Там, где кончается река - Чарлз Мартин

В четыре часа вышел хирург доктор Дисмак. Он снял маску и жестом пригласил нас в кабинет.

— Мы закончили. Эбби спит, и скоро я вас к ней отведу.

Он помолчал, и я догадался, что мне предстоит услышать нечто неприятное.

— Судя по лимфатическим узлам, рак пошел дальше. Пришлось обойтись без имплантации.

— Ничего.

Я просто не знал, что сказать. Казалось немного бестактным расспрашивать о причинах, пока в организме Эбби по-прежнему гнездился рак.

— Рак… распространяется. Мы сделали все, что можно, при помощи хирургии. В дальнейшем придется бороться с болезнью, чередуя химиотерапию и облучение.

Слова «дальнейшее», «химиотерапия» и «облучение» гремели в моей голове. Врач продолжал:

— Имплантация помешала бы нам следить за ростом опухоли и предотвратить рецидив. И потом, восстановление пациента после подобной операции не позволит ускорить необходимое лечение.

Эбби перевезли в послеоперационную палату, и мне сказали, что я могу ее навестить. Незадолго до операции моя жена, как водится, стала центром всеобщего внимания.

Одна из пациенток тихонько отозвала ее в сторону и спросила:

— Скажи, пожалуйста, кто твой пластический хирург?

Я вошел в палату, взглянул на ее перевязанную марлей грудь и понял, что Эбби больше никогда не зададут подобного вопроса.

Тогда до меня дошло: грудь — не просто часть тела. Это часть целого, «визитная карточка» представительниц прекрасной половины человечества, демонстрирующая: «Я женщина, и я красива». Можно отрезать палец, руку, даже ногу, но лишите женщину груди, и она утратит нечто большее, нежели просто часть тела.

К этому нужно было привыкнуть.

Я держал ее за руку и ждал. Эбби очнулась ночью, н ей было очень больно. Я ни о чем не говорил жене до утра, когда наркоз прошел и сквозь жалюзи пробилось солнце.

— Милая, рак пошел дальше… чем думали врачи. Они сделали все, что могли. Теперь они будут чередовать химиотерапию и облучение.

Эбби посмотрела на свою плоскую грудь. Я покачал головой.

— Пока нет. Они не хотят, чтобы это помешало…

Голос у меня оборвался. Эбби страдала от боли и каждые пятнадцать минут нажимала кнопку подачи морфия.

В изножье кровати полукругом стояли Хэмптон, Смит и Мейер, а также хирург доктор Дисмак.

Доктор Хэмптон начал:

— Эбби, по извлеченным из тебя лимфатическим узлам мы поняли, что рак распространился за пределы органа первичного поражения. То есть груди. Теперь он может быть где угодно. Нам известно, что еще один очаг находится в легких.

Мы слушали, но не понимали.

— Мы хотим отправить тебя к доктору Андерсону в Хаустон. И возможно, в Слоун-Кеттеринг. Там изучают именно этот тип рака.

Я сглотнул.

— Какой тип?

— Это быстро растущая, агрессивная, чрезвычайно прожорливая разновидность, — ответил доктор Смит. — С одной стороны, поскольку опухоль быстро растет, ее проще уничтожить. Но есть и плохие новости. Она быстро растет.

И тогда мне стало все равно, восстановят ли когда-нибудь моей жене грудь. Обойдемся и без этого.

Врачи оставили нас наедине. Потом в палату вернулся доктор Хэмптон и сел рядом с постелью.

— Вы любите танцевать? — спросил он.

— Что?

Он улыбнулся.

— Вы любите танцевать?

Я покачал головой.

— Я вас не понимаю…

— Это… — он обвел рукой палату и взглянул на Эбби, — похоже на танец среди мечей. Мы должны победить рак, не убив Эбби… и опередить болезнь.

Через два дня нас отослали домой.

Глава 30

6 июня, утро

Солнце едва пробилось сквозь ветви, когда я попытался открыть глаза. Я поднял голову и увидел, что Эбби спит рядом со мной и на ней чужая одежда. В ее объятиях свернулся клубочком маленький терьер.

Запах сигарет заставил меня обернуться. Человек в гавайских шортах сидел на складном стуле у дальней стены, а у его ног громоздилась гора окурков и пепла. Комната была своего рода верандой, выстроенной на сваях — верхушки деревьев касались окна. Хозяин дома, высокий, красивый, широкоплечий, голубоглазый, чисто выбритый, мускулистый мужчина лет под пятьдесят, с черными волосами до плеч, с одной руке держал сигарету, а в другой мороженое.

— Я дал ей одежду, и она сама переоделась, а потом заснула, — сказал он.

— Как мы сюда попали?

Он затянулся и лизнул мороженое.

— Ты перенес ее в самолет и отрубился.

— В самолет? Мы летели на самолете?

Он кивнул.

— Я ничего не помню.

— Зато я вряд ли скоро забуду эту картину — ты ведь был в чем мать родила.

— Прошу прощения. Я постирал нашу одежду, и…

Он отмахнулся.

— Тебе крепко врезали. Когда голова у тебя распухла, она забеспокоилась и что-то тебе вколола. — На столе рядом с кроватью лежала открытая аптечка. — Сказала, что это снимет опухоль.

Я увидел пустой дексаметазоновый шприц. Осталось два. Сердце у меня замерло.

На потолке ритмично пощелкивал вентилятор. Пронизывающая боль в голове была ни с чем не сравнима. Я поднял руку, чтобы пощупать глаз, но Эбби меня остановила:

— Не надо.

— Милая, ты…

— Они ничего не взяли. — Она погладила меня по голове. — Осторожней, ты сотрешь клей.

— Клей?

Эбби положила мне на лицо холодный компресс.

— Суперклей. Мы старались как могли, но все равно выглядит страшно.

— Мы?

Она понизила голос до шепота. Если хозяин и слышал нас, то не подал виду.

— Если бы он хотел нам навредить, то сделал бы это уже давно. Когда мы сюда добрались, он отправился искать наше каноэ.

— И?..

— Оно пропало.

Значит, у нас остались одежда, два пистолета и аптечка.

— Зачем ты вколола мне дексаметазон? — шепнул я. Эбби помолчала.

— Меня напугала эта опухоль у тебя на голове.

— Не нужно было тратить его на меня.

Она коснулась пальцем моих губ.

— Спи. Поговорим потом. И не беспокойся.

Она легла рядом со мной, опустив голову мне на грудь. Я пощупал пластырь у нее на руке.

— Как ты себя чувствуешь?

— Все в порядке. Мной займемся позже.

Когда я очнулся снова, то ощутил запах крови и прикосновение теплой и влажной ткани к лицу.

В третий раз, когда я открыл глаза, было темно, и в моей голове как будто шел грохочущий товарный поезд. Мы с Эбби лежали бок о бок на раскладушках. Я застонал, надо мной склонилась тень, и огромная рука вложила в мою ладонь четыре таблетки.

— Ибупрофен.

Я посмотрел на них, увидел десять вместо четырех, проглотил все разом и с трудом подавил желание выплюнуть. Человек наклонился, зажав в зубах маленький фонарик, и несколько раз посветил мне в глаз.