Над окошком месяц - Виталий Яковлевич Кирпиченко

есть ли дети, живы ли родители? В общем, рядовые вопросы к человеку хоть чем-то интересному тебе. Его удивило, что я родился и добровольно жил в Сибири.

— Сибирь. Кальт! — поёжился он и затряс головой. — Никс гут!

— Нормально! — не согласился я с ним. — У нас там даже японцы долго были.

— Плен?

— Да, пленные. Строили там что-то.

— Немцы быль?

— Немцев не было. Они в Европе были. Власовцы у нас были, — сказал я и вспомнил, как на элеваторе у нас работали власовцы, и один из них, узбек, повадился к нам вечерами, после подоя. Мама наливала ему большую кружку парного молока, он выпивал и долго ещё сидел на крыльце, глядя на закат пустыми глазами. Про войну он рассказывал так:

— Плямоты (пулемёты) там! Плямоты там! — крутил он головой, в ужасе широко раскрыв агатовые глаза, и было понятно, как боялся он этих «плямотов», от которых было никуда ему не деться.

Часто, когда не было лётной погоды, приходилось ездить по Германии на поездах. Сначала было трудно без знания языка, во всём были сомнения: тот ли билет ты купил, тот ли это поезд, что тебе надо, время отправления и т. д. Словарь был всегда со мной. Проще задать вопрос, намного сложнее понять ответ. Помню свои переживания, когда я ехал вдоль знаменитой стены. Мне всё казалось, что я сел не в тот поезд, и он вот-вот нырнёт на ту сторону.

Редчайший случай, когда попутчик знал бы хоть несколько русских слов, и мой запас немецких был недостаточен для непринуждённой долгой беседы. Но и немцы между собой не очень-то словоохотливы. Скучно там было ездить в поездах. Однажды, правда, мне повезло. Напротив сидела чуть старше меня немка и всё улыбалась: было видно, что ей хочется со мной поговорить, но она не решается. И, наконец, она, ещё раз располагающе улыбнувшись, рассказала на русском, кое-в чём неправильном языке, что папа у неё был русский, что большие высокие скулы это от него, он был татарин. Русский татарин. Понятно и это. Для европейца и бурят русский. Потом она рассказала, что дочь её вышла замуж за негра, есть внук, весь в колечках, показала она на голову; а младшая дочь учится в Москве. У неё друг чеченец, богатый и злой. Он бегает с большим ножом, бьёт дочь из ревности, но она его любит. Я посоветовал забрать дочь домой, иначе можно потерять её. Она со мной согласилась, но, пожав плечами, сказала, что и мы часто говорим: «Не слушаются нас дети».

Работа и служба в Германии мало чем отличалась от работы в САВО. Боевая готовность, безопасность полётов — главное. В Германии ты ещё ограничен в пространстве, за проволоку не заходить, без разрешения никуда не отлучаться. Отдушина — охота. Охота почти целый год без перерыва. Дичь: олень, косуля, муфлон, кабан, заяц, лиса, фазан… Всего этого видимо-невидимо. Стада в двадцать-тридцать голов. Однажды я видел в блистер вертолёта двенадцать оленей-рогачей: стояли у самого леса и не думали сходить с места при виде нас. В степях же Казахстана всё живое мчится, не чуя земли под ногами, только заслышит шум винтов. В том же полёте я был немало удивлён, увидев бегущую по полю копну сена. Скоро эта копна развалилась пополам, а от неё отделился огромный секач и скрылся в лесу, — так потревожили мы сон кабану, устроившему постель в центре полянки.

Много видел я и слышал интересного и страшного, связанного с охотой. Видел однажды в степях Казахстана волка, спрятавшегося от преследователей под снег, звук зависшего вертолёта не давал ему покоя, он пытался ползком, не выходя на поверхность, уйти от беды. Такую же картинку, когда бугорок снега показывал движение волка, я увидел в нашем мультфильме, аналогично волк под снегом ударился головой о дерево и от испуга сиганул метра на два вверх. Однажды волк и заяц, испугавшись вертолёта, что было сил мчались среди кустов по тропинкам, которые сходились в одной точке, и к этому перекрестью они примчались одновременно. Может, кто-то подумает, что волку повезло и он с добычей в зубах помчался дальше? Получилось иначе: волк и заяц, встретившись носом к носу, были так напуганы этой неожиданностью, что шарахнулись в кусты друг от друга. Мне даже показалось, что волк получил испуг больше зайца. Может, он умнее зайца, и предвидел свою незавидную судьбу?

Довелось участвовать в так называемой королевской охоте. Было это в местечке Мальвинкель. Оказался я там по случаю учений. В это же время к командиру полка приехал егерь с приглашением на охоту. Посовещавшись накоротке, мы приняли приглашение. В полку нашли мне ружьё, дали семь патронов, а утром следующего дня были уже на месте.

Горнист протрубил гимн, короткую речь произнёс егерь, и команда выехала в ближайший лес. Егерь с помощниками развели стрелков, расставили загонщиков, охота началась.

Я стоял на невысокой вышке, но и этой высоты было достаточно для обозревания окружающего пространства. Послышались крики загонщиков, я развернулся в сторону криков, успокаивая ретивое сердце глубоким дыханием. Куда там! Бесполезное занятие. Это всё равно, что гол, забитый в ворота твоей команды, считать голом в ворота противника. Пустое занятие. И тут же я услышал со спины шорох и хриплое дыхание, а развернувшись, увидел последнего маленького свинёнка, наполовину скрытого кустами. «Разиня!» — обозвал я себя и, не целясь, выстрелил. Конечно же, промахнулся. Самобичевание продолжалось минут десять, как только я себя не ругал, продолжал бы и дальше — внимание привлёк огромный чёрный зверь, бегущий наискосок от меня. Кабан! Высока была трава, но и она доходила ему чуть выше брюха. Я медленно приподнял ружьё, прицелился — оно ходуном ходит в руках, в такт ударам сердца мотается вверх-вниз. В метрах пятидесяти зверь остановился, уставился на меня. Выстрел свалил его мгновенно. Я не видел его через высокую и густую траву, а только наблюдал за высоко взлетающими кочками. «Может быть, контузия», — подумал я и ещё одну пулю послал туда, откуда вылетали кочки. Кабан тут же затих. С ружьём наизготовку я осторожно пошёл к своей добыче. Кабан был мёртв. Я стал рассматривать, куда же попали пули. И был несказанно удивлён: одна попала под ухо, туда я и целился, вторая в глаз (это уже вслепую, через заросли, когда стрелял).

От счастья хотелось петь и кричать, что не посрамил отечества. Потом успокоился и стал глазеть по сторонам.

— А это что ещё такое? — спросил я сам себя, увидев что-то рыжее, мелькнувшее в траве. — Лисица?

Меняю