Над окошком месяц - Виталий Яковлевич Кирпиченко

пулю на дробь, жду появления очередной жертвы. Прыжок и выстрел совпали. Увидев свою добычу, я огорчился ещё больше, чем в первый раз: я нарушил условия охоты, стрелять косулю, какой бы величины она не была, нужно только пулей. Я убил её дробью. Что подумают обо мне «короли» охоты, что скажут!

Треск справа смыл мои переживания. Там бежал кабан, не уступающий по величине первому. После выстрела он прибавил бега, второй выстрел тоже не остановил его, но что он не жилец я понял по тому, как вломился он в кусты.

Поднялся сильный ветер, мне не сидится на вышке, хочется пойти по следу. У меня остался один патрон с пулей, я знаю, как опасно преследовать кабана-подранка, но… очень хочется. И это «очень» взяло верх. После первого выстрела вижу: сразу же пошла обильная чёрная кровь, вторая пуля застряла в сосне. Подхожу к кустам лозняка и ещё какой-то колючей поросли, заглядываю в проходы, от шороха кустов вздрагиваю и направляю броском туда стволы. Тихо. Запах кабана слышится явственно. Обошёл кусты с одной стороны, выхода нет, с другой — есть след и кровь, ведёт он к другим кустам. Бреду туда. К моему счастью, и этот кабан был мёртв.

Минут через двадцать ко мне подошли загонщики. Один из них остановился перед вышкой и что-то сказал.

— Цвай швайн, — показал я ему два пальца для пущей убедительности.

— Дранк? — показал он на лес.

— Найн. Капут цвай швайн унд айн… — тут я приложил пальцы рожками к голове, забыв название косули. Немец не понимал сказанного. Тогда я слез со своего постамента и провёл его к добыче. Он долго рассматривал первого кабана, потом столько же меня и моё ружьё ИЖ-54, насмотревшись, поднял большой палец и сказал:

— Кёниг шиссен!

«Королевский выстрел», понял так я слова немца и был польщён высокой оценкой моих скромных успехов в их «Королевской охоте».

На сборе и выкладке трофеев опять играли гимн погибшим животным, награждали отличившихся охотников еловыми веточками на шляпе, пили водку и громко разговаривали. Захмелевший начальник связи полка, обняв тощего барона, тряс его за плечи и втолковывал, что наша русская браконьерская охота намного интересней их королевской. Барон ничего не понимал и согласно кивал головой, постно улыбаясь связисту. Несколько раз он пытался под каким-то предлогом освободиться от разговорчивого русского, но тот находил его, крепко обнимал за шею и продолжал:

— Понимаешь, жабья твоя душа, что испытывает браконьер в каком-нибудь заповеднике? Нет, не понимаешь, да и никогда не поймёшь, потому что живёте вы как в цирке: дрессировщик махнул этим, как его, кнутом, — все сели, махнул ещё — все встали, подал на кончике шпаги кусок мяса — съели и опять все ждут команды. Так нельзя жить. Скучно так жить. Ты думаешь, русскому охотнику мясо так уж нужно? Дудки, вот! — связист показал барону кукиш. — Не нужно! Ему нужна острота ощущений. А ты: «кёнинг ягдт», «кёнинг шиссен». Не можете вы без короля, а мы можем. У нас каждый может управлять государством, это в Конституции записано, а у вас шиш! — связист опять поднёс к большому носу барона кукиш. — Нельзя так издеваться над народом, он теряет от этого самостоятельность, теряет остроту ощущений, живёт, как робот. Плохо живёт.

Не знаю, сколько бы ещё душил связист в объятиях нордического барона, но по рации поступила нам команда вернуться в полк.

В Германии я пристрастился к стендовой стрельбе, однажды даже на соревнованиях охотников ГСВГ занял призовое третье место.

Охота в Белоруссии, куда я приехал после Германии, совсем не такая. Местами хороша, а местами ни к чёрту. Хороша тем, что можно бродить, выискивая дичь, в одиночку. Нет неразумной толпы, под которую хочешь, не хочешь, а вынужден подстраиваться, а тут сам себе хозяин. Плохо, что дичи очень мало. На заячьей охоте порой неделю проходишь и ни разу не выстрелишь.

Запомнилась первая охота на уток в Белоруссии. Нас было несколько человек из штаба, пожелавших открыть охоту достойно. Поскольку день открытия совпадал с Днём авиации, то нас задержали на торжественном собрании, на пруды мы приехали поздно ночью. Чтобы сориентироваться на местности не могло быть речи. Кем были бы мы, не знаю, если бы не предусмотрели того, и от нашей группы засветло был направлен человек для разведки. Встретил нас, разместил, сказал, что всё разузнал и завтра до рассвета ещё приведёт на место, где успех будет обеспечен.

Утром (пожалуй, кромешную темень едва ли можно было назвать утром) наш проводник повёл нас на номера. Со странностью местности мы столкнулись, проделав каких-нибудь шагов двадцать. Везде непролазные кусты и нет ничего похожего на какую-нибудь тропу. Сразу же сложилось впечатление, что мы забрели куда-то, где не ступала нога не только человека, но и зверя. Забрели по пути в болото. Сначала оно было до щиколоток, потом — до колен, потом — по пояс. Мы упорно шли за нашим проводником, который заверял, что ещё чуть-чуть и всё будет хорошо. Не поверив в скорое хорошее, половина нашей группы побрела обратно, попытался с ними улизнуть и наш «проводник», но вовремя был замечен мной и водворён на прежнее место, впереди поредевшей колонны.

Болото, к нашему неудовольствию, не мельчало. Скоро вода доходила нам под мышки. Начало светлеть небо, а нас как нечистая водит по кругу. Пронеслась над нами стайка чирков, мы проводили её долгим тоскливым взглядом.

— Ну, Сусанин, признавайся чистосердечно, чьё задание ты выполняешь, на кого работаешь? — был задан вопрос в лоб нашему «проводнику».

— Да мне показали вчера… Я тоже поздно приехал… На других местах ещё хуже…

Дело ясное. Решили никуда уже не идти, а ждать рассвета, устроившись, кто на кочке, кто на поваленном дереве, кто просто в болоте.

С рассветом вдали поднялась настоящая канонада, только у нас было тихо и спокойно, если не считать раннего концерта лягушек. Через час примерно и к нам стали залетать отдельные, пожелавшие спрятаться от грома выстрелов, особи утиных. Я стрелял с бревна удачно, без промаха, но после каждого выстрела падал в болото, а потом долго взбирался на осклизлый и неустойчивый свой постамент.

Как только окончательно рассвело, мы стали крутить головами и соображать, где мы и как отсюда выбраться на твердь земную. Солнце закрыто облаками, по коре чахлых деревцев, непонятного происхождения, невозможно определить ни севера, ни юга, они со всех сторон одинаково покрыты мхом и лишайниками.

— Дерсу, он же Узала, — обратился я к нашему «проводнику», — как будешь выносить нас из этой вотчины Лешего?