Святая с темным прошлым - Агилета

После смерти фельдмаршала Александр I напишет княгине трагически-торжественное письмо, в котором, выражая ей соболезнование, назовет имя и дела ее супруга бессмертными. Она же в ответ попросит государя выплатить ее и мужнины долги. Что и будет им милостиво исполнено.

Часть третья

XLVI

«…На рассвете, когда травы тяжелы от росы, выходила я в степь и, созерцая их, думала: “В скольких же из вас заключено избавление от мук! Жаль, что мало кому о том ведомо ”…»

Что такое десять лет в жизни лишенной страстей? Пролетают они, как водомерки по воде, не оставляя следа; повседневные дела не запечатлеваются вехами на сердце, а мелкие радости и огорчения не прибавляют веса прожитым годам. И Василиса едва осознавала, что ей уже не двадцать три, как было в момент прощания с Михайлой Ларионовичем, а тридцать три.

Сейчас, когда пошел одиннадцатый год их разлуки, вновь жила она там, где некогда встретилась со своей любовью – в столь много значившем для нее Ахтиаре. Милостью государыни императрицы сменил он свое косматое татарское название на благозвучное греческое Севастополь. Таврида теперь безоговорочно принадлежала Российской империи.

Хотя к тому моменту, как это произошло, Крым казался безвозвратно потерянным для России. Через несколько лет после того, как Василиса шагнула под венец, а Кутузов ускакал командовать полком, там вспыхнуло восстание с целью сместить очередного ставленника Екатерины, хана Шагин Гирея, и вернуться под покровительство Турции. Шагин Гирей бежал в Керчь – единственное место, где по-прежнему располагался русский гарнизон – и оттуда умолял Петербург выступить на его защиту. Императрица, не колеблясь, отправила в Крым войска, стоявшие на Днепровской пограничной линии. В их числе был и Мариупольский легкоконный полк под командованием бригадира Голенищева-Кутузова.

Через сослуживцев мужа (сам Иван Антонович никогда не упоминал при жене о сопернике) Василиса узнала, что Михайла Ларионович, находясь в Тавриде едва ли не весь 1783 год, немало способствовал установлению там мира не токмо силой оружия, но и своим бесспорным талантом дипломата. Вспоминая о том, как, служа в Ахтиаре, он расположил к себе местных татар и предотвратил очередной десант, она ничуть не была удивлена. Кутузов оставался все тем же, лишь поле деятельности для него выросло от гарнизона до целого полуострова.

За свои миротворческие заслуги он был пожалован чином генерал-майора. Узнав об этом, Василиса улыбнулась, задумчиво и грустно: муж ее дослужился, покамест, лишь до младшего лекаря 1-го класса.

Впрочем, что ей до того, каким чином и какими заслугами может похвастаться некогда близкий ей человек! Михайла Ларионович принадлежит теперь Екатерине. По странной прихоти Провидения это имя носила не только императрица, но и супруга Кутузова.

А Василиса едва ли не ежедневно напоминала себе о том, что следует быть довольной судьбой, и даже в мыслях не тяготиться отсутствием чего-то большего. Иван Антонович работал в госпитале вновь стоявшего в Ахтиаре-Севастополе русского гарнизона, и жили супруги тихо и мирно, успев разделить все тяготы походной жизни, а нынче наслаждаясь всеми прелестями оседлой. И радуясь детям, кои не замедлили скрепить их союз.

На другой год после свадьбы, в ночь, когда март уступает права апрелю, родила Василиса сына. На свет он появился, по мнению матери, преждевременно (вела она свой счет от первой брачной ночи), но повитуха, принимавшая роды, нашла младенца вполне доношенным. На том и успокоились.

Окрестили мальчика Филаретом в память о батюшке. Василиса не стала перенимать чуждых ей дворянских обычаев и не сдала новорожденного на руки кормилице; прикладывала его к своей груди, сама нянчила и получала от этого несказанное удовольствие.

Два года спустя за сыном последовала дочь, названная по настоянию Ивана Антоновича Ольгой в честь матери. Ни о каких других детях в записках Василисы не упомянуто. Не то умирали они при рождении, не то ее женская природа не позволяла ей зачать новую жизнь, не то сама Василиса, зная об этой природе не в пример больше других женщин, благодаря занятиям медициной, сознательно ограничивала свои возможности материнства. Так или иначе, она ни разу не обмолвилась на бумаге о причинах своей малодетности.

