Бюро расследования судеб - Гоэль Ноан

Ирен помнит рассказы, фотографии. Несмирившиеся защищают каждую позицию, стоят насмерть. Родители выбрасываются с четвертого этажа горящих домов, прижимая к груди детей, влюбленные прыгают в пустоту, взявшись за руки. Множество людей сгорели или задохнулись. Неделями в небе Варшавы стоял черный дым. Тех, кого схватили, расстреливали на месте или отправляли в лагеря смерти. Выжившие укрывались в подземельях, внутри заблаговременно вырытых бункеров. Генерал СС поклялся подавить восстание за три дня. Среди этого вселенского хаоса еврейским бойцам удавалось четыре недели удерживать позиции против армии. Несколько раз они отбивали наступление врага. «То, что произошло, превосходило наши самые смелые мечты», – пишет Мордехай Анелевич. Через несколько дней немцы берут в окружение центральный квартал Еврейской боевой организации. Ее молодой предводитель кончает жизнь самоубийством.

– В то время еще активно действовали сети Сопротивления, – говорит специалистка по истории. – Благодаря этому израильтянину, который тогда выжил, мы знаем, что Вольманы пытались попасть в арийскую зону. И знаем, как они погибли.

Вот она наедине с текстом. В первом документе свидетель бежит с группой выживших через канализацию. Он знает, что немцы приказали взорвать спуски в сточные канавы, заливают их или пускают туда газ. Вереницы изможденных людей безнадежно бродят во тьме этих каменных кишок, запутавшись в лабиринте.

Той ночью их десять человек, ведомых проводником. Рассказывающий бредет вслед за парой с двумя детьми. Вода доходит взрослым до икр, детям – до самых коленок. Мать внимательно следит за светом лампы, пляшущей в руке ведущего. Отец замыкает шествие. Вот уже много часов они бредут во тьме. Один из малышей начинает плакать. Мать умоляет его замолчать, ведь эсэсовцы прослушивают канализацию. «Медрес, успокой его», – шепчет она. Беглец сражался рядом с этой женщиной. Он называет ее по имени – Эстер. Напоминает: у нее за поясом есть револьвер. Но способна ли тяжесть оружия успокоить ее? Разве она может не думать о своей дочери, шедшей по тому же пути несколько месяцев назад? Их мучает жажда. Чтобы дети не плакали, отец дает им попить зловонной воды. Часы текут за часами, они утратили представление о времени.

Наконец они добираются до неповрежденного выхода из сточных канав. Проводник колеблется. Он не уверен, что можно идти дальше, опасается, что эта развилка – ловушка. Наконец решает вскарабкаться по ржавым поперечинам. Вольманы сразу следом за ним. Эстер подсаживает одного сына, Медрес – второго. Рассказывающий вместе с остальными ждет позади, он слышит скрежет – это отодвинули крышку люка. Вольманы выбираются один за другим. Остальная процессия терпеливо ждет, притаившись во тьме.

Сперва – полная тишина, в которую напряженно вслушивается группа, ждущая сигнала, что путь свободен. Внезапно ее разрывает выстрел, сразу же перекрытый автоматной очередью. Они не вскакивают, они затаили дыхание. Они не помнят, когда опять очнулись, они осторожно спускаются обратно, идут назад, сворачивают в трубе на другую развилку. Они долго идут вслепую. В ночном мраке им везет больше, чем Вольманам. Они набредают на другой люк. На сей раз все безопасно. Снаружи их ждут товарищи, они встретили их с машиной.

Эта история, закончившаяся спасением рассказчика, должна была разбить сердце Эвы. Может быть, она гордилась матерью – потому что та, увидев, что они окружены, погибла первой. Матерью, которую она считала такой не похожей на себя – а она вдруг наверстала образ, даже предвосхитила его. Матерью, которая так часто повторяла ей, что девочке драться негоже. А осознав, что они обречены, взялась за оружие.

О втором документе Ирен знает только, что он поступил из архивов «Онег Шабат». Поначалу она даже не очень-то и понимает, что у нее в руках. В замешательстве ищет глазами вариант, написанный на идиш. Видит прилежный, еще детский почерк. Разлинованная бумага.

«Мой отец.

Мой отец – человек, которым я восхищаюсь больше всего на свете. Он очень ученый и редко сердится. Вместо того чтобы накричать на нас, он находит время объяснить нам важные вещи. До войны он работал преподавателем в университете. Когда нам пришлось переехать жить в гетто, он потерял работу. И всегда был грустный и усталый. А потом к нам пришли соседи – просить его встать во главе домового комитета. С тех пор он устраивает спектакли, культурные вечера и сборы пожертвований для бедных. И уже почти не бывает грустный. Рассказывает нам невероятные истории о еврейском народе и знает очень смешные анекдоты. Даже Яцек уже не может дуться, потому что ему трудно сдерживать смех.

Мой отец всегда говорит, что хочет, чтобы мы росли прямыми, даже если мир вокруг кривобокий. Если везет больше, чем другим, тогда надо показывать пример. Яцек не понимает, почему он не имеет права попрошайничать вместе с другими ребятишками. Он обожает шпанят, ворующих хлеб у богатых дамочек, когда те возвращаются с рынка. А отец объясняет нам, что тех, кто сейчас попрошайничает на улице, выгнали из дома. Они жили в других частях Польши. У них все отняли, и у них больше ничего нет. Вот им и приходится побираться, и находятся такие, кто теряет всякие жизненные принципы. Надо пожалеть их и не судить строго, потому что нам повезло – у нас есть и крыша над головой, и родители, и едим мы больше одного раза в день. Он прибавляет: “Знаю, вы голодные. Я тоже. Я вам дам совет: если заняться чем-нибудь интересным, час обеда придет поскорее”. Яцек поверил ему с трудом, потому что он вечно голодный и ни о чем другом и думать не может. Даже если рассказывать ему смешные анекдоты.

Сейчас опять открыли школу в Новолипках, и мои младшие братья ходят туда вместе со мной. Юреку очень нравится его учительница, она такая вежливая и каждое утро дает ему тартинку. Они выращивают в горшочках фасоль, чтобы украшать классную комнату. А еще они в мае сыграют в спектакле про четыре времени года. Юрек будет снежинкой, а Яцек – желтым нарциссом, и это ему совсем не по душе. Бабуля шьет им костюмы из старых лоскутков, а я должна заставлять их репетировать, только они ничего не слушают. Как-то они играли с немцами в соседском дворе. Яцек кричал: “Jude, raus, sofort!”[44] – а остальным надо было вскинуть руки вперед. Юрек принялся плакать. Сказал, что не хочет изображать еврея. Я успокоила его и наказала Яцека, потому что он старше его и обязан подавать пример.

Янкеле, живущий под крышей, несколько раз в неделю пробирается сквозь дыру в стене, чтобы принести нам еду. Он обещал мне