Круглый год с литературой. Квартал третий - Геннадий Красухин

Не получилось у Козловского, скончавшегося 1 июля 2001 года, быть оригинальным поэтом.

Однажды Ярослав Смеляков открыл свой почтовый ящик и прочитал: «Пишет Вам неизвестная личность, не знавшая Вас во времена жизни моего сына Бори Корнилова, который, как мне известно, был близким Вам другом».

Вот что он ответил на это письмо:

Где-то там, среди холмов дубравных,В тех краях, где соловьёв не счесть,В городе Семёнове неславномУлица Учительская есть.Там-то вот, как ей и подобает,С пенсией, как мать и как жена,Век свой одиноко коротаетБедная старушечка одна.Вечером, небрежно и устало,Я открыл оттуда письмецо,И опять, как в детстве, запылалоБледное недоброе лицо.Кровь моя опять заговорила,Будто старый узник под замком.Был ты мне, товарищ мой Корнилов,Чуть ли не единственным дружком.Мир шагал навстречу двум поэтам,Распрекрасный с маковки до пят.Впрочем, я писал уже об этом,Пусть меня читатели простят.Получил письмо я от старушкиИ теперь не знаю, как мне быть:Может быть, пальнуть из главной пушкиИли заседанье отменить?Не могу проникнуть в эту тайну,Не владею почерком своим.Как мне объяснить ей, что случайноМы местами поменялись с ним?Поменялись как, не знаем сами,Виноватить в этом нас нельзя -Так же, как нательными крестамиПьяные меняются друзья.Он бы стал сейчас лауреатом,Я б лежал в могилке без наград.Я-то перед ним не виноватый,Он-то предо мной не виноват.

А ещё прежде он, вспоминая о своём друге: «А был вторым поэт Борис Корнилов…», вспомнил и ещё одного, отводя себе роль третьего: «А первым был поэт Васильев Пашка, / златоволосый хищник ножевой – / не маргариткой / вышита рубашка, / а крестиком – почти за упокой».

Вообще-то, как мне рассказывали, их было четверо. Четвёртым арестованным по тому же делу был поэт Сергей Поделков, которого я очень часто встречал, когда «Литературная газета» находилась на Цветном бульваре. Там же располагалась и «Литературная Россия», а Поделков был её членом редколлегии по разделу поэзии.

Поделков рассказывал, как помогал он родственникам расстрелянных Бориса Корнилова и Павла Васильева добиться реабилитации поэтов, как потом пробивал в печать их стихи. Но Ярослав Смеляков проходил мимо Поделкова, не раскланиваясь и не замечая. Однажды мы сидели в ЦДЛ с Володей Соколовым и Женей Храмовым. К нам подсел Смеляков. А через некоторое время Женя заговорил с проходящим по залу Поделковым, подвинул ему стул. Ярослав резко встал и зашагал прочь. «Ты чего, Ярочка?» – бросились мы с Соколовым вслед. «С гнидами сидеть не буду», – не оборачиваясь, бросил Смеляков. Поделков ушёл, и мы едва уговорили Смелякова вернуться к столу. О Поделкове он не вспоминал.

Но двух своих товарищей любил нежно. Особенно Бориса Васильева.

Конечно, он прав. Всё могло случиться иначе в этой лотерее НКВД. Могли расстрелять и его, Смелякова. А Корнилова после многолетних отсидок выпустить и даже увенчать Госпремией. Но лауреатом стал Смеляков, а в могилку без наград лёг Корнилов.

Борис Петрович Корнилов родился 29 июля 1907 года. Быстро заявил о себе как о талантливейшем молодом поэте России. Писал много. Стихи, поэмы, от которых веяло свежестью.