Брат и сестра были чрезвычайно привязаны друг к другу и неразлучны, как близнецы, однако, отчего-то совсем не схожи ни внешностью, ни нравом. Девочка походила на обоих родителей сразу льняными волосами, серой прозрачностью глаз, тонкой статью и изяществом черт. Сын же рос темноволосым крепышом с пухлыми, как у амура, губами и широко распахнутыми карими глазами, чрезвычайно живыми и выразительными. Оленька была тиха, задумчива и легко поддавалась на уговоры, Филарет же, напротив, всегда стоял на своем и стремился верховодить. Эти различия в характерах их детей всегда заставляли недоумевать Ивана Антоновича, Василиса же считала их естественными проявлениями мужского и женского начал. А что до цвета волос, то ведь и у тетки Лукерьи была каштановая коса…

С того момента, как Василиса, благодаря браку с дворянином, стала и сама принадлежать к благородному сословию, она была решительно отстранена мужем от повседневной работы в лазарете. По его мнению, это роняло ее достоинство, к тому же неожиданно рано, едва ли не сразу после свадьбы, у молодой жены обнаружились признаки беременности, и Иван Антонович опасался, не повредит ли женщине в ее положении уход за больными. Однако Василиса, видевшая в медицине свое призвание, отнюдь не думала с нею расставаться. Пользуясь тем, что ей уже не приходится заниматься черной работой, она посвятила себя тому, к чему всегда испытывала интерес – лекарственным свойствам трав.

Случай свел ее с бабкой-знахаркой, жившей в станице, близ которой они разбивали лагерь летом и где квартировали зимой. Обширная семья Терентьевны, равно как и ее односельчане, были равнодушны к науке о том, как составлять целебные снадобья, и множество знаний, накопленных старой женщиной, грозило уйти в могилу вместе с ней. Посему знахарка чрезвычайно обрадовалась, когда нежданно объявившаяся ученица стала сопровождать ее в степь на поиски растений и прилежно запоминать, а то и записывать, от какой травы какую часть следует брать, когда собирать, каким образом заготавливать впрок и с чем смешивать.

Под надзором Терентьевны Василиса научилась исцелять гноящиеся трещины на коже с помощью растертой земляники. От расстройства желудка, столь часто преследовавшего солдат, давала им пить натощак горячий отвар из смешанных в равных долях зверобоя и тысячелистника. Напаром девясила лечила кашель, а смесью его корневищ с корнями дягиля – и сильную простуду. Для быстрого же заживления ран и восстановления сил, использовала, как и прежде, колючий подарок имама Дениза. Так постепенно накопила она столько познаний о травах и их свойствах, что заболевшие солдаты отправлялись не в лазарет, а прямиком к ней за облегчением своих недугов, и, как, смеясь, говорила женщина мужу, она отнимала у него пациентов, облегчая этим ему работу.

От бабки Терентьевны выведала она и множество тайн, связанных с женским естеством, благодаря чему не мучили ее обычные бабьи хвори, и на четвертом десятке лет оставались ее лицо и тело свежи и упруги. Если б взглянул на нее сейчас Михайла Ларионович, то, наверняка, поразился бы тому, что время обходит женщину стороной, почти не меняя оставшийся у него в памяти облик. Однако ни разу за все эти десять лет Василисе не довелось увидеть того, кто, как печать, лежал у нее на сердце. И не было за эти годы дня, когда она не вспомнила бы о нем.

Даже в то мгновение, когда женщине, едва живой после первых долгих родов, положили на руки сына, память тут же воскресила перед нею возлюбленного, когда он, вернувшись к жизни после боя в Шумлах, лежал в тяжелом сне. И, покрывая поцелуями головку младенца, Василиса делала это столь нежно и трепетно, словно ласкала не одного новорожденного, но и того, к кому уж больше не имела права прикоснуться.

По прошествии лет боль перестала донимать ее так, как в первые месяцы после разлуки, и на смену ей пришло ожидание. Воскрешая в памяти прошлое, Василиса видела в нем волшебную сказку, рассказанную вдохновенно, но прерванную в самый захватывающий миг. Ведь лишь человек донельзя простодушный или начисто лишенный прозорливости мог бы счесть ее свадьбу венцом приключившейся с ней истории. Конец у сказки, как известно, наступает лишь тогда, когда чудесным образом соединяются главные ее герои. А посему, прилежно исполняя обязанности жены, Василиса пестовала в душе предчувствие, точнее, веру в новую встречу с Кутузовым. Им она и жила, не забывая меж тем радоваться детям и приносить пользу всем вокруг. И жизнь ее напоминала то время на рассвете, когда солнце еще не взошло, но горизонт уже светел от обещающих скорое утро лучей.