Над окошком месяц - Виталий Яковлевич Кирпиченко

случилась беда на АЭС в Чернобыле, то первым там оказался, конечно же, я. И глотая радиоактивную пыль, находился там с утра 27 апреля по 15 мая. Уехал здоровым, в одно дыхание забегавшим на седьмой этаж своего дома, а приехал другим. Добравшись на трясущихся ногах до второго, я дальше не мог идти, покрылся весь холодным потом. Десять суток пролежал на обследовании в госпитале, съездил по путёвке на Чёрное море, в санаторий «Крым». Всё это мне помогло, особенно море, я из него не вылезал с утра до ночи.

В госпитале тогда в палате рядом был генерал, лётчик, ветеран войны. У него сбитых самолётов хватало на полтора, а то и на два героя, но ему не дали и одного, — чем-то он не понравился политотдельцам, они тормозили все его представления. Но не потому я завёл речь о нём. Этот боевой в прошлом генерал фанатично обожал лекарства. Наш лечащий врач, в больших годах женщина, около меня задерживалась, чтобы спросить, на что жалуюсь. Я не жаловался ни на что. Как-то выразил сомнение, построив график из данных анализов крови, что дней через пять, если и дальше так будет продолжаться, то тромбоциты упадут ниже нормы.

— Но сейчас они в норме? — сказала врач, и я больше вопросами её не беспокоил. А тромбоциты, действительно, упали, я это ощутил по тому, что при незначительном уколе, порезе, царапине и даже при чистке зубов было трудно остановить кровь.

Слушать беседу генерала с врачом — одно удовольствие. Генерал назначал себе лекарства, при этом чувствовалось глубокое знание всех качеств мудрёного снадобья, врач иногда возражала, указывая, что оно навредит печени или почкам.

— А чтобы этого не случилось, мы его нейтрализуем вот этим (следовало странное для уха непосвящённого название лекарства), — отстаивал свои убеждения генерал, и врач всегда с ним соглашалась.

От стаканчика красного вина, которое по рекомендации целителей мне приносила жена, генерал категорически отказывался.

И вот как-то после госпиталя я встретил дочь генерала, спросил о здоровье отца.

— Нет его. Умер, — сказала она. — Лекарство дало ненужную реакцию.

Я посочувствовал горю дочери, а сам подумал, как прав бывал, когда в госпитале или санчасти все лекарства, что мне выдавали, добросовестно ссыпал в кулёк и возвращал сёстрам.

27 апреля 1986 года было воскресенье. Я вернулся в субботу из командировки и решил позаниматься с машиной. День был на славу. Таких мало бывает в Беларуси. Тепло, солнышко. Благодать! Я снял колесо, и тут меня позвала к телефону жена.

— Товарищ полковник, вам предстоит срочно убыть в командировку, — говорил мне дежурный по управлению. — Командировка может быть длительной. Захватите с собой средства индивидуальной защиты.

— Но средства в штабе? И что это за срочно-бессрочная командировка? Куда? Зачем?

— Украина. Район Чернобыля. Там что-то случилось на атомной электростанции. Не исключена диверсия.

«А я-то тут причём? — хотел я возмутиться. — С каких это пор я стал специалистом по атомным станциям или диверсиям?» Но не возмутился. Значит, какая-то связь, непонятная мне, ещё есть.

— За вами уже идёт вертолёт Ми-26, через полчаса он будет на «Липках».

Быстро приладив колесо, я побросал в сумку под зуденье жены свои вещи, попросил соседа проехать со мной до аэродрома и загнать потом машину в гараж.

Мчался я по проспекту со скоростью, за которую бы меня непременно наказали гаишники, но их, на счастье, нигде не было. Также лихо влетели на поле аэродрома, на котором выделялся наш вертолёт. Около вертолёта прохаживался, поглядывая на часы, полковник Маслов.

— Запуск! — кивнул он экипажу и обратился ко мне: — Средства защиты взял? Плохо. Принесите чей-нибудь противогаз! — Это уже к замполиту эскадрильи майору Мочанскому. Тут же мне принесли противогаз, и мы взяли курс на Чернигов.

Маслов тоже толком ничего не знал. Сообща прикинули, что вертолёты, а их готовится большая группа, понадобятся для работ на станции.

Пролетали красивые места. Уже везде зелено, по-весеннему свежо и подвижно. Реки и озёра разлились широко и вольно. Вот прочертил гладь, как вспорол грудью, селезень, — рана на воде медленно, но заметно затягивается. Пасутся стада. Идиллия, да и только!

В Чернигове мы узнали, что взорвался один из четырёх реакторов, срочно надо его обезвредить, потому что выброс в атмосферу очень впечатляющий! Как это сделать, никто пока не знает, но что без вертолётов тут не обойтись, всем понятно.

Стали прилетать наши вертолёты группами и в одиночку. Из присутствующих офицеров и прапорщиков я сколотил группы подготовки вертолётов, назначил старших, определил задачи. Вертолёты были из полков Украины, Закавказья, на пути из ЗабВО… Форма одежды самая разнообразная, кого в чём выловили, тот в том и прилетел: кто в спортивном костюме, а кто-то в рыбацкой робе — воскресный всё же день.

Около полуночи собрали в классе предполётных указаний начальников и старших от всех округов. За трибуной был начальник штаба Воздушной армии, генерал Ивашкин, мне он знаком по Германии, там мы часто с ним встречались в одном из полков, который подчинялся ему как командующему авиацией общевойсковой армии, а я бывал там как направленец от Воздушной армии. Словоохотливый был мужик. Командир полка о нём тогда говорил:

— Ничего парень, но говорить мастер. — Только на месте слова «говорить» было у командира другое слово, покрепче, и оно хорошо вписывалось в эту краткую характеристику своего начальника.

— Товарищи офицеры! — начал своё выступление Ивашкин. — Положение критическое! Катастрофа мирового масштаба! Самое плохое, что никто не знает, что делать. Вы знаете, как трудно работать с этими гражданскими; я уже не вытерпел, покрыл их матом, только потом они зашевелились. Короче, учёные Европы, и Америки, и наши тоже говорят, что надо забрасывать реактор бором, песком и свинцом. Как это сделать, кроме нас с вами никто не придумает. Времени на раздумье и раскачку у нас нет, завтра мы должны уже приступить к работе. Полигон определён в десяти километрах от АЭС, туда свозят песок, завтра же там будет свинец и бор. Кто надумает, немедленно ко мне, если я буду даже в туалете! Пока есть один вариант — сбрасывать груз в реактор с висения.

— Но это же верная смерть! — высказался полковник из Киева. — Там же смертельная доза!

— Предложи лучший вариант, — повернулся в его сторону Ивашкин.

Обсуждение проблемы приняло хаотический характер, говорили все, не слушая друг друга:

— Надо бросать через люк. Загружать тележки и быстро их опрокидывать…

— Кто их там катать будет, негры?

— Надо экипажи снабдить спецзащитными комбинезонами…

— Тут с обыкновенными не разберутся наши тылы, по два срока носим…

— Надо с внешней подвески