Та, что стала Солнцем - Шелли Паркер-Чан

поверьте, что на этот риск я готова пойти. – Она отвернулась и опять села лицом к зеркалу. – Убейте его. А потом мы поговорим. – Ее глаза, полуприкрытые веками, холодно смотрели на Чжу из глубины металла. – Не приходите больше в мои покои.

– Войдите! – крикнул из своего кабинета губернатор Толочу Чжу, держа в одной руке масляную лампу, а в другой документ, на котором требовалась печать, переступила высокий порог и вошла в комнату. Она ощущала внутри странную дрожь, не вызванную ни тревогой, ни дурными предчувствиями. У нее потели ладони. Несмотря на то что она действовала правильно и наступала кульминация удачного стечения обстоятельств, которое представилось ей в лице госпожи Жуй, Чжу остро ощущала свое намерение. Двенадцать шрамов, оставленных посвящением на ее макушке, горели огнем. Это было напоминание о монастырской клятве, первой заповедью которой было: «Избегай убийства любого живого существа».

Толочу поднял взгляд, когда Чжу вошла. Его богато обставленный кабинет был уставлен книжными полками. Свечи вдоль стен издавали знакомый запах растительного воска, напоминая Чжу о преклонении колен перед алтарями в монастыре. Дрожь пробегала по ее плечам. Она подумала, уж не вызвал ли ее горестный взгляд бодхисатв, опечаленных тем, что она собирается сделать.

– Монах? – спросил Толочу, взяв документ. – Я тебя раньше не видел. Неужели мой предшественник так сильно опасался за свои будущие жизни, что чувствовал необходимость постоянного руководства? – Он взял в руку печать, но вдруг подскочил от отвращения: – Что?..

Он вытер об одежду пальцы, скользкие от масла.

– Ты, неумеха!

– Простите меня, губернатор, – сказала Чжу. – Наверное, лампа потекла. – Бодхисатвы сверлили взглядом дыру в ее затылке, но, возможно, это была только головная боль от удара госпожи Жуй. Толочу вытаращил глаза, потрясенный ее тоном, лишенным угодливости, а Чжу шагнула вперед и одним движением смахнула свечи с полки, так что они упали на пол, рассыпав огненный дождь.

Можно было ожидать какого-то звука, но в тот первый момент еще было тихо. Бесшумная волна огня пробежала по залитому маслом полу и подожгла подол халата Толочу. В следующее мгновение он превратился в живую свечу. Поток огня разлился до стен комнаты и запустил свои пальцы в книги на полках. А затем появился звук. Это был шепот, который разрастался и превращался в глухой рев, похожий на шум ветра в соснах, но только это был вертикальный ветер. Пока он дул, темный дым все быстрее взлетал вверх, потом повернул вниз, встретив потолок, и наверху не осталось ничего, кроме опускающейся тьмы.

Чжу смотрела, застыв на месте. На мгновение она совершенно забыла о Толочу и о своей нарушенной клятве, о величии и о страдании, ожидающих ее впереди. Она видела только стремительность и разрушительную мощь огня. Их монастырь сгорел, но не в таком огне – внушающем ужас и почти живом. И только когда жар стал невыносимым, она осознала, что слишком надолго задержалась. Она повернулась, чтобы уйти.

Краем глаза Чжу заметила какое-то движение. Она слишком поздно попыталась увернуться: пылающая фигура врезалась в нее и упала вместе с ней на пол. Чжу вырывалась, а губернатор Толочу навис над ней, его лицо превратилось в растрескавшуюся маску, сквозь которую вытекала и пузырилась красная кровь. Его волосы превратились в столб огня, жир вытапливался из кожи на голове и тек по щекам, подобно слезам. Казалось, его зубы стали ярко-белыми и удлинились, они торчали изо рта, лишенного губ, открытого в беззвучном крике. Но у него в руках еще остались силы, и он вцепился ей в горло.

Чжу боролась, как кошка, но не могла разжать его хватку. Задыхаясь, она металась из стороны в сторону, и вдруг нащупала на полу предмет, который обжег ее пальцы, как только она его схватила, но отчаяние придало ей сил, и она воткнула его прямо в глаз Толочу.

Он откинулся назад, из его глаза торчала кисть для письма. Потом он опять бросился на нее, и они покатились по полу. Когда они снова перевернулись, Чжу оказалась наверху. Толочу продолжал испускать беззвучные вопли. Каким-то звериным чутьем Чжу поняла, что надо делать. Она наклонилась вперед и прижала предплечье к его горлу, скользкому от крови. Толочу дергался под ней. Она продолжала нажимать, кашляя и давясь от дыма. Толочу под ней открывал и закрывал рот, как рыба. Потом наконец это закончилось.

Чжу, спотыкаясь, бросилась прочь от трупа к двери. Каждый вдох, казалось, жег ее изнутри, и она с ужасом подумала, что поджаривается и скручивается внутри подобно куску жареного мяса. Комната превратилась в печь, в которой ярко пылал огонь, и потолок из дыма опускался все ниже. Она упала на колени и поползла, потом выпала наружу.

Она лежала, хватая ртом воздух, на холодном камне, глядя вверх, на черное небо. «Будда сказал: проживай жизнь так, словно твоя голова горит в огне». Если бы у нее хватило сил, она бы рассмеялась и содрогнулась одновременно. Они с Толочу горели в огне, они ощутили хрупкость жизни, но вместо того, чтобы подняться к нирване, рухнули вниз. Осознание своей смертности лишило их всех человеческих мыслей, осталась только решимость выжить. И Чжу, которая лелеяла это страстное желание с детства, оказалась сильнее и отняла жизнь у Толочу. Она чувствовала, как его жизнь уходит под ее руками, и ощутила момент, когда она прекратилась. Она уже убила десять тысяч юаньских солдат, но это было другое. Она этого хотела. Она вспомнила горе Сюй Да из-за его собственных поступков. «Для убийства нет искупления».

Мир вращался, и она чувствовала, как постепенно смещается в его центр. Она падала, но вместо пустоты она падала в дым, под которым, где-то очень глубоко, вздымались языки пламени.

Чжу проснулась от собственного кашля. Вдобавок к пульсирующей головной боли, к телу, состоящему исключительно из боли, и к легким, полным черной мокроты, она находилась в тюрьме. В холодной, сырой, мрачной подземной тюрьме с призраками в каждом углу. Но хотя тюрьму и сложно было назвать ее любимым местом, важнее было то, что она все еще была жива. С ясностью ночного кошмара она внезапно вспомнила оптущение горячей, распадающейся плоти Толочу, когда она давила на его горло. «Я убила его для того, чтобы остаться в живых». Когда она представляла себе этот поступок раньше, она думала, что испытает мрачное удовлетворение, что он, по крайней мере, докажет – она способна сделать то, что необходимо.

Теперь она знала, что способна. Но это не принесло удовлетворения, только вызвало стойкую тошноту.

Прошло время, в течение которого можно было выпить пять-шесть