Ещё за год до ареста, в 1936-м писал удивительное, жизнеутверждающее:

По улице Перовской иду я с папироской,пальто надел внакидку, несу домой халву;стоит погода – прелесть, стоит погода – роскошь,и свой весенний город я вижу наяву.Тесна моя рубаха, и расстегнул я ворот,и знаю, безусловно, что жизнь не тяжела –тебя я позабуду, но не забуду город,огромный и зелёный, в котором ты жила.Испытанная память, она моя по праву, –я долго буду помнить речные катера,сады, Елагин остров и Невскую заставу,и белыми ночами прогулки до утра.Мне жить ещё полвека, – ведь песня не допета,я многое увижу, но помню с давних порпрофессоров любимых и университетахолодный и весёлый, уютный коридор.Проснулся город, гулок, летят трамваи с треском…И мне, – не лгу, поверьте, – как родственник, знакоми каждый переулок, и каждый дом на Невском,Московский, Володарский и Выборгский райком.А девушки… Законы для парня молодогонаписаны любовью, особенно весной, –гулять в саду Нардома, знакомиться – готово…ношу их телефоны я в книжке записной.Мы, может, постареем и будем стариками,на смену нам – другие, и мир другой звенит,но будем помнить город, в котором каждый камень,любой кусок железа навеки знаменит.

Да что говорить, когда прославленная знаменитая песня «Встречный» Дмитрия Шостаковича («Нас утро встречает прохладой, / Нас ветром встречает река») продолжала исполняться и после ареста и расстрела автора слов – Бориса Корнилова. Случай беспрецедентный в сталинской России. Так нравилась Сталину песня, что он приказал помечать: «слова народные»!

Наследие Корнилова обширно. Здесь и чудесная лирика, и превосходные мощные эпические полотна поэм. «Перечитываю сейчас стихи Бориса Корнилова, – записывает в дневнике в марте 1941-го Ольга Берггольц, – сколько в них силы и таланта! Он был моим первой мужчиной, моим мужем и отцом моего первого ребёнка, Ирки. Завтра ровно пять лет со дня её смерти. Борис в концлагере, а может быть, погиб».

Берггольц сама была арестована в 38-м, но попала под бериевскую амнистию 1939-го, которая выпустила на волю некоторое количество жертв врага народа Ежова.

Корнилова расстреляли 21 февраля 1938 года ещё до ареста его первой жены Берггольц. Бог знает, почему их с Васильевым погубили: пьянствовали, буйствовали? Но алкоголизмом страдали многие писатели того периода. Прав Смеляков: лотерея НКВД была непредсказуемой!

Вадима Борисова мне показали 20 августа 1991 года в зале «Литературной газеты» в Костянском переулке, куда пришли многие журналисты, решившие ответить гэкечепистам выпуском новой неподцензурной «Общей газеты». Договаривались, выступали. Помню яркие речи Карабчиевского, Роднянской, Ваксберга, Егора Яковлева. Борисов не выступал. Он держался скромно, но я, знавший его биографию, смотрел на него с большим уважением.

Вадим Михайлович Борисов, скончавшийся 29 июля 1997 года, в 50 лет (родился 9 февраля 1947 года), был из тех, кого зовут подвижником, кто словно призван Богом освещать своей жизнью другим путь к праведничеству.

По счастью, он не познал волчьих законов тюремной жизни, не прошёл адовых кругов Гулага. Но вёл себя жертвенно – ничего не страшась: бери и сажай!

С самого начала – с 1974-го выступил с открытым письмом в разгар газетной травли Солженицына, опубликовал в солженицынском сборнике «Из-под глыб» заметную статью, стал, наконец, доверенным лицом на родине писателя, выдворенного из России.

Подписывал письма против ареста Владимира Осипова, редактора рукописных журналов «Вече» и «Земля». Выступал в защиту отца Димитрия Дудко, лишённого властями прихода.

Для меня, экумениста, важно было, что Борисов в числе 27 христиан, принадлежащих к разным деноминациям, подписал «Экуменическое обращение», в котором анализировалась дискриминация верующих в СССР. Оно было направлено в адрес Президиума Верховного Совета СССР и Всемирного Совета Церквей.

Борисов составил самиздатовский сборник «Август Четырнадцатого» читают на родине». Составил обширный комментарий к роману Пастернака «Доктор Живаго», который напечатал вместе с романом в журнале «Новый мир», назначенный в перестройку заместителем главного редактора этого журнала.

Не знаю, быть может, этот шаг не понравился Солженицыну, но тот, предоставив Борисову напечатать в «Новом мире» «Архипелаг Гулаг», публикация которого снимало любые преграды для возвращения его автора на родину, вдруг отстранил Борисова от выполнения обязанностей своего агента, обвинив его в денежных злоупотреблениях.

Гром раздался среди ясного неба. Большей растерянности и недоумения среди знавших писателя и того, кто посвятил ему свою жизнь, я не помню.