Там, где кончается река - Чарлз Мартин

— Она не позволила отправить тебя в больницу или вызвать полицию, но тебе нужна помощь. Точнее, вам обоим. — Он помолчал. — Но похоже, вы в курсе.

Рука Эбби нащупала меня под одеялом. Ее ладонь легла мне на живот, потом поднялась выше и замерла на сердце.

Глава 31

Чарлстонские медики отправили нас в Джексонвилл, в клинику Мэйо. Там был аппарат для облучения, не имеющий аналогов. Он направлял луч с точностью до одной тысячной дюйма и делал поправку на дыхание. То есть если человек глубоко вздыхал и его грудная клетка смещалась на треть дюйма, луч делал то же самое. Это позволяло активнее атаковать опухоль. Подобные аппараты стояли в Слоун-Кеттеринг и у доктора Андерсона, но клиника Мэйо была ближе к дому.

Лечение продолжалось уже полгода. Эбби лишилась волос, похудела на десять килограммов и круглые сутки страдала от тошноты. Она сказала, что это похоже на бесконечные «американские горки». Терапия занимала четыре часа в день. С понедельника по четверг. К вечеру четверга Эбби обычно делалось так плохо, что большую часть ночи она проводила в обнимку с унитазом.

Это случилось в пять утра в пятницу. Месяца я не помню. На нас обрушилось все сразу. Эбби рвало так долго, что под конец начало выворачивать уже всухую. Ноги ее не держали. Она была слабее, чем когда бы то ни было, и мышцы пресса почти не работали. Я стоял рядом с ней, держа в руке мокрое полотенце, а она мучилась рвотными позывами. Я помог Эбби забраться в душ, включил воду и дал расслабиться, а потом вымыл жену и уложил в постель. В течение двух дней я только менял простыни.

В воскресенье я позвонил врачу и сказал, что мы остаемся в Чарлстоне — Эбби не в состоянии приехать в понедельник, ей нужно немного отдохнуть. Врач согласился. Вечером я помог Эбби сесть, положил на столик немного соленого печенья, поставил бутылку воды и приподнял изголовье, чтобы жена могла смотреть на гавань.

Несмотря на лекарства от тошноты — пятьсот долларов за семь таблеток, — Эбби не могла ни есть, ни пить. Я старался не допускать обезвоживания, следя за цветом мочи и частотой мочеиспусканий. Прозрачная — значит, в организме достаточно жидкости. Желтая — значит, скоро могут начаться проблемы. Потом врач ввел ей в грудь питательную трубку: лекарство струилось прямо в сердце, а оттуда попадало в кровь. Заодно это помогало поддерживать необходимый уровень жидкости. Я научился менять мешки быстрее, чем большинствосиделок. Просто не знаю, как бы мы обходились без того.

Я заменил мешок и повесил его на стальную штуковину на колесиках, которую Эбби в порыве нежности окрестила Джорджи. Это был ее шестифутовый, стройный, молчаливый любовник, который всегда находился рядом. Пока Эбби «пила», я наспех занялся своими делами. Учитывая выполняемые мной обязанности горничной, мне срочно нужно было помыться и проспать спокойно минимум двенадцать часов.

Я включил воду, разделся и встал на весы. Семьдесят шесть килограммов. Не только Эбби худела. Я потерял шесть килограммов. Я залез в душ и направил струю горячей воды себе на затылок. У нас были пропановый нагреватель и цистерна емкостью пятьсот литров. То есть я мог торчать в душе сколько вздумается.

Через полчаса я выключил воду и вылез. Эбби сидела на полу, рядом с Джорджи. Я замер.

Последние полгода были сплошным безумием. Эбби либо лежала плашмя, страдая от головокружения, либо обнимала унитаз. То есть у нас оставалось не так уж много времени на какую-то близость. Точнее, вообще никакого времени. Однажды мы попытались заняться любовью, но Эбби стало больно, и пришлось прекратить. Поэтому, когда я вышел из душа, было очевидно, что я уже какое-то время не соединялся с женой. Я вовсе не привлекаю к этому особое внимание — здесь нет ничего необычного. Мы так жили.

Наверное, впервые за несколько недель Эбби увидела меня без одежды. Она подняла глаза, отняла ото рта платок и прищурилась.

— Может быть… может быть, тебе завести любовницу?

— Что?

Она кивнула:

— Все в порядке. Ты не можешь жить вот так…

— О чем ты?

— Ты можешь… ну, найти себе женщину Я знаю, тебе нужно…

Я сел на пол, обнял жену и притянул к себе, стараясь не причинить ей боли.

— У меня уже есть женщина.

Эбби начала плакать и качать головой. Она сбросила с плеч халат и села передо мной, скрестив ноги. Она лишилась волос — всех до единого. Кожа у нее пожелтела, шрамы на груди затянулись и начали уходить вглубь, отчего грудная клетка сделалась еще более впалой. Эбби прислонилась к стене, похлопала себя по груди и спросила:

— Разве можно это любить?

— Милая, я женился на тебе не ради груди. Пойми меня правильно, я по ней скучаю. Как только ты выздоровеешь, мы сумеем что-нибудь придумать, но… я тебе уже говорил. Я женился не на девушке с обложки.

— Почему ты это делаешь? — спрашивала Эбби в промежутках между рыданиями. — Почему? Это ведь не жизнь…

Я взял ее за руку и покрутил обручальное кольцо на исхудавшем пальце жены.

Я не знаток женщин и их чувств, но мне кажется, у них есть два основных инстинкта, о которых они вспоминают, едва успев открыть глаза поутру. Они хотят быть желанными и знать, что красивы. За Эбби всегда ухаживало множество мужчин, и все твердили ей, что она красавица. Эбби действительно была красавицей. Потом случился рак. Операция, облучение, химиотерапия. Отрезать, выжечь и отравить. Эбби в собственных глазах сделалась жалким подобием прежней себя. Я так не считал. Но разве можно ее переубедить? Как объяснить ей, что она — нечто большее, нежели отражение в зеркале? Начиная с Розалии, Эбби научила меня смотреть глубже.

Следующие несколько дней я провел, роясь в альбомах. Эбби никогда не стремилась сохранить каждую свою фотографию, но все-таки снимков было достаточно. Я отобрал восемнадцать, некоторые увеличил до размера плаката, другие распечатал в масштабе восемь на десять. Их я приклеил на все зеркала в доме. Эбби смотрелась в зеркало и видела прежнюю себя. Плакаты я наклеил в конце каждого коридора: когда Эбби поворачивала за угол, то вспоминала о том, как некогда выглядело ее тело.

Я провел жену по дому. Эбби не пришла в восторг. Ей было неприятно видеть свои фото. Она и прежде не слишком любила их рассматривать.

— Сними. Я не хочу.

— Эбби, мне все равно, хочешь ты или нет. Они останутся.

— Но… почему?

— Потому что зеркала лгут.

Глава 32

7 июня, утро

Я почуял запах яичницы и услышал шипение жарящегося бекона, но разбудило меня не это. До меня донесся смех. Смех Эбби. Я моргнул. Из-под одеяла рядом со мной выполз меховой клубок, вспрыгнул мне на грудь и принялся лизать лицо. У него были длинные усы, холодный нос и жесткие лапы, давящие мне между ребер. Я сел, спустил ноги на пол и подождал, пока мир прекратит вращаться.