французского шпиона и посадили в тюрьму. Торговля идет теперь все труднее, так как к коалиции против Франции присоединились все страны.

Жан-Батист цокает языком и подливает мне шампанского.

– Без Франсуа мне все труднее справляться одной со всеми операциями в винодельне.

– Но ведь у тебя есть Фурно.

– Он не разговаривает со мной после того, как в нашем споре я назвала Наполеона Маленьким Дьяволом, – хмуро сообщаю я.

– Наполеон герой, – говорит Жан-Батист.

Его заявление меня злит.

– С каких это пор тебе нравится Наполеон?

Его пальцы с алым маникюром накрывают губы, когда он сообщает мне свой секрет.

– С тех пор как Кодекс Наполеона объявил, что некоторые приватные акты частных лиц не подлежат вмешательству государства. Благодаря Наполеону мужеложство больше не подлежит уголовному наказанию.

– Какое облегчение, я рада за тебя. Как сказал Шекспир, «В нужде с кем только не познакомишься в постели».

– Знаешь, я обожаю незнакомцев в постели. – Он щиплет меня за нос.

Наступает полночь, и в Отеле Понсарден бьют все часы. Конечно, не все одновременно – некоторые спешат, другие отстают. Под эти радостные звуки мы встаем в круг, беремся за руки и считаем. Ментина с кузинами и кузенами считает по-английски, ее научили в монастыре. С финальным боем часов мы целуем друг друга в правую и левую щеку, потом еще раз, дважды. Вот так все целуются и обнимаются, и вдруг весь дом вздрагивает, качается люстра, бокалы падают со стола.

Папá выбегает на улицу. У барона отвисает челюсть. Клементина берет под свое крыло детей. Ментина в ужасе застывает на месте.

Я протягиваю к ней руки.

– Иди ко мне, дочка. – Она прижимается ко мне маленьким телом, ее хрупкие плечи вздрагивают от страха.

Барон распахивает окно и высовывается наружу. Нас оглушает какофония: вопли, визг, топанье, фырканье, ржание – запах конского пота, вонь панического ужаса. Я пытаюсь оставить Ментину с братом, но дочка не хочет расставаться со мной. Я с неохотой веду ее с собой в передний портик, где стоит папá. Солдаты гонят лошадей по мощеным булыжником улицам. Ментина утыкается лицом мне в юбку.

– Снова армейский налет, – сообщает папá. – Забрали наших фабричных лошадей, на которых я вожу шерсть.

– Нет, папá. Не тех лошадей. – Мое сердце наполняется ужасом. Взяв Ментину за руку, я бегу к конюшне. Там все пусто, включая последний денник со сломанной задвижкой. Катастрофа!

– Ментина, твой подарок… – Я замолкаю, не в силах сказать ей, что ее лошадка пропала.

Феликс громко мяукает и высовывает голову из опустевшего денника камарга. Сверкают его золотисто-зеленые глаза. Он бежит к нам.

– Ой, мамочка! Ты даришь мне матагота! – Ментина садится на корточки, и Феликс прыгает ей на руки.

– Что, дочка? – Ах, она решила, что это ее подарок.

– Ой, мамочка, я всю жизнь мечтала и надеялась, что у меня когда-нибудь появится матагот. У него есть имя? – Кот трется мордочкой о ее янтарный браслет. Внезапно я понимаю, что Луи прислал третий браслет для кота.

– Его зовут Феликс. – Я застегиваю браслет на его шее. – Он приехал из России.

Ментина прижимается щекой к кошачьему боку.

– Феликс такой красивый, мамочка. Он правда волшебный, как говорил наш папочка, да? – Ее голубые глаза умоляют, чтобы я подтвердила сказку отца.

– Конечно, – говорю я. – Но ты помнишь, что нам надо сделать?

– Пойдем, Феликс, мы покормим тебя курочкой и сливками. – Ментина берет кота на руки, и мы возвращаемся в дом. – Я так скучаю без папы. Как было бы хорошо, если бы мы снова жили всей семьей.

– Мне тоже этого хочется, доченька. – Слова застревают у меня в глотке.

27

Каждый видит полдень у своего порога

Из-за войны Пятой коалиции этот год был для «Клико-Фурно» крайне неудачным. Катастрофа Александра Фурно в Амстердаме и бегство Луи из России не способствовали нашему процветанию. Впрочем, Луи продолжал открывать новые счета в некоторых землях Германии, в Польше и Восточной Пруссии.

Чтобы улучшить напряженные отношения с партнерами, я приглашаю их на обед. Я довольна, что согласился прийти Филипп, потому что он не был у нас в праздники.

Фурно пробует шампанское, мой первый эксперимент.

– Что это такое, Барб-Николь? Тут нет ни тела, ни глубины. – Он сует в рот четвертое канапе, но оно падает на пол, рассыпается, и Феликс набрасывается на крошки.

Я поднимаю кверху мой бокал. Крошечные пузырьки, танцуя, поднимаются кверху и лопаются с деликатнейшим ароматом раскрывающейся почки.

– Я называю это шампанским из «самотека». Гроздья шардоне кладутся в пресс, и сок выжимается за счет их собственной тяжести.

Филипп пробует и улыбается.

– Легкое, как крылья ангела.

Его голос так похож на голос Франсуа, что у меня перехватывает горло. Я не могу выговорить ни слова, даже если бы очень захотела, лишь понемножку пью шампанское и думаю, с каким бы удовольствием мой муж пил это шампанское и наслаждался его свежестью.

После аперитива мы идем к обеденному столу на двенадцать персон. В свое время я убедила Франсуа заказать его, надеясь, что наши семьи будут собираться у нас на воскресный обед. Теперь стол постоянно напоминает мне о моем одиночестве.

Лизетта приложила все силы, чтобы создать праздничное настроение, и накрыла один конец стола на три персоны. Сияет лиможский фарфор, подарок Филиппа и Катрин-Франсуазы на нашу свадьбу. Серебро начищено, канделябры горят. Роскошные ягоды терновника в серебряной чаше оживляют центр стола. Лизетта умеет найти красоту в мертвую январскую пору.